Прочитав в газете статью, паимов ожидал позора, снятия с должности—несколько ночей не мог глаз сомкнуть. Однако и в этот раз обошлось лишь неприятным разговором в райкоме, а потом все затихло. Только он немного успокоился, только стал выправлять положение — новая напасть на его голову: подошло время окота. Пало уже больше ста ягнят. И опять, конечно, во всем обвинят его, Наимова,— мол, не сумел организовать работу... Господи, почему ему так не везет, по чему не везет совхозу, которым он руководит? Если и дальше все будет идти так, через пень-колоду, ничего, кроме срама и позора, не предвидится. И в самое ближайшее время...
Нет, нужно что-то предпринимать, что-то придумывать. Ведь он пошел сюда директором вовсе не для того, чтобы прославиться на весь район как неспособный. Он мечтал, что дела в совхозе с его приходом пойдут в гору, что хозяйство прославится, а с ним прославится и он, Наймов, и что ждут его должности повыше этой. Где теперь эти мечты! Ведь ему самому ясно, откуда все начинается... Не получается у него с людьми. Почему он не может найти верный тон, правильно поставить себя, привлечь к себе людей? Почему проявляет слабость, когда знает и даже сам видит, что некоторые пялят глаза на государственное добро и запускают в государственный карман руку? Может, он и в самом деле не способен быть руководителем? Целых полтора года не может он уговорить вернуться, подчинить своей воле собственную жену. Почему Назокат так упорно сторонится его? Ведь сколько раз говорил с ней, упрашивал ее, брал на себя всю вину за случившееся, обещал исправиться... Неужели все дело в нем самом?
Нет, быть этого не может, не так уж он и плох. Здесь, конечно, другое... Она не хочет мириться с ним из-за того парня, шофера. Он понимает — это ясно: сердце ее тянется к Фирузу. Ведь она сама открыто говорила о своем увлечении. А он, дурак, не поверил, решил, что она хочет лишь унизить его достоинство, уколоть, поэтому сболтнула про Фируза, Слепцом оказался, и все, конечно, оттого, что не видит ничего, кроме себя. В этом упрекала его Назокат — так оно и есть на самом деле, тысячу раз она права. А он в дураках... Однако что же ему теперь делать? Понадеялся на Ша-
рифа, тот обманул. Понадеялся на Аскарова, и из его стараний тоже ничего не вышло. И после разговора с этим «табармусульманином» он не раз видел Назокат и Фируза вместе на улице. И всякий раз его захлестывало чувство обиды и унижения... Ну как она не понимает? Чего хочет, чего ждет от этого парня? Неужели рассчитывает, что тот женится на ней, возьмет ее с ребенком? Что-то он, Наймов, не помнит, чтобы в их селе женщины с таким «приданым» выходили замуж за молодых парней. Но, может быть, тут другое.,, просто любовная связь?
0т этой мысли Наймов похолодел, потом его бросило в жар. «Нет, нет и нет!»— убеждал он себя. Ярость, ревнивая злоба не давали дышать, он расстегнул ворот рубашки и забегал по кабинету. «Хватит, хватит... Надо успокоиться. Нервы совсем расшатались...» Сегодня же вечером — да, сегодня!— он приведет Назокат к себе домой — или... Или она для него отрезанный ломоть. Довольно, полтора года ходил холостым... Разведется, семь бед — один ответ...
Вчера вечером, возвращаясь в машине из конторы домой, он еще раз увидел на освещенном тротуаре Фируза и Назокат... Весь путь домой -и потом еще целую ночь он думал о коварстве своей бывшей жены. Тогда- то и решил, * что сегодня же вечером выяснит все и, если уж суждено, отрубит одним ударом. Но прежде чем встретится в последний раз с Назокат, нужно выяснить все с этим оборванцем, с этим чумазым шофером. А если уж и сегодня ничего не получится — ну их тогда к черту, и Назокат, и ее ребенка! Он сам по себе — они сами по себе... Как говорится, «ее голова, и ее же мыло». Правильно сказано: «Женщина — на пути мужчины, а ребенок — в его поясе». Обидно, конечно, и унизительно, но что делать, раз счастье отвернулось от него.
