.. благородные, студенты ... Понимаете? Наследие веков, мужик еще в, мне! А я ...
- Вот видите, - вдруг перебила Даша, - когда бы вы были честным с собой, СЕБ-то мнение о том, что ничем не являетесь ниже них, довели до чувства, появился бы огонь и тогда не стало бы наследия веков ... А то мнение незаконченная.
И она с грустной улыбкой посмотрела на него из под руки, придерживала шляпу.
Тарас недовирчиво посмотрел на нее.
- Но вы правы ... - Вдруг сказала она тихо. - Это ... Себ-то не как на высоких, а, действительно, как на чужих. Это вы верно ...
Она говорила, то сразу задумалась. Тарас взволнованно встрепенулся.
- Ведь правда? Правда? И вы это заметили? Ну, а вы сколько с ними .... И в подружью круглый год. А и то ... Нет, это ...
- Тай понятно ... Иное жизнь с детства ... А это на всю жизнь ... Всегда чувствуешь нечто неродное ... Ну а что до тунеядства, то я в любом случае не могу судить, - вдруг резко и неожиданно вырвалось у Дары.
- О, нет, нет! - Даже с испугом воскликнул Тарас. - С какой речи? Я - это одно, а вы - женщина, товарищ, законная ...
- Ну, это вопрос сложный. Дармоед есть - каждый, кто на себя не зарабатывает! Вы сейчас ... домой, СЕБ-то к нам или ... куда?
- Ни я ... к своим ... Но я вас проведу ... Надо пойти ... Ждут ...
Замолчали.
- Они меня презирают. Мои ... За то, что не живу с ними ... И это понятно. Но не могу я ... Когда хоть малейший шорох, не могу спать .. Весь здригуюсь, внутренний так, знаете ... и после того сердце щемит - щемит ... Я наверно сойду с ума ...
- Ну, пустяки! Лечиться вам надо серьезно.
- Э, лечиться! Здесь он в моих целая история ... Эх! Я вам некогда, может, расскажу все ... И этот Мирон еще ... Ух, мерзость какая! Ну, пусть только это случится, я с ним поговорю, я ему покажу, разные теории ... Я не буду требовать суда над ним, не по-интелигенськы, я по-своему расправлюсь с ним, брата позову. Брат у меня человек грубая, злая, СЕБ-то, скорей разъяренная, черносотенец, я с ним в натянутых отношениях, но против такого субъекта я с чертом войду в союз!
- Что ж он сделал? Мирон СЕБ-то?
- Эх! Не могу я вам сказать ... Себ-то могу, но не хочется сейчас ... Может все это так перейдет ... У меня здесь целая низкая рижних ... А скажите, Вере очень нравится Мирон? - Вдруг выпалил Тарас.
Даша удивленно обернулась к нему и сейчас же лукаво улыбнулась.
- Не знаю ... А вы что, ревнуете очень?
Тарас в замешательство забыл свой вопрос, но, задав его вконец смешался.
- Ну что вы ... Я только так ... Мне говорили ...
Даша засмеялась.
- Ну, ничего, ничего. Я никому не скажу. Только сами не показывайте. Нехорошо, когда другие видят твое интимное ...
Тарас не знал, куда деваться, то комично бормотал, с удивлением пожимал плечами и, наконец, попрощавшись, быстро повернул назад.
Даша смеялась.
- Слушайте, но вы же не обиделись? - Крикнула она ему вслед.
- Нет, нет! - Крикнул он ему наскоро повернувшись.
Даша улыбнулась, опустила против ветра голову и, придерживая шляпу, пошла дальше.
Глава 3
В своих Тарас оставался не долго. Произошла одна из тех обычных сцен, которые доводили его до такого поднятия, что он едва не терял сознания. После сцены наступившей, вата "- состояние полного бессилия и вялой тупости, казалось, под череп и в грудь кто набил ваты, и ни одна мысль, ни одно чувство не могли поворохнутись Это был знаком состояние, после которого должно было снова прийти поднятия.
Едва доплелся Тарас к Кисельських, анисом ворчала, впуская его, - он не слышал.
