Маска чародея
Дарелл Швайцер

Эта книга о магии. Подлинной магии, вошедшей в плоть и кровь человека, который меньше всего на свете хотел бы быть колдуном. Леденящие кровь превращения, заклинания и битвы становятся вехами, отмечающими Путь Познания, посвящения в волшебство. Швайцер – уникальный фантаст, сумевший доказать, что жанр фэнтези, вопреки расхожему мнению, далеко не исчерпан, и его «Маска чародея» по праву считается одной из лучших книг последнего десятилетия.




Дарелл Швайцер
Маска чародея


Darell Scweitzer. The Mask of the Sorcerer (1995)

Я надел маску чародея, чтобы остаться неузнанным, но меня стали узнавать повсюду, так как маска заменила мне лицо.
    Таннивар Отцеубийца

СОЗЕРЦАЯ ИСТОКИ
Я сам мальчишкой был таким -
Ушло все в прошлое, как дым…
Как стайка сорванцов в пыли,
Что до ночи играть могли,
Иль тот, что средь ночной тиши
На встречу с девушкой спешит…
Зловещая Тьма не страшила его,
Не знал он про Змея тогда ничего,
Не знал он про злобу, предательство, боль…
Когда же зловещий зажегся Огонь?
Когда же я шепот в ночи услыхал?
Про дверь в Царство Мертвых когда я узнал?
И демоны ада и грешной земли
И жемчуг, и злато мне стали сулить?
Когда же узнал я про Школу Теней,
Что неизвестна в мире людей?
И Черного Мага таинственный знак
Из сердца не выжечь теперь уж никак.
Холодный в ладонях огонь -
Пришел Черный Маг из Теней…
И так родился Чародей.
    Из дневников Секенра Каллиграфа, но приписывается Ваштэму из Страны Тростников.

Глава 1 МАЛЬЧИК-ЦАПЛЯ

Все знают, Сюрат-Кемад – величайший из богов, ибо он повелевает и живыми, и мертвыми. Изо рта его берет начало Великая Река – голос и слово Сюрат-Кемада, и все живое берет начало из той Реки.
Мертвые возвращаются к Сюрат-Кемаду по водам Реки, влекомые таинственным, зачарованным течением обратно в утробу бога.
Вновь и вновь Сюрат-Кемад напоминает нам о себе, принимая облик крокодила.
Я, Секенр, сын Ваштэма-чародея, говорю вам это, ибо это – истина.

