Экснер (до женитьбы — Бавор) очень быстро вытянул из Ирены имена воителей, столь доблестно на нее напавших. Ирена подписывает протокол, и я провожаю ее к выходу.
— Чуточку придется подождать, сейчас ни одной свободной машины.
— Не беспокойтесь, я возьму такси.
— А подождать не хотите?
— Чем скорее я буду в постели, тем лучше,— говорит она и протягивает мне руку.— Вы обошлись со мной вполне по-людски, благодарю>
1 Простите (англ.).
Вероятно, она имеет в виду то, что мы все же не отправили ее на врачебный осмотр. Я промолчал, а капитан не вспомнил.
— Мы наверняка еще увидимся,— говорю я.— Хотя я предпочел бы, чтобы это произошло при обстоятельствах более отрадных. Просто так.
— Ну, может, и увидимся,— обещает она, весело машет мне рукой и уходит по улице, уже запруженной торопящимися пешеходами. Магазины трещат по швам: все, кто сегодня показался на работе, весело делают покупки, чтобы не стоять в вечерних очередях. Я возвращаюсь в кабинет. Взгромождаюсь за свой письменный стол.
— Видал? — хвастается капитан.— Выложила мне все в два счета. Сам даже не знаю, как это у меня получается, ан...
— За такие речи моего дедушку однажды вытолкали взашей из трактира,— охлаждаю я его пыл.
— Но-но! На твоем месте дедулю с подмоченной классовой репутацией я бы сюда вообще не приплетал! Речь идет о моих выдающихся способностях криминалиста.
— Как раз в связи с этим я и хочу тебе кое-что пояснить, мой отутюженный друг. Это я убедил ее по дороге сюда. Она рассказала бы все, даже если бы ее стал расспрашивать садовник или уборщица. Так что я, пожалуй, наведаюсь к этим двум дзюдоистам, что ты на это скажешь?
— Нет, только не ты.
— Почему это не я? Может, мне и недостает твоих блистательных криминалистических данных, но загрести двух малых — на это я еще способен. Мне чертовски хочется это сделать.
— Вот именно поэтому ты и не поедешь. Ты им еще, чего доброго, намнешь бока, а это будет подарочком для защитника! Я вижу тебя насквозь. Девчонка-то она красивая, а?
— Слушай, начальник, этого я не заслужил!
— За ними поедут Голоубек с Микешом. А ты, любезный друг Бертик, продолжишь работу над портретом несчастной жертвы. Ты проследил жизнь Ферецкого до его ухода в армию. Так что продолжай!
— Как? Каким образом?
— Мы много раз слышали о том, что Ферецкий служил в десантных войсках. Там он мог сойтись со всякими разгильдяями--в армии их хоть отбавляй!—а потом втянуть их в свои махинации. Так что ищи, вынюхивай!
— Есть!—говорю я, как отвечали мы когда-то в армии. Идея вроде бы здравая, ничего не скажешь. Всадить нож в шею (ах, черт, и как это не пришло мне в голову раньше!) — ведь это типичный прием десантников. Так оно все и могло произойти. Ферда повел дело с таким размахом, что кое-кто мог и испугаться: вдруг лопнет в цепочке какое-нибудь звено.
Жизнь каждого человека — сага, вроде той, что написана Голсуорси. Когда-нибудь, если доживу до пенсии, я, возможно, примусь за описание разных историй, о которых узнал за время своей работы в угрозыске. Существует масса детективного чтива, которое я тоже поглощаю, когда не могу заснуть. Кое-что меня даже увлекает, взять хотя бы Ниро Вольфа, моего любимца. Носа не высунет из дому, а при этом нет тайны, которую бы он не раскрыл. Иногда я с удовольствием представляю себе в подобной ситуации капитана Бавора, мне хочется снять с него эти вечные шерстяные костюмы и экстравагантные сорочки и уложить в кресло, которое выдерживает без малого полтора центнера. А я был бы его шустрым и подвижным Арчи Гудвином (унаследовав и его неотразимость для девушек, с его волосами цвета меда).
Каждая история с участием Вольфа сфокусирована на выяснении способа, каким был насильственно умерщвлен человек, а о том, кого это коснулось роковым образом, вы по большей части не узнаете ровно ничего. Столь же экстравагантное чтение представляют собой и истории о Пери Мазоне. Приходит девушка, у которой потерялась любимая собачка. «Гм, дело серьезное»,— говорит проницательный адвокат, и, действительно, девушку тут же обвиняют в убийстве, и вот Пери уже блистает в зале судебных заседаний.
Я устроен несколько иначе: больше чем «как» меня всегда интересовало «почему». Мне хочется доискаться причин, отчего из обыкновенного младенца, доставленного из родильного дома, орущего, со сморщенной кожей, лишенного каких бы то ни было особых примет, анонимного до такой степени, что, не будь его имя написано химическим карандашом на ляжке, вы не отличили бы его от остальных,— отчего из этого младенца вырастает либо хороший, либо плохой человек. Время от времени Экснер принимается надо мной подтрунивать, называет меня кри-миналистом-профилактиком. Весьма несправедливо, я бы сказал.