В квартире было тихо и темно. В гостиной на потолке и стенах лежали белые полосы от фонарей с улицы. По гостиной была "репетиторские", которую занимал теперь Тарас Здесь также бледная полоса лежала на потолке и стене. Тарас любил ее, ему становилось то сладко и тоскливо, когда он смотрел на нее.
Не зажигая лампы, он лег на кровать и бессильно опустил руку. Тихо-тихо. Даже наверху не слышно топота ног, которое всегда так раздражало его. Такая тишина бывала иногда в тюрьме.
Вдруг где-то далеко послышались голоса. Ближе голос Дары. Еще чей, мужской.
В гостиную со свечой в руке вошла Даша. За ней Сергей. Косы золотой короной лежали надо лбом, - высокое, выпуклое, оно было нахмуренным, на нежных детских губах не было обычной озорной иронии, - они были плотно сжаты, словно решились не упускать из уст того, что скрывалось в груди.
Даша вставила свечу в подсвечник пианино, открыла крышку и начала перелистывать ноты.
Сергей стал за ее стулом. Блакитни, словно опухло глаза в пенсне смотрели печально и робко. Очень широкое, умное чело покрылось сеткой морщин. Это всегда бывало в его, когда он переживал нечто неприятное. Конечно Даша тогда одной рукой брала его за голову, а другой терла морщины тех пор, пока тонкие, заостренные, сухие губы его не змягчалися улыбкой. Тогда и морщинки расходились.
Стоя за ее спиной, он одной рукой поглажував желтую, подобную вислые с возу соломы, бородку, а другой все искал места на спинке стула Дары, чтобы опереться, но рука зсковзувала и наконец затронул Даша. Даша оглянулась, спрашивая посмотрела на Сергея, потом на его руку и снова вернулась к нот.
Сергей смутился, заложил руки за спину и заходил по комнате. На ногах были широкие штаны; грудь узкие, приплюснутым, председатель велика. От этого грудь и плечи казались найтоньшою частью тела. Иногда он кашлял, как больные грудь.
Вдруг снова остановился за спиной Дары и тихо, нерешительно сказал:
- Даро ... Нельзя-же так ...
Даша нетерпением молча листала ноты.
- Чего ты ищешь? Может, я знаю ... Даро!
- Нет, ты, не знаешь.
- Даро!
Даша с досадой оглянулась.
- Ну чего тебе? "Даро, Даро" ... Ну, что?
- Что с тобой?
- А?
Снова отвернулась и стала искать.
- Ага! Э. .. Что со мной? - Вдруг странно посмотрела она на его - Слушай, я скажу.
И, улыбнувшись, Даша, склонила слегка голову к нот и сильно ударил по клявишах. Изпод них выскочили звуки, смелые, сильные. Они, как лошади; гривы изобилуют, председателя подняты, звонко и сильно бьют копытами. Дикие лошади, уши прижали, шарпнулися, вытянулись, бешено несутся, летят; комья земли летят из-под копыт.
- Даро!
Звуки, как ветер; зтомлено дышит, сил более нет ... Бледными губами нежно целует седые колосья, они томно склоняют головки и тихо шопочуть о чем темно синим базилика.
Моментально ветер дернулся. Нет, это не ветер, бледный кто и февраль. Хватает кривыми руками крики из глубины сердца, швыряет их в небо, в землю, в Бога. Тесно ему душно
ему! Больше мучений, больше!
- Даронько!
Несется поток. Пена, как пакля, на берег летит. К черту преграды! Раз, раз! Несется поток. Ребенка схватил, - с берега, - покачал, взмахнул и о скалу, раз! - И нет. Катится камень с ужасом, большое, бессильно камней. Грохот, рев, свист, седые полосы небо рассекли, небо кроввю налялось ...
- Даро!
Земля содрогнулась и треснула. Конец. Хватит, ничего нет ...
Сергей стоял бледный закривленимы мукой губами.
Даша резко поднялась, повернулась к нему и улыбнулась.
- Хорошая вещь ... Правда?
Ноздри ей поднимались и падали. Она немного побледнела.
Сергей молча отошел и сел в кресло, опустив голову на руку.
Даша подошла к нему, тихо погладила по голове и сказала:
- Ну, будет ... Трудно мне немного, но это пройдет. Не надо так близко к сердцу принимать все это ...