* * *
О том, что мой отец – чародей, я знал еще в раннем детстве. Разве он не умел говорить с ветрами и водами? Засыпая поздно ночью, я не раз слышал, как он делает это. Разве не мог он заставить огонь загореться у себя на руке, просто сведя и разведя ладони? Правда, это пламя никогда не обжигало и было холодным, как речная вода зимой.
Однажды, когда он раскрыл ладони, там сидела сверкающая алая бабочка, сделанная из проволоки и бумаги… но живая! Она летала у нас по дому целый месяц. Никто не мог поймать ее. Как я плакал, когда она умерла и свет померк на ее крылышках! Кучка пепла – вот и все, что осталось от нее…
А еще он творил настоящие чудеса, рассказывая мне истории. Одна из них повторялась особенно часто, и каждый раз с новым продолжением – история о птенце цапли, которого родные братья и сестры вытолкнули из гнезда за то, что ноги у него оказались слишком короткими, а клюва и перьев вообще не было. Вообще-то он был больше похож на мальчишку, чем на птицу. И пока он бродил по свету, страдая от одиночества, с ним произошло множество удивительных приключений – он побывал и в дальних странах, и среди богов, и среди призраков, и даже в Стране Мертвых. Почти целый год отец каждый вечер шепотом рассказывал мне о Мальчике-Цапле, словно это было нашей с ним тайной. Я никому ничего не говорил про этого птенца.
Мама тоже умела творить чудеса, хотя и не зажигала огня в ладонях и не могла создавать ничего по-настоящему живого. Она мастерила геваты, причудливые конструкции из дерева, проволоки и бумаги, которыми славился Город Тростников, и иногда это были изящные фигурки из палочек, словно оживавшие под порывами ветра, а иногда – контуры громадных кораблей и городов, гор и звезд, свисавшие с потолка и медленно поворачивавшиеся в бесконечно сложном танце.
Однажды летом на нее что-то нашло, какое-то умопомрачение, и она много недель подряд день и ночь трудилась не покладая рук, создавая одну единственную вещь. Никто и ничто не могли оторвать ее от этого занятия. Отец, бывало, укладывал ее спать, а она снова вставала и продолжала работу над огромной змееподобной конструкцией из деревянных чешуек, протянувшейся по комнатам через весь дом и подвешенной на кольцах прямо под потолком. Наконец она закончила лицо – наполовину человеческое, наполовину крокодилье, и даже я, шестилетний мальчишка, сразу узнал Всепожирающего Бога, Сюрат-Кемада.
Как только подул ветер, конструкция странным образом изогнулась и заговорила. Мама вскрикнула и упала на пол. Потом эта штука просто куда-то исчезла. Я так и не узнал, что с ней произошло. Выздоровев, мама никогда не вспоминала о случившемся.
Однажды вечером у камина она сказала, что это было своего рода пророчество – бог говорил ее устами. Но как только прозвучат слова предсказания, дух божественного озарения покидает пророка, он становится ненужным богу, и тот попросту забывает о нем, как о старой перчатке. Она не имела ни малейшего понятия, что все это значило, знала лишь, что бог с какой-то целью использовал ее.
Мне показалось, что ее слова испугали даже отца.
В тот вечер он рассказал мне очередное продолжение истории Мальчика-Цапли, а потом дух божественного озарения, диктовавший ему эти рассказы, покинул и его тоже, и они прекратились.
Отец, наверное, был величайшим волшебником Страны Тростников, так как в нашем доме постоянно толпился народ. Люди приходили из города и с болот, многие приплывали по Реке издалека, чтобы купить зелья и снадобья или услышать предсказание. Мама иногда продавала им свои геваты: и предназначенные для религиозных ритуалов, и воплощавшие в себе духов умерших, и просто игрушки.
Тогда я не думал, что чем-то отличаюсь от других мальчишек. Один из моих друзей был сыном рыбака, другой – ремесленника, изготовлявшего бумагу. А я был сыном чародея, точно таким же ребенком.
Мальчик– Цапля в моей любимой истории тоже был рожден в птичьем гнезде, однако…
Я рос и взрослел, а отец становился все более и более скрытным. Посетителей больше не пускали в дом. Склянки и пузырьки со снадобьями передавались им через порог. А потом люди и вовсе перестали приходить.
Неожиданно дом опустел. По ночам я слышал странные пугающие звуки. У отца вновь появились посетители, но они заявлялись в дом лишь перед рассветом. Мне кажется, он заставлял их приходить к нему вопреки их собственной воле. Они ничего не покупали.
Тогда нас с мамой и сестрой Хамакиной стали запирать в спальне, строжайше запрещая показываться оттуда.
Как– то раз я заглянул в щель неплотно пригнанных дверных досок и в тусклом свете освещавших коридор ламп, увидел иссохшую, как обтянутый кожей скелет, фигуру -от странного гостя пахло, как от давно разложившегося утопленника, выброшенного рекой, что протекала у нас за домом.
Вдруг посетитель уставился прямо на меня, словно точно знал, что я прячусь за дверью, и я отшатнулся, едва сдержав крик. Ужасное лицо этого смердящего гостя еще долго преследовало меня в ночных кошмарах.
Мне исполнилось десять. Хамакине – три. В маминых волосах появилась седина. Мне кажется, Тьма начала окружать нас именно в том году. Медленно, но неизбежно из волшебника, творившего чудеса, отец стал превращаться в чародея – черного мага, которого все боялись.
Наш дом стоял на самом краю Города Тростников, там, где начиналось Великое Болото. Это просторное здание с громадным количеством кое-где обветшавших и покосившихся куполов, с напоминавшими узкие пеналы комнатами и зияющими, как глаза, окнами отец приобрел у священника. Дом стоял на высоких сваях в самом конце длинной набережной, соединявшей его с городом. Если идти по этой набережной в противоположном направлении, можно было вначале пройти одну за другой улицы из старых, частенько заброшенных домов, затем выйти на площадь рыбного рынка, потом – на улицу писцов и изготовителей бумаги и наконец – к огромному порту, где стояли корабли, напоминавшие дремлющих китов.
Сразу за нашим домом располагалась плавучая верфь, и я частенько просиживал там, глядя вдаль, на город. Сваи, бревна и громадные здания вытягивались передо мной до горизонта, словно необычайный лес, темный и бесконечно таинственный.
