https://wodolei.ru/catalog/mebel/na-zakaz/
Самостоятельные люди
(исланд.)
ГЕРОИЧЕСКАЯ САГА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИСЛАНДСКИЙ ПИОНЕР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
КОЛУМКИЛЛИ
Как гласит исландская летопись, в стародавние времена в Исландии поселились выходцы с Запада. После них остались кресты, колокола, а также разные орудия колдовства. Из латинских источников известны имена тех, кто прибыл сюда в первые годы папства; их предводителем был Колумкилли, ирландец, знаменитый заклинатель духов. В ту пору земля Исландии славилась необычайным плодородием. Позднее сюда явились северяне, и первым поселенцам пришлось бежать. В летописях сказано, что Колумкилли в отместку заклял пришельцев и наслал на них всякие напасти; земля исландская стала скудеть, пошли недороды...
Шло время. Северяне отпали от истинной веры и стали поклоняться идолам по примеру других племен. В Исландии все перевернулось вверх дном. Над богами северян теперь глумились, многие нашли себе новых богов и божков, завезенных сюда из восточных и западных стран. По преданию, тогда же воздвигли храм в память Колумкилли — в той долине, где потом был построен на пустоши большой хутор Альбогастад. После того как к 1750 году нечистая сила разрушила хутор, окружной судья Поун из Утиредсмири-Рейкдаля заинтересовался этой высокогорной долиной, где, по слухам, поселилось привидение. Он и сам был очевидцем весьма странных происшествий и рассказал о них в известном донесении «О дьяволе из Альбогастада». С середины зимы и до самой троицы привидение издавало ужасные вопли, и тогда народ бежал с хутора в поселок. Привидение дважды прокричало на ухо судье Йоуну свое имя, а на все его вопросы отвечало «то непристойными латинскими стихами, то грубой бранью».
Наиболее известное из сохранившихся преданий о привидении относится к тем далеким временам, когда судьи Йоуна еще и на смете не было, и совсем нелишне напомнить о нем тем, кто со временем посетит эти прибрежные долины, пройдется по заросшим тропам, протоптанным некогда конями, и, может быть, залюбуется древним холмом на болоте, где в старину стоял хутор.
В последние годы жизни епископа Гудбранна на хуторе Альбогастад жили муж и жена. Имени мужа мы не знаем, а жену звали Гунвер, или Гудвер. Говорили, что эта женщина отличалась необузданным нравом, занималась колдовством, и лучше было держаться от нее подальше. Муж, человек слабовольный, во всем подчинялся жене. В первое время семья их жила небогато, батраков у них было мало. Предание говорит, что, когда у Гунвер рождались дети, она заставляла мужа губить новорожденных младенцев. Он относил их на гору и клал там под плоский камень — и по сей день еще в весеннюю пору, когда снег начинает таять, слышно, как они плачут. А то он топил детей в озере, с камнем на шее, и теперь даже в морозные лунные ночи доносятся из озера их стоны; говорят, что это предвещает непогоду.
С годами Гунвер пристрастилась к человеческой крови и мозгу. Рассказывают, что своим детям, которых не убивала, она вскрывала жилы и высасывала из них кровь. За домом она велела поставить хижину и там возжигала огонь в честь дьявола Колумкилли.
Говорят, что однажды муж ее решился бежать и объявить жителям поселка всю правду о колдунье, но та погналась за ним и, поймав на перевале у Редсмири, побила его камнями и надругалась над трупом. Кости мужа Гунвер отнесла к себе в хижину, а мясо оставила на перевале птицам. В поселке она сказала, что он погиб, когда отыскивал овец в горах.
После смерти мужа Гунвер разбогатела, завела хороших коней, и в приходе поговаривали, что богатство это наколдовал ей Колумкилли.
В поселок в ту пору приезжало много народу из других мест: летом, чтобы ловить рыбу под ледником, а весной, чтобы запастись вяленой рыбой.
Со временем люди стали замечать, что Гунвер ведет себя подозрительно и что лошадей у нее становится все больше и больше. Поговаривали, что хотя Гунвер и посещает церковь, но даже в троицын день после службы в редсмирской церкви не поднимает глаз к небу и солнцу.