- Но почему трудно? - С мукой поднял голову.
- Не знаю ... Так ... Много. Глупости.
Он снова склонился и задумчиво, чуть слышно произнес:
- Изменилась ты последними временами. Задумываешься, нервуешся. Такая моя бодра, понятное ... и то ... Не знаю я ...
Он замолчал. Молчала и она, глядя в окно мрачными, строгими глазами.
- Даро! - Вдруг тихо сказал Сергей, не поднимая головы.
Она молча посмотрела на него.
- Я эту ночь ... спать у тебя ...
Даша вся встрепенулась.
- Нет! - Отрезала резко и злобно.
- Но почему же?
- Сам знаешь. Оставь.
- Но Даро ... Нельзя же так ... Ты ...
- Нет, говорю! Опять будешь болеть целую неделю. Ты и так теперь кашляешь много. Это вредит тебе. А когда это для меня, то ... Ну, словом, этого не будет, - вот и все. Только. И кроме того, вот что ты должен быть теперь яко Мога здоровшим, собственно теперь Слышишь? Ты должен, наконец, покончить с Мироном. Окончательно разбить, уничтожит, просто стереть, не оставить камня на камине от его теорий. Понимаешь? Непременно!
- Господи! И его уничтожать нечего, это же так ясно ... "Профессиональные союзы проституток!" Хм! ... Это же только смешно.
- Ну, не для всех. Для тебя ясно, для других нет. Надо, чтобы для всех было ясно. Завтра ты должен все для этого сделать. Слышишь, Сергей, я много надеюсь тебя завтра. Слышишь?
Она даже покраснела. Тонкие ноздри поднимались и падали, и когда поднимались, кончики им делались билищимы.
- Ты очень волнуешься ...
- Да, волнуюсь. Разве ж ... Ну, конечно, волнуюсь, что же тут удивительного, я не понимаю.
- Разве я говорю, что это странно? Вполне понятно.
- Что понятно?
Сергей вовсе был удивлен.
- Слушай, Даро, я не понимаю тебя. Понятно, что ... есть причина для твоего волнения. Этот ... человек достаточно надоел всем и ... Кроме того, он является просто вреден. Ничего нет удивительного, что тебя это волнует ...
- К чему эти внимания?
- А, Дарусю, ну я сказал так. Может ноздри твои посмотрел ...
- Ноздри мои здесь ни при чем!
Сергей замолчал и грустно смотрел себе под ноги.
- Изменилась ты изменилась ...
Он снова помолчал.
- Даро! ... Я приду к тебе ...
Даша загорелась.
- Сергей! когда ты еще ... Я тебе сказала: нет. Этого больше у нас не будет, слышишь? Я жертуваты твоим здоровья не хочу! Не могу, не имею права, стыдно, и противно. И к тому ...Ну все. Более не надо об этом говорить. Довольно!
В Тарасовой комнате что-то упало. Оба вернули туда головы и начали слушать.
- Фу, как это неприятно! - Встал Сергей - Он все слышал, мог бы предупредить. Пойдем.
И быстро ушел из гостиной.
Даша нахмурилась и медленно двинулась к Тарасовой комнаты.
Тарас стоял и явно ждал ее. Как только она появилась на пороге, он сейчас же громко, четко и злобно заговорил:
- Да, я все слышал! И я - подлец, я сам знаю. Тем больший подлец, что еще сначала хотел встать и закрыть дверь ... Но не встал и не закрыл. И все, о чем вы говорили, слышал. Все. И как вы играли и ... все. Вот.
Он страшно волновался.
Даша сначала остановилась, потом подошла к нему, ласково взяла за руку и подвела к постели.
- Сядьте и успокойтесь, Тарас. Чего уж там, - слышали, так слышали.
- Но я же мог бы не слышать! Я мог дверь закрыть ...
Он словно проглотил то.
- А вы не закрыли. Вот и все. В любом случае волноваться так нечего. Почему лампы не зажигайте? Все думаете? Да успокойтесь, дорогой, не надо ... Случается ... Тай не знали, о чем мы будем разговаривать.