Сейчас Наймов с нетерпением ждал прихода Фируза, желая поскорее выяснить наконец все и в то же время понимая, что задуманный им разговор не делает чести его мужскому достоинству. Однако другого выхода, как он считал, у него не осталось, и он решил пойти в открытую...
Он подошел к окну — машины Фируза пока что не было видно? Чтобы как-то успокоить себя, Наймов вы
сыпал на ладонь коробок спичек и принялся их считать.
Наконец в кабинет вошел Фируз, поздоровался. Наймов мягко пригласил его:
— Проходите, Фируз, садитесь.
Усталый после дальнего рейса, Фируз присел на краешек стула. Наймов опустился в свое директорское кресло.
— Как дела в кочевье?
Наймов знал, что Фируз сегодня с раннего утра возил солому в кочевье Джахоннамо: на тот случай, если вернутся холода, ее постелят под ноги новорожденным ягнятам и обессилевшим овцам.
— Неплохо... Говорят, не сегодня завтра закончится окот,
— Да,— протянул Наймов,— хорошо... А сами как, не устали?
— Уставай, не уставай, а работать кому-то надо.
— Верно!—Наймов закурил сам и подвинул к Фирузу пачку болгарских сигарет.— Курите, пожалуйста, не стесняйтесь!
Фируз молча смотрел на Наимова и размышлял: с чего бы это директор сделался таким любезным?
— Выглядите расстроенным... Не случилось ли чего? Все ли в порядке дома? Здорова ли мать?
Фируз, удивленный настойчивым вниманием, лишь пожал плечами.
— Спасибо, все в порядке.
— Мне кажется, вы немного устали.., Ну да ничего, будем живы-здоровы, раздобудем для вас к лету хорошую путевку, поедете к морю, отдохнете.
Фируз слушал, не отвечал.
Умолк и Наймов; задумчиво следил за шелковистыми струйками дыма, тянувшимися от тлеющего кончика сигареты.
«Похоже, на посулы он не поддается. Попробуем
иначе...»
— Знаешь, Фируз, зачем я тебя вызвал?— спросил он, переходя на «ты».— Догадываешься?
— Нет..,
— Скоро год, как ты работаешь у меня. Скажи честно, слышал когда от меня грубое слово или, может, я сделал тебе что-нибудь плохое?
Фируз понимающе улыбнулся.
— Нет, такого не было.
— Слава богу.— Наймов затянулся сигаретой и продолжил:— Однако .чем же ты отвечаешь на мою доброту? Нехорошо, братец...
— Что именно нехорошо?
— Не прикидывайся непонимающим, я говорю о Назокат.— Наймов поднялся.— Я уже давно слышал от одного человека, что сердце твое тянется к ней. Однако что поделаешь — не судьба... Она мне жена, несмотря на то, что между нами произошел... некоторый разлад. Когда станешь постарше, поопытнее, сам поймешь: в семье без ссор не бывает. У нас с Назокат ребенок официально мы не разведены. Ты, конечно, знаешь об этом?
— О том, что не разведены, не знаю.
— Допустим. Однако и в таком случае, что есть твое поведение, если судить по законам приличий? Почему встречаешься с замужней женщиной? Для чего ходишь к ней в дом? Я долго ждал, рассчитывая, что сам поумнеешь и правильно оценишь происходящее, но больше не могу этого себе позволить. Хочу знать, чего ждешь ты от Назокат, что обещаешь ей? Договаривался с ней о чем-нибудь?
— Нет...
— Я так и предполагал. Ты парень молодой, у тебя все впереди, а Назокат — мужняя жена, да еще и с ребенком. Так я и предполагал: всякие там охи и вздохи — это одно, а взять ее в жены — совсем другое, Я ведь понимаю, она тебе не пара...
