Затем мы подошли к двери и посветили на табличку возле звонка. «Фсрецкий»,— было выбито на пластмассовой пластинке. Мы позвонили.
— Молчок,—сказал я и нажал на дверную ручку.
— Пахнет жареной колбасой,— сказал Бавор, доставая пистолет.
— А какой именно, не скажешь?
— Не дури, внутри кто-то есть.
— Высаживаем дверь? Я видел как-то такое в кино. Знаю, как это делается.
— Лучше через окно: проще потом ремонтировать.
Я принес из машины ломик и сорвал ставни. Разбил оконное стекло, дотянулся до шпингалета, открыл окно.
— Что-то там с той стороны!—воскликнул Бавор.
— Стой здесь, а я прочешу дом,— сказал я и зажег фонарик.
Я быстро обошел первый этаж и выглянул из окна небольшой кухни. Стоявший в палисаде под окном подпрапорщик нацелил пистолет мне в лоб.
— Выходи и чтоб никаких глупостей!
— Да это я!
— Товарищ старший лейтенант?
— Ну да.
— Мы задержали какого-то дачника. Он выпрыгнул, когда вы позвонили.
— Обойдите вокруг дома и заведите его внутрь! Сержант пусть остается здесь!
— Слушаюсь!
Я прошел обратно к входу, зажег свет, отпер дверь.
Бавор вошел в дом.
— Мать честная, это еще триста кусков!
— Может, и пятьсот,—подхватил я.— Такой стильной обстановки нет даже у писателей в замке Добржиш 1.
— Много ты знаешь!
Подпрапорщик ввел в холл парня в наручниках. Я присвистнул:
— Пан Коленатый, если не ошибаюсь?
— Нет!-—сказал малый.
Для порядка я засучил рукав его норвежского свитера. Профессионально наколотый дракон на левой руке. Я обернулся к Экснеру, который так и сиял от гордости.
— Как ты усек?— изумился я.
— Должен же он был где-то обретаться.
— Может, вы будете так любезны и скажете, что все это значит?— хорохорился наш молодец.— Я здесь на законном основании, вы же видите, ключ в дверях. Приятель позволил мне пожить на своей даче, и вы не имеете никакого права...
— Цыц!— сказал я ласково и поднялся на второй этаж, обошел три комфортабельные спальни, в каждой была своя душевая, на полу ковры, кровати застланы чистым бельем.
Пока Бавор осматривал первый этаж, гостиную, кухню, я спустился в полуподвальное помещение. Там я обнаружил сауну и гараж на три машины, где стояла «Лада» задержанного. Я вернулся обратно. Тем временем капитан Бавор просвещал Коленатого относительно его прав. Он, то бишь Коленатый, твердил, что останется здесь. Требовал предъявить ордер на обыск. Требовал предъявить ордер на арест, который оправдывал бы наши действия в отношении его. Требовал немедленно вызвать адвоката, который защитит его от столь неслыханного вмешательства в личную жизнь.
— Обыск произведем при дневном свете,— решил капитан.— Ваш напарник останется здесь, товарищ подпрапорщик. Мы заедем к вам в участок, чтобы послать кого-нибудь для подсменки. А этого пижона — в машину.
— Вы не имеете права!
— Имеем!
Мы вышли из дома. Отдали соответствующие распоряжения сержанту, который оставался здесь в карауле. Затем сели в машину и поехали обратно к Праге.
1 Барочный замок под Прагой, в котором размещается один из домов творчества чешских писателей.
Еще не было двенадцати, когда мы доставили Колена-того в камеру предварительного заключения, доложили майору Бажанту о прогрессе, которого мы достигли, и на секунду скромно умолкли в ожидании похвалы. Но начальники есть начальники, благодарности от них не жди. Ба-жант буркнул, что давно было пора водворить Коленатого в камеру, а потом язвительно справился, известно ли нам уже что-нибудь о фальшивых долларах, которые мы нашли в сейфе у Ферды, и когда мы намерены «все это» распутать; в годы его молодости достаточно было пустить по следу молодую ищейку —и вся недолга, или, может, мы думаем, что он нас все время будет водить за ручку?