Иногда мы вместе с другими мальчишками устремлялись на своих лодках в плаванье в эту неизвестность и где-нибудь на заброшенной верфи или на куче мусора, или на песчаной отмели играли в свои тщательно скрываемые от взрослых игры – и тогда от меня ждали чудес, волшебства.
Если предоставлялась такая возможность, я отказывался, напуская на себя важный и таинственный вид, чтобы скрыть, что в магии я разбираюсь не больше них самих. Иногда, используя ловкость рук, я проделывал какие-то фокусы, но чаще всего я попросту их разочаровывал.
Но все же они терпели меня в надежде, что когда-нибудь я окажусь способным на большее, да еще потому, что боялись отца. Позже, когда подступила Тьма, они стали бояться его еще больше, и тогда я уже в одиночестве греб в полумраке под городом в своей крошечной лодке, постоянно натыкаясь на деревянные сваи.
Тогда я еще не все понимал, но мать с отцом все чаще ссорились, и я наконец заметил, что она его боится. Однажды она заставила меня поклясться, что я никогда не стану таким, как отец, «никогда-никогда не буду делать того, что делает он», и я поклялся священным именем Сюрат-Кемада, совершенно не представляя, что именно я ей обещал.
Позже, когда мне было уже пятнадцать, проснувшись однажды среди ночи, я услышал рыдания матери и сердитые крики отца. Его хриплый голос срывался на визг, временами в нем не было ничего человеческого, мне показалось, что он ругает ее на каком-то незнакомом мне языке. Затем раздался шум, грохот, что-то упало на пол, и наступила тишина.
Хамакина проснулась и села на кровати.
– Ах, Секенр, что это было?
– Тише, – прошептал я. – Не знаю.
Раздались тяжелые шаги, и дверь в спальню распахнулась. В дверном проеме стоял отец, лицо его было бледным, в широко раскрытых глазах застыло странное выражение, в руке он держал фонарь. Хамакина отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом.
Так он простоял почти минуту, словно не видя нас, но постепенно выражение его лица стало более осмысленным.
Казалось, он что-то вспоминает, выходя из глубокого транса. Когда он заговорил, голос его дрожал.
– Сын, боги послали мне видение, но оно касалось тебя– ты должен стать мужчиной и узнать, какая судьба тебя ожидает.
Больше заинтригованный, чем испуганный, я встал с постели. Босые ноги моментально замерзли на гладком деревянном полу.
Отец старался взять себя в руки, успокоиться. Он дрожал крупной дрожью, прислонившись к дверному косяку. Он попытался сказать что-то еще, но слова застряли у него в горле, а в расширившихся глазах снова появилось безумное выражение.
– Сейчас? – спросил я, с трудом осознавая, что говорю.
Отец резко подался вперед. Он грубо схватил меня за рубашку. Хамакина вскрикнула, но он не обратил на нее внимания.
– Когда боги посылают видения, они не думают, удобно ли это смертным. Сейчас. Ты должен прямосейчасотправиться на болота, и тебе будет ниспослано видение. Ты останешься там до рассвета.
Он выволок меня из комнаты. Я оглянулся на сестру, но отец плотно закрыл дверь у меня за спиной и запер ее снаружи на щеколду. Фонарь он задул.
В доме стояла кромешная тьма и пахло речным илом и чем-то еще, чем-то ужасным. Это были запахи дыма и разложения.
Отец открыл люк. Прямо под ним у причала были привязаны все наши лодки.
– Иди. Сейчас.
Дрожа от страха, я на ощупь спустился по лестнице. Стояла ранняя весна. Дожди вот-вот должны были закончиться, но пока воздух был прохладным и влажным.
Отец захлопнул люк у меня над головой.
Я нашел свою лодку, залез в нее и сел, скрестив ноги, чтобы спрятать ступни под рубашкой. Рядом что-то плеснулось раз, потом другой. Я сидел тихо, судорожно сжав весло, готовый в любой момент ударить им, отбиваясь от неведомой опасности.
Постепенно тьма начала редеть. В просветах между облаками над болотами появилась луна. По отливающей черненым серебром воде скользили тени и бежали волны. Неожиданно я обнаружил, что вокруг меня плавают сотни крокодилов – на поверхности виднелись лишь их ноздри и глаза, блестящие в тусклом лунном свете.
Я едва сдержал крик, с трудом заставив себя сидеть тихо-тихо. Я понял, что началось видение – живые бестии без труда могли бы перевернуть лодку и сожрать меня. В любом случае, они не могли быть настоящими – так много крокодилов никогда не собирается в одном месте.
Наклонившись, чтобы отвязать от причала веревку, я довольно отчетливо увидел, что твари не были крокодилами – тела у них были человеческими с бледными, как у утопленников, спинами и ягодицами. Это были эватимы– вестники бога реки. Я не раз слышал, что встреча с ними ни для кого не проходила бесследно – либо человек вскоре умирал, либо с ним говорил сам бог.
Отец оказался прав – это действительно было пророческое видение. Или я должен вот-вот умереть – прямо здесь и сейчас.
Я немного проплыл вперед, стараясь двигаться как можно осторожнее. Эватимы расступались передо мной. Мое весло не коснулось ни одного из них.
Я услышал, как позади во тьме кто-то спускался с нашего крыльца по лестнице. Что-то тяжелое плюхнулось в воду. Эватимы, все как один, ожесточенно зашипели. Мне показалось, что надвигается буря.
Наверное, я греб много часов подряд, пробираясь между сваями, бревнами и опорами, временами прокладывая себе дорогу веслом, пока наконец не вышел на глубокую чистую воду реки. Позволив течению подхватить лодку, я оглянулся на Город Тростников – он выгибался вдоль болот, словно огромный дремлющий монстр. То тут, то там мелькали сторожевые огни, но сам город был погружен во мрак. Никто не выходил ночью за порог дома: после заката в воздух поднимались темные, как густой дым, тучи москитов, на болоте было полно призраков, встававших из топи в тумане, но сильнее всего боялись эватимов, слуг Сюрат-Кемада с крокодильими головами, которые во тьме выползали из воды и, волоча за собой тяжеленные хвосты, ходили по пустынным улицам, как люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62