Наконец пошел слух, будто муж Гунвер умер не своей смертью и что она убивает людей — кого из-за денег, а кого ради крови и мозга. Около Альбогастада в южной части долины есть маленькое Озеро Пиявок — в нем Гунвер топила свои жертвы. Обычно она убивала своих гостей ночью, закалывала их, когда они спали, перекусывала им горло и разрезала мясо на куски, а костями играла вместе с Колумкилли. Случалось, она гнала человека до самой пустоши, всаживала в него сверкающий нож и убивала; силой она могла потягаться с любым мужчиной, да и дьявол Колумкилли помогал ей в злодействах. До сих пор на склоне пустоши люди видят кровавые следы на снегу, чаще всего перед рождеством.
Трупы она уносила в долину, привязывала камень и топила в озере; затем она забирала себе добро убитых — одежду, лошадь, /tonми. Все дети Гунвер были слабоумными — они то забирались на крышу и лаяли по-собачьи, то сидели на камне у порога, жутко оскалив зубы. Дьявол отнял у них дар речи и разум. И по сей день вечерами тамошним детям поют песенку:
Как заманит Гунвер в гости
пешехода на беду,
загрызет и кинет в омут —
дидли-дидли-ду.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости верхового, злобный бес, вдруг сверкнет ее клинок — и тидли-тидли-тесс. Кровь! — поток вдоль дорог, спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости
божью душу, адский дух,
выест мозговые кости —
дидли-дидли-ух.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости,
проклянешь свою судьбу:
вырвет руки,
вырвет ноги,
вырвет бок —
мяса клок,—
и фидли-фидли-бу.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог!
Старый дьявол Колумкилли
так учил ее в аду:
кровь красна —
ох, вкусна!
Костный мозг —-
теплый воск! —
и бай-бай и дидли-ду.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог!
1 Стихи в «Самостоятельных людях» переведены В. Тихомировым.
Но пришло время, и злодейства Гунвер открылись; люди узнали, что у нее на совести много убийств. Она убивала мужчин, женщин, детей, а по ночам поклонялась дьяволу Колумкилли. На окружном тинге Гунвер приговорили к смерти и в первое воскресенье после троицы четвертовали у ворот редсмирского кладбища. Гунвер приняла смерть мужественно и, умирая, прокляла людей страшным проклятием. Ее тело, разрубленное на куски, положили в мешок, отнесли на перевал, к западу от Альбогастада, и там зарыли, насыпав над ним высокий курган, который можно видеть и поныне. Курган этот весь зарос травой, и его называют курганом Гунвер. Когда путник впервые минует перевал, он бросает камень на курган; это предохраняет от всяких бед: некоторые бросают камень всякий раз, как проходят мимо,— они надеются купить себе этим мир и покой.
Но если Гунвер при жизни отличалась свирепым нравом, то после смерти она и вовсе не знала удержу. Она являлась на хутор и воскрешала свои жертвы — мужчин, женщин, детей, так что в темные осенние ночи от нее просто житья не было на Аль-богастаде. Верная своим привычкам, она мучила и живых и мертвых: по ночам на хуторе раздавались громкие крики и стоны, будто сонмы неприкаянных душ жаловались на свои мученья, потому что не могли найти себе покоя. Иногда от земли поднимались клубы серных паров, и люди задыхались, а собаки, охваченные неистовой злобой, грызлись друг с другом. Иногда Гунвер такое творила на крышах, что балки трещали; ни один дом, даже самый прочный, не мог выдержать ее неистовых ударов и бешеной ночной скачки. Она носилась верхом на людях и животных, ломала хребты коровам, сводила с ума женщин и детей, пугала стариков, и ее было не унять ни крестным знамением, ни колдовскими чарами. Предание гласит, что в конце концов с нею справился редсмирский пастор, человек большой учености, которому удалось заставить ее бежать. Она бежала в горы; и там перед ней расступилась скала и открылось ущелье, которое и поныне чернеется на вершине горы. Одни говорят, что она приняла образ тролля и поселилась в скале, другие, что она и по сей день живет в озере.