Бавор положил трубку, и вид у него был ужасно огорченный.
— Иногда мне хочется плюнуть на всю эту шарагу и пойти на какое-нибудь предприятие юрисконсультом.
-—Да брось,— успокаивал я его, потому как меня сегодня ничто на свете не могло вывести из равновесия.— Опять у пего где-то колики, вот он и брюзжит. А вообще-то, я думаю, он здорово доволен.
— Как же! Ты ведь сам слышал!
— Тверда скорлупка, да ядрышко золотое. А мне, ей-богу, и в голову не пришло, что этот наш орел может оказаться там. Сегодня я должен признать твои криминалистические способности.
— Да ну тебя!
— Нет, серьезно! Если бы не твоя идея насчет подмоги, тот дал бы деру, и тогда было бы еще хуже. Ты классный следователь!
— Да замолчи ты, пока не схлопотал!
— Так и быть. Я хотел подуть тебе на ранку. Ну а теперь на боковую? Наш пижон должен поостыть.
— Что верно, то верно.
Я отстукал на машинке протокол о задержании, положил в шкаф, опечатал, после чего мы спустились вниз по лестнице и вышли во двор.
— Садись, подброшу тебя домой,— сказал капитан.
— Друзья познаются в беде,—сказал я, потирая руки.— Но достаточно, если ты меня подбросишь к тому кабаку на набережной. У меня там машина.
— Сколько ты выпил?—обернулся он ко мне.
— Граммов четыреста.
— Ну так это еще не выветрилось. Садись!
И он отвез меня домой. И опять я очутился в восьми стенах двух моих комнат, сегодня они казались мне еще более сиротливыми, чем когда-либо прежде.
Глава X
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ДЛИЛСЯ ДОЛЬШЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ. 2.35
Звонит телефон. Оранжевое чудовище прерывает мой сон, правда и без того прерывистый. Я стону от ярости.
Вспоминаю рассказ своего отца, как все народы с нетерпением ждали момента, когда мечи перекуют на орала, танки превратятся в тракторы, а штыки — в ножи для шинковки овощей. Для него же конец войны наступил не тогда, когда были распущены или интернированы армии, а когда мартеновские печи впервые загружали неисчислимым множеством стальных касок. «Может, с моей стороны это было ребячеством,— рассказывал отец,— но первую «кастрюлю», попавшую мне в руки, я огрел ключом и так ее обезобразил, как трое в одной лодке банку консервированных ананасов». Моя работа оставит меня в покое не в тот день, когда я выйду на пенсию, а в тот момент, когда я разнесу вдребезги свой оранжевый телефон. 6.07
Мы смотрим на чашки, над которыми поднимается пар. Бавор подтрунивает.
— Значит, ты кончаешь дело Ферды, а? Пригласил меня на финал?
— Оставь!
Мне не нравятся следователи, которые делают вид, что им все ясно, что они способны вмиг все распутать. Психологи, которые разглагольствуют о комплексах и либидо, спецы, которые так и сыпят номерами параграфов из желания щегольнуть перед вами, любители терминологии, которые из принципа говорят «дактилоскопия» вместо «отпечаток» и «конфискация» вместо «изъятие». Я люблю все понятное и простое.
— Я ставлю на этого пижона Коленатого,— говорит Экснер.
— Я бы вызвал его прямо сейчас.
— Ну, а как мы все это разыграем?
— Обычно. Он подозревается в убийстве, так ведь? И ему придется выложить все, что он знает...
8.32
— Свободный художник,— отвечает Марек Коленатый на вопрос о месте работы.— Уже четыре года.
— Художник?— усмехается Бавор.
— Фотограф. Фотографирую для газет, предприятий, можете проверить. Я плачу с этого налог.
— А кроме?