Как я уже проговорился, живу я в Южном городе. Я наблюдаю за ватагами детворы, вырастающей фактически без родителей, болтающейся целыми днями и даже вечерами без всякого присмотра. Гадаю, через какое время эти стайки, для которых самое большое развлечение — галдеть, высмеивать прохожих, порой подставить кому-нибудь подножку или дать по уху малышу, посланному в магазин,—превратятся в настоящую шпану и станут нашими подопечными? Где проходит граница, за которой игры пацанов превращаются в преступления? Когда среди беззаботного галдежа вылупляется чудовище, подобное тому, какое бесчинствует на футбольных матчах, которому уже недостаточно кричать, а надо во что бы то ни стало показывать силу, пинать всех без разбору, во что бы то ни стало унижать, расквашивать носы, исполосовывать чьи-то спины палками или цепями? Отсюда уже всего лишь шажок к познанию того, что чужой страх сладок, а поскольку человек — существо практичное, то в тот самый момент, когда он кого-нибудь трахнет по башке, он смекает, что в данной ситуации имеет смысл еще и отобрать у жертвы кошелек, раз уж на то пошло; побеждает более сильный, а победитель имеет право на военную добычу — так воспитала нас история рода человеческого.
Я вижу, как Экснер улыбается. Но ведь не все, Бер-тик, такие! В конце концов так ведет себя лишь часть людей, часть молодежи. Но не все ли мне равно, получу ли я по кумполу от всего рода человеческого или только от одной его части? Это аргумент вроде того, как если бы я сказал: хоть у меня и заражение крови, но, по счастью, только на одной руке, остальное мое тело здорово. У меня воспаление слепой кишки, но стоит ли тревожиться, ведь это лишь незначительная часть человеческого организма, в остальном он работает надежно!
Я с головой ушел в дело Ферды, и если бы меня сейчас отстранили, то все равно продолжал бы расследование на свой страх и риск, взял бы отпуск, больничный, пошел бы не знаю на что, лишь бы довести дело до конца. Я хочу вызнать все, что когда-либо натворил Ферец-кий; сделать это хотя бы ради того, чтобы предостеречь других. Девиз «Мертвые учат живых», который на глазах у всех студентов-медиков, следовало бы пришпилить где-нибудь и нам.
Ты излишне патетичен, Бертик.
Ладно, эмоциональную форму я беру назад, но содержание оставляю прежним.
Глава VIII
Я СНОВА ЕДУ НА СЕВЕР,
направляясь в воинскую часть, где когда-то Ферда Ферец-кий провел приблизительно одну двадцатую отпущенного ему судьбой времени. Я непрестанно напоминаю себе, что речь идет о двух годах жизни. О тех двух годах, когда завершается становление, когда решается, какими мы будем.
Один из моих принципов гласит: никогда ничему не удивляться. На белом свете происходят вещи естественные и противоестественные, и уж если мы сталкиваемся даже с чудесами, то с какой же стати недоумевать по поводу явлений обыденных? Так-то оно так, но, несмотря на это, я качаю головой. Временами прыскаю со смеху. Опять Ферда обвел всех нас вокруг пальца — не первый раз, но и не последний.
В военном комиссариате меня приняли без обычных сетований, вроде того, что, мол, и без меня у них работы выше головы, что из-за хлопот, которые я им доставлю, они просто-напросто пойдут ко дну, не выдержат давления пара в котлах, в топку которых все время подбрасывают уголь. Районный военком отмечал день рождения. Точнее, собирался отмечать. Где-то рядом звонко плескалась вода, льющаяся на бутылки; секретарши важно проносили пакеты, на которых проступали масляные пятна. Ко мне военком отнесся как к закуске. Как к дивертисменту, который поможет ему скоротать час до того, как можно будет вытащить пробку из первой бутылки.
Он распорядился принести личное дело Ферды, раскрыл его, потом откинулся и так накренил стул, что я испугался, как бы он не упал. Вслед за этим военком разразился гомерическим хохотом.
— Так вы считаете, что Ферецкий был парашютистом? Кто вам такое наплел? Сам Ферецкий? Эдакий фрукт! Да таким, как он, в армии одна дорога — в стройбаты!
— Как?!
— Вот так! Куда еще такого типа? Ведь когда он призывался, на нем висела судимость — условный срок. Я не хочу сказать, что и порядочный человек не может оказаться за решеткой. Это запросто — стоит задремать за рулем, как наломаете дров, и вас тут же за шкирку. Приударил кто за вашей кралей, врежете ему разок без долгих слов —и извольте бриться. Это мы понимаем, всякое может случиться. Но с такими, как Ферецкий, мы не церемонимся. Набезобразничал в интернате, отделал
салажонка, нет, в подразделении от такого добра не жди. « Шагом марш строить шоссейки. Как я вижу, свой условный срок Ферецкий принял близко к сердцу. Тут за ним , ни одного взыскания, о котором стоило бы говорить. Кое-какие нарушения по части обмундирования, за что разок-другой лишают увольнения, неряшливость, обычная ерунда. Ни поощрений, ни взысканий. Середнячок.