- Да, я поэтому сначала и не закрыл ... Я так устал .... Потом хотел, если ... И не закрыл. Думал, что вам неприятно будет, что я слышал. Думал, пойдете и не знать вовсе ... И пал фуражка, на пол ... И стук. Но я-подлец.
Даша засмеялась.
- Ну, вы, конечно, сейчас же должны распять себя. Вы же - фанатик. Я вам говорила, что у вас губы фанатика. Ну, тогда. Садитесь, успокойтесь, зажгут лампа, читайте что нибудь и не думайте об этом. "Это неважно," как говорит ... наш знакомый, почему вы так быстро пришли
от ваших? Да садитесь же ...
- Нет, Даро Михайловна, я не сяду. Я не могу ... Позвольте мне ... Однако, когда вы хотите, я сяду. Я могу ... Ну вот.
- Чудной вы. Но не садитесь, если не охота. Я только так. Почему так быстро от своих пошли?
Тарас вдруг сорвался с места, забегал по комнате и потом сразу остановился перед Даро.
- Даро! У меня есть большая просьба к вам. Голос ему был хриплый, поднят.
- А, опять горит! - Злистно взял себя за голову.
- Что горит?
- Мозг. Мозг проклят. Но плевал я. Это все равно. Я хочу вас просить. Я только что был у своих. Это страх один. Я больше не могу! Я больше не могу! .. Хорошо, я вам розскажу.
- Только не волнуйтесь так ... Садитесь, спокойно розскажить все как следует.
Даша сама села на кровать и повела рукой рядом с собой. Но Тарас не обратил внимания.
- Спокойно! ... Ха! Нет, я спокойно не могу ... Эх, если бы вы знали. Но, действительно, оставим этот тон. Это все того, что мой мозг ... Я буду спокийнище. Да, надо спокойно ... Вот в чем дело. Мне нужны деньги, много денег. Если я не получу денег, Оля пойдет в содержанка или проституткы. Да, да! Ее выгнал хозяин из мастерской за то, что она не хочет идти к нему в любовницы. Брат свирепствует. Мать преследует ее за атеизм. Только что была сцена. Я чуть ножом не ударил брата. Он хотел, чтобы она после ужина перекрестилась. Она не хотела. Отца они едят за то, что он парализований и не зарабатывает. Едят картошку, спят в одной комнате, все пятеро ... И вы представьте себе: такой ужас, грязь, вонь, теснота, а последние копейки идут на лампады, свечи ... Боже мой, я не понимаю ... И вместе с тем, вместе с тем, слушайте, мать ведет переговоры с этим Салдиевим, хозяином мастерской, торгуется за Олю, хочет сто, он не згожуеться. Какой-то кошмар ... Оля бьеться, как в чаду. Меня просит. Но что я, мерзкий, гнилой, что могу я для нее, бедной моей, сделать, что? ...И опять же: отца необходимо считать, и он сможет делает мать с пеной на устах ни на какие лечения не згожуеться: нельзя, мол, ломать волю божью: он наказал отца за нечестие, и надо терпеть. Себ-то, говорю я вам, какой страшный чад, хаос, одурели все от голода, отчаяния, злобы. Господи, если б я мог вырвать сердце и накормить их, я бы ... А, да что там говорить! А я гнилой, я не могу на ногах держаться иногда ... Нельзя ликуваться! Ну? Вы видели такое безумие? Это безумие, бешенство. Нет, я не могу больше. Мне все равно, я должна найти выход. Скажите, Даро, Семен Васильевич может одолжить мне рублей триста?
Даша сидела, наклонив голову. Тарас часто дышал, но смотрел на нее решительно, с ожиданием.
- Вам непременно триста? - Тихо спросила она.
- Да! Себ-то, сколько даст, все равно, я випрохуватиму по копейке. Я не мог, не хотел просить, но теперь ... Я не могу Олю так ... А тут еще с ней эта сволочь, этот Мирон он ее, кажется, уговаривает идти в проституткы ... О, пусть только! ...
- Да что вы! - Быстро подняла голову Даша.
- Кажется. Она не говорит, но видно, что не без его влияния.
- Нет, этого не может быть! - Решительно сказала Даша. - Не может! Нет, нет! ... Это вы ... Но это потом .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26