«Как это не пара?!— Фируз слушал и не верил своим ушам.— Для чего Наймов так унижает свою бывшую жену? Или не понимает, как сам при этом глупо выглядит?»
— ...а раз Назокат тебе не пара и ты не можешь взять ее в жены, для чего ходишь вокруг, становишься между нею и мной— хочешь осрамить меня?
Фируз все так же неподвижно сидел на стуле и молча размышлял. Думал он о том, какой же он дурак, что доводит дело до таких вот разговоров. И почему он позволяет унижать Назокат?.. И почему до сих пор сам не поговорил с ней, не предложил стать его женой, не привел в свой дом?
Наверное, недовольство собой так ясно было написано на его лице, что Наймов почувствовал себя удовлетворенным.
— Хорошо, что ты понимаешь свою вину,— мягко сказал он, по-своему истолковав молчание Фируза.— С этого дня можешь считать меня своим старшим братом. Сам понимаешь, внакладе не останешься.— Он широко улыбнулся.
Фируз поднялся со стула.
— Что вы хотите от меня?
— Чего хочу?— Поверив на минуту, что он победитель, и успокоившись, Наймов свысока посмотрев на стоявшего перед ним шофера: «Вместо того чтоб унижаться перед этим мальчишкой, этим «табармусульманином», втаптывать в грязь свое мужское достоинство, хорошо бы раздавить его, уничтожить, пусть станет пищей для могильных червей!..» Однако Наймов улыбнулся через силу.— Хочу я от тебя одного: сейчас ты пойдешь к Назокат и, ни словом не упоминая об этом нашем с тобой разговоре, объяснишь ей, что ты молод и не можешь жениться на ней...
«Да, я увижу ее сегодня же. Обязательно... И если она согласна, никакие препятствия не остановят нас. Я готов для нее на все, в ней моя судьба...»
— ...ты объяснишь, что больше не будешь подходить к ней,— продолжал Наймов,— остальное моя забота. Если выполнишь эту. просьбу, помни мои слова — мы с тобой братья. Какая помощь тебе ни понадобится, можешь рассчитывать на меня. Но знай, если откажешься,— он усмехнулся, давая понять, что шутит, однако ж и не совсем,— знай, если откажешься, то и я способен на плохое. Могу сделать так, что локти будешь кусать, да поздно будет. Раскаешься, а без пользы.
Фируз по-прежнему молчал.
— Ну, что ответишь мне, братец? Пойдешь к ней?
— Да, пойду обязательно. Сегодня же...
— Вот это мужской разговор! Не знать тебе неудач, братец!
Наймов обрадовано хотел опустить руку ему на плечо, но Фируз сделал шаг назад и посмотрел как-то странно.
— Что, братец?
Фируз засмеялся и, не ответив, вышел из кабинета.
Насир и Салим все еще стояли возле арыка, там, где Фируз оставил свою машину, и беседовали. Лица их были серьезны.
Фируз подошел, открыл дверцу кабины.
Чего он хотел от тебя?— окликнул его Салим.
Фируз пренебрежительно махнул рукой.
— Так, пустяки...
— Постой-ка, Фируз,— позвал вдруг Насир,
Фируз, сделавший движение, чтобы подняться в кабину, и в мыслях уже представлявший себе разговор с Назокат, неохотно обернулся.
— Мы сейчас говорили о тебе.
— И что?
—- Я хочу сказать...— Салим сделал к нему шаг.— Если можешь, прости нар. Тогда, ночью, после кино, это мы подстерегли тебя
— Что было, то сплю,— нерешительно добавил Насир.— Это я, дурак... Не таи в сердце, прости нас.
Фируз молчал.
— Слушай...— Салим опустил голову.— Я серьезно прошу — прости. Прости, друг. Хочешь, надавай нам сейчас как следует, а? Бог свидетель, даже не пикнем.
