.. если он сам
не сможет...
Дженни качнула головой; клубящиеся черные волосы зацепились за грубое
руно воротника куртки.
- Я дала обещание Моркелебу, - сказала она. - Я обещала исцелить его.
Дженни поднялась и пошла к Джону, оставив Гарета в остолбенении и
испуге.

Прошел еще день, прежде чем Дженни снова приблизилась к Бездне. Все
это время она оставалась в лагере, ухаживая за Джоном. Кроме того,
пришлось выстирать одежду - ненавидимая, но неизбежная работа. К удивлению
Дженни, Гарет вызвался помочь и, необычно задумчивый, таскал ей воду из
ручья. Помня, что нужно восстанавливать силы, Дженни много спала, но сон
ее был беспокоен. То и дело возникало чувство, что за тобой наблюдают. Она
говорила себе, что все естественно: Моркелеб, проснувшись, мысленно
обшарил Долину, нашел их лагерь и вот теперь следит за ними. Но кое-что,
подсмотренное ею в лабиринтах драконьего разума, не позволяло в это
поверить.
Стоило ей отвернуться - и Гарет тоже начинал как-то странно к ней
приглядываться.
Дженни чувствовала и это, и многое другое. Никогда раньше не ощущала
она с такой ясностью внезапные повороты ветра и ничтожную суматоху
зверьков в обступающих Холм лесах. То и дело она ловила себя на странных
размышлениях и уличала в знаниях, о которых раньше и не подозревала: как
растут облака, почему ветер выбрал именно этот путь, каким образом птицы
находят дорогу на юг и почему в определенное время в определенных точках
мира начинают вдруг звучать в пустом воздухе невнятные голоса. Дженни было
бы легче думать, что странности эти пугают ее именно своей непонятностью,
но, честно говоря, единственной причиной испуга был сам испуг.
Уснув после полудня, она слышала, как Гарет говорит с Джоном.
- Она исцелила его, - слышала Дженни шепот Гарета, как бы наблюдая
обоих из глубины сна. Юноша сидел на корточках возле ложа из медвежьих
шкур и пледов. - Наверное, пообещала в обмен на лекарства гномов...
Джон вздохнул и чуть сдвинул забинтованную руку, лежащую на груди.
- Может быть, лучше бы она дала мне умереть...
- Ты думаешь... - Гарет сглотнул нервно и бросил быстрый взгляд на
Дженни, как будто почувствовал, что и спящая она его слышит. - Ты думаешь,
он опутал ее заклинанием?
Джон молчал, глядя в небесный омут над Долиной. Хотя воздух внизу был
почти недвижим, великие ветры неистовствовали в высоте, громоздя облака
(слепящей белизны или грифельно-серые) и бросая их на косматые склоны
Злого Хребта.
- Я бы это почувствовал, - сказал наконец Джон. - Или хотя бы
испугался, что могу почувствовать... Говорят, нельзя смотреть в глаза
дракону, иначе он подчинит тебя... Но она крепче, чем ты думаешь...
Он слегка повернул голову и скосил карий близорукий глаз в ту
сторону, где лежала Дженни. Проглядывающая между повязками на груди и на
предплечье кожа была в кровоподтеках и в узорных ранках - там, где
страшный удар вдавил порванную кольчугу в тело.
- Во сне она была немножко не такая, как наяву... Она мне снилась,
когда я был в бреду...
Джон вздохнул и снова посмотрел на Гарета.
- Знаешь, а я всегда ревновал ее. Не к другому мужчине, а к ней
самой, к той части ее души, куда она меня никогда не пускала... Хотя одни
боги знают, для чего мне это было нужно тогда... И кто это сказал, что
ревность - одно лишь зло и не приносит никакой радости?.. Но первое, что я
понял в ней, и первое, что я вообще понял: она отдает мне самое
драгоценное - то, что выбрала для меня сама... Когда бабочка сядет на
ладонь - сам знаешь, что случится, если сжать кулак...
Потом Дженни соскользнула в сон еще глубже - в давящую тьму
Ильфердина, в глубокую магию, дремлющую в Сердце Бездны. В неимоверной
дали она увидела своих детей - двух мальчишек, которых никогда не хотела
обманывать, но все-таки родила по настоянию Джона, а полюбила -
неожиданно, сама того не желая. Колдовским своим зрением Дженни видела их
сидящими в темноте на своих кроватях. Вместо того, чтобы спать, они
фантазировали, перебивая друг друга, как их отец и мать, победив дракона,
вернутся с целым караваном золота...