Да разве неизвестно, что какое-то страшилище и в самом деле обитало в здешнем озере с незапамятных времен? Многие видели его и могут в том поклясться, даже те, кто не верит в привидения. Некоторые уверяли, что нечистая сила разрушала хутор Альбога-стад три раза, а иные — что даже семь раз. Вот почему ни один крестьянин не решался там остаться, и хутор опустел. А при окружном судье из Рейкдаля его присоединили к Утиредсмири, и он стал зимним пристанищем для овец, отчего и получил название «Зимовье»; впоследствии там держали ягнят.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЗЕМЛЯ
Па низком холме, среди болот, стоит старый полуразваливши iicи дом.
Гнить может, этот холм только наполовину создан природой. Быть может, крестьяне, которых давным-давно нет на свете, из поколения в поколение строили себе жилье в этой долине у ручья, и один хутор вырастал на развалинах другого. Но вот уже сто с лишком лет, как на этом месте находится овечий загон, и все сто с лишком лет там блеют овцы и ягнята.
От холма к югу тянутся обширные болота, в которых торчат покрытые вереском бугры. С редсмирского перевала стекает в болото небольшая река; другая река берет начало в озере и бежит через долину по восточной части пустоши. К северу от загона поднимается крутая гора, склоны которой усеяны камнями, и земля между ними поросла вереском. Кое-где вздымаются острые скалы; в одном месте, напротив загона, утес раскололся, и весной из расселины длинной, узкой струей низвергается водопад. А когда южный ветер взбивает пену и несет ее вверх, то кажется, будто вода течет не вниз, а на вершину горы. Под скалой разбросаны валуны. Загон расположен на пустоши, на месте хутора Альбогастад, и долгое время его называли «Зимовьем».
Возле овчарни течет маленький ручей, огибая полукругом выгон. Прозрачный, холодный, он никогда не пересыхает. Летом лучи солнца играют в его резвых водах, а на берегу лежат овцы и жуют жвачку.
Синее небо, озеро, по которому плавают лебеди, река, спокойно текущая по болоту, а в ней играют форели — все сияет, блестит, радуется, и у всего своя песня под солнцем.
Долина окружена горами и пустошью. На западе — узкий перевал, а по ту сторону — Утиредсмири, Редсмири, или просто Мири, усадьба старосты местного прихода. Он же был до сих пор владельцем всей этой горной долины.
Ниже Редсмири хуторов и селений становится больше. Восточная часть пустоши, где пролегает дорога к Фьорду, находится в пяти часах неторопливой езды от города. К югу тянется волнистая гряда холмов; постепенно повышаясь, холмы сливаются с горой Блауфьедль,— когда смотришь на нее снизу, то кажется, будто она вросла в самое небо; снег на вершине горы редко тает прежде Иванова дня. По ту сторону Блауфьедля снова начинается пустошь. Весной долину обдувают теплые ветры.
Когда весенний ветер врывается в долину, а солнце ярко озаряет прошлогоднюю траву на речном берегу, озеро и белых лебедей, когда оно выманивает из болота весенние побеги, трудно поверить, что в этой мирной плодородной долине когда-то творились страшные злодейства. Люди едут верхом по берегу реки, по тропинкам, протоптанным конями за долгие века, и свежий весенний ветер гуляет по освещенной солнцем долине. В такие дни солнце прогоняет тени прошлого.
Новое поколение не хочет и знать о привидениях, которые терзали людей встарь. Сколько раз нечистая сила разрушала хутор Альбогастад на пустоши, а он вновь отстраивался наперекор злым чарам. Столетие за столетием бедняки поднимались из поселка па холм между озером и скалой, чтобы попытать счастья, и бросали вызов силам, заколдовавшим эту землю и взалкавшим крови человеческой. И все вновь и вновь то один, то другой бедняк начинает трудиться на холме, назло дьяволу, посягающему на его жизнь. История долины — это повесть о самостоятельном человеке, который один на один борется с привидениями, появляющимися каждый раз под новыми именами. То это сатана, полубожество, предающее проклятью всю страну. То ведьма, ломающая кости своим жертвам. То какие-нибудь чудовища, обрекающие людей на безумие. То беснующийся призрак, который до основания разрушает хутор. А по сути дела это все один и тот же призрак, из поколения в поколение, столетие за столетием преследующий человека. «Нет, не покорюсь»,— говорит человек упрямо.