— Что значит «кроме»?
— Ферда Ферецкий был не только шофером, но и фарцовщиком.
—- Вы ничего у меня не нашли.
— Это еще ничего не значит. Мы вызовем свидетелей.
— Хотел бы я на них посмотреть.
— Вы знаете Джейн Стиблову?— сказал Бавор. Коленатый засипел как от боли. Путь к его сердцу
был найден. Я открываю досье и ищу показания очаровательной уборщицы.
—- Гм!— произношу я многозначительно и несу досье к Бавору, словно желая обратить на что-то его внимание.
Экснер читает строку, на которую я показываю пальцем, и кивает. («Я предупреждена о последствиях, вытекающих из дачи ложных показаний или умолчания».)
— Я думаю, тут все ясно.
— Так знаете или не знаете?— кричу я.
— Да, признаюсь, знаю. Это шлюха. Иногда я помогал ей найти работу.
— Вы ходили и показывали ее фотографии...
— Это точно. Раз она раскололась, не имеет смысла темнить, Я говорю по-немецки. Ну и ходил по барам, предлагал ее.
— Это совпадает,— говорю я многозначительно, так, словно слышу об этом не первый раз в жизни.— Ну и сколько у вас было всего таких фотографий? Коленатый что-то буркает.
— Громче!—делаю я ему замечание.
— В последнее время семь.
— Ну вот видите, как у вас пошло. Вы лишь подтверждаете то, что нам и самим известно. Продолжайте! Расскажите о даче, где мы вас обнаружили.
— О даче?
— О тех комнатках там. И о вашей гарсоньере. У вас случайно не несколько квартир?
Как и следовало ожидать, Коленатый все, что знал, валит на покойного Ферду.
— Он был ненасытен,— говорит Коленатый.— Все были его затеи. Мы попались на удочку, только и всего.
Ферда организовал в городе проституцию. Сколотил группу девиц с вызовом по телефону; одиночка, которая шатается по ночным заведениям, подвергает себя риску слишком быстро оказаться на крючке. Нет-нет да попадет в списки, составленные вследствие перлюстрации, нет-нет да задержат. Система Ферды срабатывала безошибочно. Коленатый предлагал внушающему доверие иностранцу, который изучал красоты чешской столицы, небольшой альбом с фотографиями девиц. Не желаете ли познакомиться?.. Не дорого ли для вас двести марок, сто долларов?.. Добычу делили в сертификатах. Немногочисленная группка сотоварищей продавала сертификаты у входа в магазины, торгующие на валюту. Иногда что-нибудь на них и покупалось, а затем перепродавалось. Электронные часы, компьютеры, стекло. Но Ферда...
— Требовал себе все больше, не так ли?
— Всегда одинаково. Двадцать пять процентов. С самого начала он пустил в оборот дачу или предоставлял свою городскую квартиру, когда времени было в обрез, ну и все соглашались, что ему это нужно компенсировать деньгами. Но поскольку все это затянулось...
— То вы решили его устранить.
— Да, устранить, но не убить. Постепенно я подкупил всех его горилл. Чтобы они были за меня. Ферде мы хотели прямо сказать: хватит! А заартачится — схлопочет то, что получали от него другие. Хорошую вздрючку, для прочистки мозгов. Но чтобы убить — нет, это нет! На это никто не пошел бы. А если бы кто и рискнул, то сделал бы это не так, не по-дурацки. Просто где-нибудь закопали бы. Чтоб уже никогда его не нашли. Нет, чтобы убить — этого и в мыслях не было. От таких дел лучше подальше. Ферда и без нас загребал порядком. Дурачил людей, возил за твердую валюту, держал под колпаком страховую контору, химичил с машинами... Работал за целый картель.
—Что вы делали в пятницу ночью, в субботу утром?