Дженни проснулась, когда солнце уже спускалось за кремневый гребень
Хребта. Ветер изменился; в Долине чувствовался запах снега и сосновой хвои
с дальних склонов. Холодные сырые тени сланцевых тонов протянулись по
земле.
Джон спал, укутанный всеми плащами и одеялами, какие нашлись в
лагере. Со стороны источника доносился голос Гарета. Принц напевал
романтическую песенку о страстной любви - приобщал к культуре лошадей.
Двигаясь, как всегда, беззвучно, Дженни обулась и надела овечью куртку.
Подумала было о еде, но решила, что есть сейчас не стоит. Это бы помешало
сосредоточиться, а Дженни была нужна вся ее власть, вся ее сила.
Помедлила, озираясь. Все то же неприятное ощущение чужого взгляда
вернулось к ней, словно кто-то, подкравшись, тронул ее за локоть. А еще
Дженни чувствовала щекочущую позвоночник магию Моркелеба - сила
возвращалась к дракону куда быстрей, чем к мужчине, который едва не убил
его.
Действовать нужно было немедленно, и эта мысль наполнила Дженни
страхом.
"Полюбишь дракона - погубишь дракона..." Дженни ужасала ничтожность
ее собственной власти, как ужасала мысль о том, чему она собирается
противостоять. "Должна же я чем-то расплатиться с Джоном..." - со слабой
усмешкой подумала она. Невольно мысль ее вывернулась неожиданной стороной:
Джон сам говорил, что какая-то часть ее души не принадлежит ему, - вот
ею-то она и расплатится... Дженни тряхнула головой. Какие только глупости
не порождает любовь, и стоит ли удивляться тому, что маги предубеждены
против этого чувства!
Что же касается дракона, то какой-то новый ясный инстинкт уже
нашептывал Дженни, что ей надлежит делать. Сердце колотилось, когда она
сняла верхний потрепанный плед с груды покрывал. Легкий ветерок заполоскал
его разлохмаченные края. Дженни завернулась поплотнее в блекло-узорчатую
ткань, сливающуюся с приглушенными тонами сорняков и камней, и снова
двинулась вниз по склону в направлении Врат.
Моркелеба уже не было в Рыночном Зале. Следуя обонянию, Дженни прошла
через массивные внутренние врата в Большой Туннель. Запах дракона был
едким, но приятным, совершенно не похожим на жгучую металлическую вонь его
крови. Шаги ее были бесшумны, но Дженни знала, что дракон, лежа в темноте
на своем золоте, все равно слышит их. Может быть, даже слышит стук ее
сердца.
Дромар не ошибся: Моркелеб действительно залег в храме Сармендеса, в
четверти мили от начала Туннеля. Выстроенный для нужд людей, храм
напоминал скорее зал, чем пещеру. Остановившись в дверях из черного дерева
с золотой инкрустацией, Дженни пригляделась. В кромешной темноте она
видела, что вздымающиеся сталагмиты превращены искусством резчиков в
колонны, а стены выложены камнем, дабы скрыть естественные неровности
пещеры. Пол впереди лежал ровный, не ступенчатый; статуя бога,
вооруженного лирой и луком, как и украшенный резными гирляндами алтарь,
была изваяна из белого мрамора, добываемого в королевских каменоломнях
востока. Но никакие ухищрения камнетесов не могли скрыть ни огромных
размеров храма, ни великолепной неправильности его пропорций. Всю эту
неуместную под землей строгость линий венчал на утеху робким человеческим
душам купольный потолок из кедра и хрусталя.
Нигде не было видно ни отбросов, ни падали, хотя запах дракона был
одурманивающе силен. На полу грудами лежало золото - все золото Бездны:
тарелки, священные сосуды, ковчежцы, раки забытых святых и полубогов,
сваленные между колоннами и вокруг статуй; крохотные косметические
флакончики, источающие бальзам; канделябры, чьи алмазные подвески дрожали,
как листья осины на весеннем ветерке; чаши, мерцающие по ободку темным
огнем самоцветов; трехфутовая статуя богини Салернес червонного золота...
Все вещи, отлитые и выкованные людьми и гномами из этого мягкого сияющего
металла, были снесены сюда из самых дальних уголков Бездны. Пол напоминал
берег: монеты из прорвавшихся мешков усеивали его подобно гальке, и
гладкий черный камень блестел, как заполняющая вдавлины вода.
Моркелеб возлежал на золоте; его огромные крылья были сложены вдоль
тела и пересекались кончиками над хвостом - черные, как уголь, и в то же
время странно мерцающие; пение, встретившее Дженни, утихло, но воздух еще
дрожал неслышимой музыкой.