И вот однажды, через полтораста лет после того, как в последний раз был разрушен хутор, человек отправился в Альбогастад. Минуя перевал у кургана Гунвер, он яростно сплюнул: Не дождешься ты от меня камня, ведьма проклятая, нет!» И он не бросил ей камень.
Он с трудом движется вперед, соразмеряет свои движения с напором ветра, приноравливается к неровной земле. За ним бредет желтая собака, дворняжка, с острой мордой, грязная. В шерсти у нее так много блох, что она то и дело с нетерпеливым визгом ложится на землю и катается между кочками. Собака ест траву — как видно, ей не хватает витаминов. И уж во всяком случае, совершенно ясно, что ее донимают глисты. Человек подставляет лицо свежему весеннему ветру, и чудится ему, что под сияющим солнцем развеваются гривы коней — они промчались здесь в далеком прошлом, а в ветре слышится давно отзвучавший топот копыт... Столетие за столетием кони вытаптывали на берегу реки тропу, и по сей день по этой тропе ходят люди. Вот и он, исландец тридцатого поколения, мужественный и неустрашимый, вчера еще батрак, а сегодня хуторянин, идет этой тропой вместе со своей собакой. Взгляд его скользит по долине, освещенной весенним солнцем. Собака подбегает, прыгает на него и тычется мордой в шершавую руку. Так она и стоит, виляя хвостом, а человек задумчиво на нее смотрит; ее покорность и преданность и сознание силы, он приобщается на мгновенье к мечте человека — мечте о власти, он подобен полководцу, опирающему свои войска, и он твердо уверен в их повиновении. Проходит некоторое время, собака усаживается на берегу, в транс, у ног хозяина, вопросительно смотрит на него. Он говорит: «То, что ищешь в человеке, находишь в своей собаке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
(исланд.)
ГЕРОИЧЕСКАЯ САГА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИСЛАНДСКИЙ ПИОНЕР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
КОЛУМКИЛЛИ
Как гласит исландская летопись, в стародавние времена в Исландии поселились выходцы с Запада. После них остались кресты, колокола, а также разные орудия колдовства. Из латинских источников известны имена тех, кто прибыл сюда в первые годы папства; их предводителем был Колумкилли, ирландец, знаменитый заклинатель духов. В ту пору земля Исландии славилась необычайным плодородием. Позднее сюда явились северяне, и первым поселенцам пришлось бежать. В летописях сказано, что Колумкилли в отместку заклял пришельцев и наслал на них всякие напасти; земля исландская стала скудеть, пошли недороды...
Шло время. Северяне отпали от истинной веры и стали поклоняться идолам по примеру других племен. В Исландии все перевернулось вверх дном. Над богами северян теперь глумились, многие нашли себе новых богов и божков, завезенных сюда из восточных и западных стран. По преданию, тогда же воздвигли храм в память Колумкилли — в той долине, где потом был построен на пустоши большой хутор Альбогастад. После того как к 1750 году нечистая сила разрушила хутор, окружной судья Поун из Утиредсмири-Рейкдаля заинтересовался этой высокогорной долиной, где, по слухам, поселилось привидение. Он и сам был очевидцем весьма странных происшествий и рассказал о них в известном донесении «О дьяволе из Альбогастада». С середины зимы и до самой троицы привидение издавало ужасные вопли, и тогда народ бежал с хутора в поселок. Привидение дважды прокричало на ухо судье Йоуну свое имя, а на все его вопросы отвечало «то непристойными латинскими стихами, то грубой бранью».
Наиболее известное из сохранившихся преданий о привидении относится к тем далеким временам, когда судьи Йоуна еще и на смете не было, и совсем нелишне напомнить о нем тем, кто со временем посетит эти прибрежные долины, пройдется по заросшим тропам, протоптанным некогда конями, и, может быть, залюбуется древним холмом на болоте, где в старину стоял хутор.