-—То-то и оно, уважаемый. Я был дома, и вдобавок один. Как узнал про Ферду — мне позвонил Гуго из их конторы, мол, знаю ли я что... — сразу же дернул к Ферде на дачу. Боялся, что рано или поздно вы на меня выйдете. И мне хотелось, чтобы это произошло как можно позже.
— Почему?
— Ну, думал, вы за это время поймаете того, кто прикончил Ферду. Может, кое-какие делишки и раскопаете, тут уж ничего не попишешь, но зато худшего избегну.
Его замысел ему почти удался. Розыск по всей республике, фотографии по телевидению — и все безрезультатно. Никто Коленатого не видел, никто не сообщил, где бы он мог быть.
— Худшего вы таким образом не избегнете,— сказал Бавор.— Вы все еще числитесь подозреваемым номер один,
— Бр-р! Я знаю только одно — я этого не сделал. Знай я, кто это сделал, я бы вам сказал, даже если бы речь шла о моем родном брате.
11.57
Стук в дверь. Входит охранник.
— Прошу прощения, принесли обед.
Каждому полагается есть, в том числе и арестованным. Мы отпускаем Коленатого и идем с Бавором в ближайший ресторан, Здесь хорошо готовят, и если вас знают, то быстро обслужат. Мы съедаем гуляш, пьем пиво.
— Это он?—спрашивает мой капитан.
— Если б я знал... Но у меня такое чувство...
— В любом случае у нас мало улик.
— Почти никаких. Это видно даже слепому.
— Гуго?
— Нет. В этом я уверен.
— Те два шутника, что стращают таксистов автоматическим ножОм?
— Да нет, пожалуй, тоже нет. Я им верю.
— Черт, я тоже, но ведь нельзя же...
— Те две гориллы еще не сказали своего последнего слова. На них это похоже.
— Ну да, потому что избили Сладкую, поэтому? И следовательно, способны выкинуть что-нибудь и почище?
— Может, и так.
— Еще пивка изволите?
— Нет, получите с нас.
— Пожалуйста, сейчас подошлю коллегу!
— Пацелт?
— Старый? Не знаю, вроде бы далековато.
— У него машина.
— Но и бдительная жена...
— А не хотел бы ты заглянуть к нему сам? Ребята из Усти — это хорошо, и тем не менее...
— Разве что для душевного спокойствия. Ладно, я туда съезжу. А ты тем временем будешь обрабатывать Коленатого?
— Да. Пока он колется, нужно дать ему выговориться. 15.22
Я потягиваюсь на заднем сиденье «Волги», сажусь и позевываю.
— Где мы?
— За Ловосицами. Скоро будем на месте.
— Отлично, превосходно. Заедем в участок, чтобы нам дали сопровождающего. Но я не знаю точно, где это.
— Будет сделано.
— Здорово я храпел?
— Вы, товарищ старший лейтенант, спите, как дитя. Глядя на вас, прямо соску хочется дать. Извините, что так говорю, у меня два парня — те тоже выглядят ангелочками, когда спят. Посмотрели бы вы на них днем.
— Гм. Итак, я мог бы составить неплохую партию, если бы захотел жениться? Хорошая зарплата, хороший характер и даже не храплю.
— Это точно.
Мы подъезжаем к небольшому дому с маленьким ухоженным садом, чем-то напоминающим дело рук Иржичека из Чешской Браны. В саду стоит мужчина, который бледнеет, когда мы выходим из машины. Он вынужден опуститься на лавочку, «Тук-тук»,—раздается у меня в голове, и я уже знаю, что это наш человек. Пан Пацелт. Одетый в униформу сотрудник угрозыска, сопровождающий нас, почувствовав перемену в моем поведении, изготовился было перемахнуть через забор и кинуться к Пацелту, если тот вздумает удирать.
— Стало быть, вы все узнали...
Излишне говорить, что, если бы он не признался, мы бы никогда не смогли его уличить.
--Да, вас видели,— лгу я, как пресса (не знаю, почему так говорят,—я убежден, что многое из напечатанного, в том числе и это мое повествование, ложью не является).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37