— Повинную голову меч не сечет,— засмеялся Фируз, а про себя подумал, что сегодня, видно, день такой — каждый его разговор заканчивается невеселым смехом,
— Фируз...— тихо попросил Насир.
— Ладно, будем считать, что ничего между нами не было. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон.— Фируз легонько хлопнул Насира по плечу и поднялся в кабину.
Он поехал было в сторону гаража, но вдруг передумал, развернул машину и направился к дому, где жила Назокат,
Дверь ее была заперта.
Фируз вернулся в машину и стал ждать.
Уже начало темнеть, когда он наконец увидел Назокат — она вела за ручку Рустама.
Фируз вышел из машины, поднял мальчика на руки.
— Я уже целый час жду тебя здесь.
Голос его сделался хриплым от волнения и казался ему самому чужим,
— Мы были у мамы.— Назокат ласково оглядела его.— Прямо с работы? Устал... Ничего не случилось? Ты вчера сказал, что приедешь через несколько дней..,
Фируз вдруг рассмеялся, сам не понимая чему: то ли видя недоумение Назокат, то ли просто от неожиданного чувства облегчения. Все споры и разговоры, остались позади, сейчас они все решат, все...
Рустам обнял его ручонками за шею и тоже залился веселым смехом.
— Да что с вами такое?— спрашивала Назокат, улыбаясь.
— Пойдем к тебе: нужно поговорить.
Примерно через час Фируз вернулся в гараж, поставил машину на место и вошел в сторожку дяди Хидоята. Странное чувство нереальности происходящего владело им. Он словно бы не чувствовал земли под ногами, увлекаемый собственной радостной решимостью.
Старик по своему обыкновению полеживал на стеганом одеяле, брошенном поверх паласа на деревянном кате, и поглядывал наружу сквозь маленькое окошечко.
— Как твои дела, сынок?
— Позвольте спросить у вас, дядя?
— Коли спрашиваешь, отвечу: дела мои хороши.— Старик плотнее запахнул халат — зяб, наверное.— Хожу еще по земле... Присаживайся, сынок,
Присев на край ката, Фируз какое-то время молчал, смотрел на сырой пол сторожки, на свои заляпанные грязью сапоги и думал, с чего начать. Не будут ли его слова для старика камнем, вдруг свалившимся на голову? Что ответит ему дядя Хидоят? Не оконфузиться бы...
— Выпьешь чаю, сынок?— сказал старик.
— Спасибо, дядя,— я спешу.
— Похоже, тебе не терпится чем-то удивить меня, а?
— Угадали, дядя...
— Не думаю, чтобы ты просил меня повнимательней смотреть за твоей машиной — пока я здесь, беспокоиться тебе нечего. Значит, что-то другое?
— Да, дядя...
— Ну что ж, тогда послушаем.
Фируз решился — как головой в воду.
^ Хочу жениться.
— Э, вон оно что! Так это ж очень хорошо. Поздравляю, сынок!— Морщинистое лицо старика расцвело радостью.— Даст бог, засучив рукава послужу на твоей свадьбе.
— Конечно, разве я могу представить свою свадьбу без вас?
— Кто невеста-то? Такой разговор, а твоя мать и словом не обмолвилась.
Мать еще не знает.
Вот тебе и раз! Значит, сам нашел себе невесту?
— Да, дядя...— Лицо Фируза. порозовело от смущения.— Дело в том... мать может и не дать своего согласия. Потому я и пришел к вам. Конечно, пока не минет год со дня смерти отца, никакой свадьбы не будет, но, прошу вас, до того хотя бы поговорить с моей матерью и получить ее согласие.
— Чего ты боишься? Ты же сам нашел невесту — куда теперь деваться матери? Конечно, обязательно согласится... А кто девушка, из какой семьи?
— Она...— Фируз поднял на дядю Хидоята глаза и снова их опустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18