В последние годы жизни епископа Гудбранна на хуторе Альбогастад жили муж и жена. Имени мужа мы не знаем, а жену звали Гунвер, или Гудвер. Говорили, что эта женщина отличалась необузданным нравом, занималась колдовством, и лучше было держаться от нее подальше. Муж, человек слабовольный, во всем подчинялся жене. В первое время семья их жила небогато, батраков у них было мало. Предание говорит, что, когда у Гунвер рождались дети, она заставляла мужа губить новорожденных младенцев. Он относил их на гору и клал там под плоский камень — и по сей день еще в весеннюю пору, когда снег начинает таять, слышно, как они плачут. А то он топил детей в озере, с камнем на шее, и теперь даже в морозные лунные ночи доносятся из озера их стоны; говорят, что это предвещает непогоду.
С годами Гунвер пристрастилась к человеческой крови и мозгу. Рассказывают, что своим детям, которых не убивала, она вскрывала жилы и высасывала из них кровь. За домом она велела поставить хижину и там возжигала огонь в честь дьявола Колумкилли.
Говорят, что однажды муж ее решился бежать и объявить жителям поселка всю правду о колдунье, но та погналась за ним и, поймав на перевале у Редсмири, побила его камнями и надругалась над трупом. Кости мужа Гунвер отнесла к себе в хижину, а мясо оставила на перевале птицам. В поселке она сказала, что он погиб, когда отыскивал овец в горах.
После смерти мужа Гунвер разбогатела, завела хороших коней, и в приходе поговаривали, что богатство это наколдовал ей Колумкилли.
В поселок в ту пору приезжало много народу из других мест: летом, чтобы ловить рыбу под ледником, а весной, чтобы запастись вяленой рыбой.
Со временем люди стали замечать, что Гунвер ведет себя подозрительно и что лошадей у нее становится все больше и больше. Поговаривали, что хотя Гунвер и посещает церковь, но даже в троицын день после службы в редсмирской церкви не поднимает глаз к небу и солнцу.
Наконец пошел слух, будто муж Гунвер умер не своей смертью и что она убивает людей — кого из-за денег, а кого ради крови и мозга. Около Альбогастада в южной части долины есть маленькое Озеро Пиявок — в нем Гунвер топила свои жертвы. Обычно она убивала своих гостей ночью, закалывала их, когда они спали, перекусывала им горло и разрезала мясо на куски, а костями играла вместе с Колумкилли. Случалось, она гнала человека до самой пустоши, всаживала в него сверкающий нож и убивала; силой она могла потягаться с любым мужчиной, да и дьявол Колумкилли помогал ей в злодействах. До сих пор на склоне пустоши люди видят кровавые следы на снегу, чаще всего перед рождеством.
Трупы она уносила в долину, привязывала камень и топила в озере; затем она забирала себе добро убитых — одежду, лошадь, /tonми. Все дети Гунвер были слабоумными — они то забирались на крышу и лаяли по-собачьи, то сидели на камне у порога, жутко оскалив зубы. Дьявол отнял у них дар речи и разум. И по сей день вечерами тамошним детям поют песенку:
Как заманит Гунвер в гости
пешехода на беду,
загрызет и кинет в омут —
дидли-дидли-ду.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости верхового, злобный бес, вдруг сверкнет ее клинок — и тидли-тидли-тесс. Кровь! — поток вдоль дорог, спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости
божью душу, адский дух,
выест мозговые кости —
дидли-дидли-ух.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог.
Как заманит Гунвер в гости,
проклянешь свою судьбу:
вырвет руки,
вырвет ноги,
вырвет бок —
мяса клок,—
и фидли-фидли-бу.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог!
Старый дьявол Колумкилли
так учил ее в аду:
кровь красна —
ох, вкусна!
Костный мозг —-
теплый воск! —
и бай-бай и дидли-ду.
Кровь! — поток вдоль дорог,
спи, сынок, с нами бог!
1 Стихи в «Самостоятельных людях» переведены В. Тихомировым.