— Гм. Так что от вас я мало что узнаю.
— А чего вы хотите? Во всех характеристиках одна и та же трепотня. Трудолюбивый, добросовестный, пользуется любовью в коллективе. Если бы это было так, ему дали бы звездочку, правда, тогда еще носили «сопли», звездочки ввели чуть позже.
— А нельзя ли разыскать кого-нибудь, кто помнит его но тем временам? Кто служил с ним?
Военком пожал плечами:
— Я не дельфийский оракул, старший лейтенант. Может, и -можно, может, и нельзя. Это надо поспрошать на месте. Как-никак двадцать пять лет прошло. Если бы мы все наше хозяйство хранили у себя, здесь повернуться
Я ВХОЖУ В КАБИНЕТ.
Экснер поднимает голову от бумаг.
— Прочти, что я тебе принес. Тут немного,— говорю я и протягиваю ему показания прапорщика из воинской части, где когда-то служил Ферда.
— Стройбат! — восклицает Экснер.— Смотри-ка ты, ничего нельзя принимать на веру.
— Комедия — все эти громилы, когда к ним присматриваешься, имеют бледный вид. Ну я, пожалуй, заскочу домой, что ты на это скажешь? Надо принять душ. С меня в этой поездке семь потов сошло.
»— Минутку. Тут такое дело — паши ребята из Усти на Лабе заглянули в Ржетеницы к Пацелту. К тому инвалиду, помнишь?
— Ну и как? Он уже ходит? Встал с коляски?
— Он уже и не ходит, и не ездит. Полгода, как покончил с собой.
— Ах, черт! — вырвалось у меня.— Безнадежный случай? — Мне стало жаль Пацелта.
— Он был в санатории, и там какой-то дурак оставил на виду его историю болезни, ну, Пацелт и прочел, что с ним и как. Понял: ему уже не выкарабкаться. Тогда он поддал как следует и катанул на коляске прямо в реку.
— Бездарная смерть! Мало того, что парализован, так еще и утопился, лучше уж застрелиться.
— Тебе-то есть чем, умник. У него этого не было.
— Да, зоггу! Стало быть, одним подозреваемым меньше?
-—Зато одним подозрением больше. Ребята прощупали все семейство — у каждого какое-нибудь алиби. Брат вообще не в счет: он работает шофером автобуса и был в это время в Словакии. Это установлено. Отец спал дома— жена подтверждает. Говорит: мол, она всегда просыпается, когда он встает ночью попить... Значит, кто-то из мафии. Будем искать дальше. Между прочим, у меня там один из героев, что отделали Сладкую. Рядом, у лейтенанта Мраза, второй. Перекупщики, мелкая сошка. Спекулировали кубиками Рубика, электронными часами, калькуляторами и прочим. Получали все это от нашего друга Ферды и по-братски с ним делились.
— Что-то я не улавливаю связи!
— Они пронюхали, что Сладкая назвала Гуго и, значит, может заложить и их.
— Елки-палки, как же это получилось? — ужаснулся я. Мне горько было подумать, что мы допустили ошибку, проговорились, и Ирена попала в переплет из-за нашей оплошности.
— Все очень просто, дорогой доктор! Помнишь, сколько мимо нас промчалось такси, когда мы стояли на автостраде? Кто-то нас усек и поехал дальше. Из первой же телефонной будки начал обзванивать знакомых, чтобы предупредить. Пока дошла очередь до Сладкой, та была уже в квартире Ферецкого. Вахтерша сказала, что ее увез угрозыск,— это проверено. А мы сразу же занялись Гуго.
— Так что у девчонки будет теперь нелегкая жизнь, а?
— Да. Эти двое хотели ее припугнуть, чтобы помалкивала о том, чего она, может быть, еще не сказала. Или хотели с ней рассчитаться.
— Проклятье, я бы их...
— Я знаю, что бы ты с ними сделал. Ну, дуй домой!
— А под стражу-то их ты хотя бы возьмешь?
— Нет. Незачем. Пока идет предварительное следствие, оставим их на свободе.
— Бедняга Ирена...
— Бертик, срочно найди себе какую-нибудь женщину, а то еще рехнешься. Я вижу, ты влюбился!
— Скажешь тоже!— воскликнул я обиженно, постучал себя по лбу и поехал домой.
МНЕ НУЖНА ЖЕНА.
Как говорится, и слепая курица найдет зерно; что же до Бавора, то он попал в точку. Я думаю о женщинах, и все чаще в моем воображении возникает сладостно-миловидное лицо Сладкой.
Собственно, женщин мне жаль. Толку им от этой эмансипации немного. Теперь им приходится вкалывать, как мужикам, и никто их не обхаживает, как они того хотели бы, а иногда и заслуживают. Разве мыслимо было в прежние времена ударить даму? На это были способны только варвары, да и те буйствовали лишь в собственных семьях, скрывая это ото всех. Вероятно, сейчас Ирена Сладкая ворочается в постели — так ей досталось по ребрам. Прикладывает компресс к глазу. А моя бывшая жена наверняка с кем-нибудь кутит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37