- Моркелеб...
Хрустальные подвески над головой отозвались тихим звоном. Дженни
встретила пристальный взгляд серебряных глаз и попыталась проникнуть в
темный лабиринт его разума.
"Почему золото? - мысленно спросила она. - Почему все драконы жаждут
обладать золотом?"
Это было совсем не то, о чем Дженни хотела говорить с ним, и она
ощутила, как под затаенными до поры гневом и подозрением шевельнулось еще
какое-то чувство.
"Что тебе в этом, колдунья?"
"А что мне в спасении твоей жизни? Для меня было бы лучше пройти мимо
и дать тебе умереть".
"Почему же ты так не сделала?"
На этот вопрос было два ответа. Дженни ограничилась лишь одним:
"Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты
открыл мне при этом свое имя, Моркелеб. - Она воспроизвела в памяти
мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул. - Недаром
говорят: полюбишь дракона - погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я
прикажу тебе".
Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи
приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма,
золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости.
"Я - Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом
женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме.
Я слушаюсь только своих приказаний".
Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала
сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе
неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не
чувствовала страха - странная незнакомая уверенность наполняла душу
Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила
магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился,
судорожно запустив в золото отточенные когти.
"Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб, - продолжала она. - Ты
выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не
причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому
человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и
сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой
дом".
Злобный жар исходил от его чешуи, отражаясь в мерцающем золоте.
Дженни чувствовала железную гордость дракона, его презрение к роду
человеческому и, кроме того, яростное нежелание расстаться с награбленным.
На какой-то миг души их схлестнулись и напряглись, как борющиеся змеи.
Дженни ощутила, как сила ее стремительно возрастает, словно порождаемая
самой битвой. Ужас и веселье хлынули в жилы подобно горечи сушеных листьев
табата, и, перестав щадить свою плоть, Дженни схватилась с Моркелебом
всерьез - разум против разума в мерцающих извивах мелодии.
Она вовремя почувствовала, что еще секунда - и отравленный гнев
дракона рухнет на нее всей тяжестью.
"Если ты убьешь меня, я увлеку тебя с собой - в смерть, - успела
предупредить она. - Потому что я умру, повторяя твое имя".
Раздавливающая мозг сила внезапно ослабла, но противники еще смотрели
в глаза друг другу. Затем мысли Дженни были смяты потоком образов и
воспоминаний - непонятных ей и пугающих своей непонятностью. Она
почувствовала восторг спирального падения во тьме; увидела черные горы,
отбрасывающие двойные тени; красные пустыни, не знающие, что такое ветер,
- пустыни, населенные стеклистыми пауками, питающимися солью. Воспоминания
дракона смущали, увлекая в неведомую ей ловушку, и Дженни изо всех сил
боролась с ними с помощью своих собственных воспоминаний. Припомнив
старого Каэрдина, высвистывающего обрывки драконьего имени, она вплела в
мелодию заклятие разрушения и усталости, придав ему ритм ударов
чудовищного сердца - ритм, который она хорошо изучила позавчерашней ночью.
И заклятие сработало. Беззвучный отзвук грома наполнил храм, и
Моркелеб взвился перед ней, как туча, оперенная молниями. Потом ударил -
без предупреждения, по-змеиному, стремительно послав вперед изящную
когтистую лапу.
"Не посмеет..." - сказала она себе, а сердце сжималось в ужасе,
каждая мышца молила о бегстве... Он не может ударить - она владеет его
именем... Она исцелила его, он обязан подчиниться... В испуге Дженни
повторяла и повторяла спасительную мелодию. Сабельные когти свистнули в
каком-нибудь футе от лица, ветерок отбросил волосы. Серебряные глаза
смотрели на Дженни с ненавистью, нечеловеческая ярость била в нее, как
шторм.
Наконец дракон попятился и нехотя уполз на свое золотое ложе.
Полынная горечь расплывалась в черном воздухе.
"У тебя был выбор, Моркелеб: открыть мне свое имя или умереть. -
Дженни мысленно проиграла имя быстрым глиссандо и вдруг почувствовала, что
и ее собственная сила тоже зазвучала, отраженная золотом. - Ты покинешь
эти земли и не вернешься".
Ярость и бешенство унижения прочла Дженни в его глазах. Одного лишь
чувства не было в этом морозно сверкающем взгляде - в нем не было
презрения.
"Ты в самом деле не понимаешь?" - тихо спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41