Но пришло время, и злодейства Гунвер открылись; люди узнали, что у нее на совести много убийств. Она убивала мужчин, женщин, детей, а по ночам поклонялась дьяволу Колумкилли. На окружном тинге Гунвер приговорили к смерти и в первое воскресенье после троицы четвертовали у ворот редсмирского кладбища. Гунвер приняла смерть мужественно и, умирая, прокляла людей страшным проклятием. Ее тело, разрубленное на куски, положили в мешок, отнесли на перевал, к западу от Альбогастада, и там зарыли, насыпав над ним высокий курган, который можно видеть и поныне. Курган этот весь зарос травой, и его называют курганом Гунвер. Когда путник впервые минует перевал, он бросает камень на курган; это предохраняет от всяких бед: некоторые бросают камень всякий раз, как проходят мимо,— они надеются купить себе этим мир и покой.
Но если Гунвер при жизни отличалась свирепым нравом, то после смерти она и вовсе не знала удержу. Она являлась на хутор и воскрешала свои жертвы — мужчин, женщин, детей, так что в темные осенние ночи от нее просто житья не было на Аль-богастаде. Верная своим привычкам, она мучила и живых и мертвых: по ночам на хуторе раздавались громкие крики и стоны, будто сонмы неприкаянных душ жаловались на свои мученья, потому что не могли найти себе покоя. Иногда от земли поднимались клубы серных паров, и люди задыхались, а собаки, охваченные неистовой злобой, грызлись друг с другом. Иногда Гунвер такое творила на крышах, что балки трещали; ни один дом, даже самый прочный, не мог выдержать ее неистовых ударов и бешеной ночной скачки. Она носилась верхом на людях и животных, ломала хребты коровам, сводила с ума женщин и детей, пугала стариков, и ее было не унять ни крестным знамением, ни колдовскими чарами. Предание гласит, что в конце концов с нею справился редсмирский пастор, человек большой учености, которому удалось заставить ее бежать. Она бежала в горы; и там перед ней расступилась скала и открылось ущелье, которое и поныне чернеется на вершине горы. Одни говорят, что она приняла образ тролля и поселилась в скале, другие, что она и по сей день живет в озере.
Да разве неизвестно, что какое-то страшилище и в самом деле обитало в здешнем озере с незапамятных времен? Многие видели его и могут в том поклясться, даже те, кто не верит в привидения. Некоторые уверяли, что нечистая сила разрушала хутор Альбога-стад три раза, а иные — что даже семь раз. Вот почему ни один крестьянин не решался там остаться, и хутор опустел. А при окружном судье из Рейкдаля его присоединили к Утиредсмири, и он стал зимним пристанищем для овец, отчего и получил название «Зимовье»; впоследствии там держали ягнят.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЗЕМЛЯ
Па низком холме, среди болот, стоит старый полуразваливши iicи дом.
Гнить может, этот холм только наполовину создан природой. Быть может, крестьяне, которых давным-давно нет на свете, из поколения в поколение строили себе жилье в этой долине у ручья, и один хутор вырастал на развалинах другого. Но вот уже сто с лишком лет, как на этом месте находится овечий загон, и все сто с лишком лет там блеют овцы и ягнята.
От холма к югу тянутся обширные болота, в которых торчат покрытые вереском бугры. С редсмирского перевала стекает в болото небольшая река; другая река берет начало в озере и бежит через долину по восточной части пустоши. К северу от загона поднимается крутая гора, склоны которой усеяны камнями, и земля между ними поросла вереском. Кое-где вздымаются острые скалы; в одном месте, напротив загона, утес раскололся, и весной из расселины длинной, узкой струей низвергается водопад. А когда южный ветер взбивает пену и несет ее вверх, то кажется, будто вода течет не вниз, а на вершину горы. Под скалой разбросаны валуны. Загон расположен на пустоши, на месте хутора Альбогастад, и долгое время его называли «Зимовьем».
Возле овчарни течет маленький ручей, огибая полукругом выгон. Прозрачный, холодный, он никогда не пересыхает. Летом лучи солнца играют в его резвых водах, а на берегу лежат овцы и жуют жвачку.
Синее небо, озеро, по которому плавают лебеди, река, спокойно текущая по болоту, а в ней играют форели — все сияет, блестит, радуется, и у всего своя песня под солнцем.
Долина окружена горами и пустошью. На западе — узкий перевал, а по ту сторону — Утиредсмири, Редсмири, или просто Мири, усадьба старосты местного прихода. Он же был до сих пор владельцем всей этой горной долины.
Ниже Редсмири хуторов и селений становится больше. Восточная часть пустоши, где пролегает дорога к Фьорду, находится в пяти часах неторопливой езды от города. К югу тянется волнистая гряда холмов; постепенно повышаясь, холмы сливаются с горой Блауфьедль,— когда смотришь на нее снизу, то кажется, будто она вросла в самое небо; снег на вершине горы редко тает прежде Иванова дня. По ту сторону Блауфьедля снова начинается пустошь. Весной долину обдувают теплые ветры.
Когда весенний ветер врывается в долину, а солнце ярко озаряет прошлогоднюю траву на речном берегу, озеро и белых лебедей, когда оно выманивает из болота весенние побеги, трудно поверить, что в этой мирной плодородной долине когда-то творились страшные злодейства. Люди едут верхом по берегу реки, по тропинкам, протоптанным конями за долгие века, и свежий весенний ветер гуляет по освещенной солнцем долине. В такие дни солнце прогоняет тени прошлого.
Новое поколение не хочет и знать о привидениях, которые терзали людей встарь. Сколько раз нечистая сила разрушала хутор Альбогастад на пустоши, а он вновь отстраивался наперекор злым чарам. Столетие за столетием бедняки поднимались из поселка па холм между озером и скалой, чтобы попытать счастья, и бросали вызов силам, заколдовавшим эту землю и взалкавшим крови человеческой. И все вновь и вновь то один, то другой бедняк начинает трудиться на холме, назло дьяволу, посягающему на его жизнь. История долины — это повесть о самостоятельном человеке, который один на один борется с привидениями, появляющимися каждый раз под новыми именами. То это сатана, полубожество, предающее проклятью всю страну. То ведьма, ломающая кости своим жертвам. То какие-нибудь чудовища, обрекающие людей на безумие. То беснующийся призрак, который до основания разрушает хутор. А по сути дела это все один и тот же призрак, из поколения в поколение, столетие за столетием преследующий человека. «Нет, не покорюсь»,— говорит человек упрямо.
И вот однажды, через полтораста лет после того, как в последний раз был разрушен хутор, человек отправился в Альбогастад. Минуя перевал у кургана Гунвер, он яростно сплюнул: Не дождешься ты от меня камня, ведьма проклятая, нет!» И он не бросил ей камень.
Он с трудом движется вперед, соразмеряет свои движения с напором ветра, приноравливается к неровной земле. За ним бредет желтая собака, дворняжка, с острой мордой, грязная. В шерсти у нее так много блох, что она то и дело с нетерпеливым визгом ложится на землю и катается между кочками. Собака ест траву — как видно, ей не хватает витаминов. И уж во всяком случае, совершенно ясно, что ее донимают глисты. Человек подставляет лицо свежему весеннему ветру, и чудится ему, что под сияющим солнцем развеваются гривы коней — они промчались здесь в далеком прошлом, а в ветре слышится давно отзвучавший топот копыт... Столетие за столетием кони вытаптывали на берегу реки тропу, и по сей день по этой тропе ходят люди. Вот и он, исландец тридцатого поколения, мужественный и неустрашимый, вчера еще батрак, а сегодня хуторянин, идет этой тропой вместе со своей собакой. Взгляд его скользит по долине, освещенной весенним солнцем. Собака подбегает, прыгает на него и тычется мордой в шершавую руку. Так она и стоит, виляя хвостом, а человек задумчиво на нее смотрит; ее покорность и преданность и сознание силы, он приобщается на мгновенье к мечте человека — мечте о власти, он подобен полководцу, опирающему свои войска, и он твердо уверен в их повиновении. Проходит некоторое время, собака усаживается на берегу, в транс, у ног хозяина, вопросительно смотрит на него. Он говорит: «То, что ищешь в человеке, находишь в своей собаке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68