Уста так же улыбались.
- Но она того ... в гостинице, не любила, она даже не знала его. Телом только знала один момент ... Важная же духовная любовь. И любовь эта осталась, допустим ... А может, это только в теории, на деле же в этом самом теле, которое все так презирают, и содержится все? А? Пока она душой зражувала его с товарищем, он знал и не одштовхував ... Это, мол, терпеть можно, а чуть коснулись до тела, здесь уже и конец? Злодейство и пренебрежение.
Вера нервно зимняла баньку.
- В любом случае, - вдруг резко сказала, - далеко поряднище и гарнище было бы сойтись с этим самым товарищем, когда ... Но не гадость такую!
Даша с улыбкой посмотрела на нее.
- Да? Очевидно, она думала иначе.
- Потому что ей хотелось только разврата! - Сорвала руку со стола Вера и порывисто закуталась.
- Простите! - Вмешался Семен Васильевич, искоса следил за Даро. - А вы сами не находите ничего неморально в ее поступка?
- А вы находит его неморальным?
- Да.
- Значит, вся мораль, собственно, в вас в половом акте? - Жестко бросила Даша. Она уже не улыбалась.
- Нет, почему же ...
- Нет, извините, не "почему", а собственно так. Мужчина знал, понимаете, знал о ее духовный поезд к товарищу. Знал! Но не одштовхував ... Не было аморально. Хотя вся, мол, суть в духовных отношениях, тело это ерунда ... Но едва коснулся иной мужчина этой глупости, все духовные отношения летят к черту. В чем же нравственность? В чем целая суть? Ложь!
- Когда она действительно любила чововика, она могла бы подождать его, - бросил Сергей.
- А если не могла?
- Ну, ... - Улыбнулся он.
- Ты не веришь? Да, тебе, возможно и не понятно ...
Сергей быстро взглянул на нее. Она враждебно, с злой улыбкой встретила его взгляд.
- Ну, господа, довольно! - Слишком равнодушно и громко произнесла Катерина Андриевна, начиная прибираты со стола. Вера снова выдернула руку с ход платки и злобно взглянула на Даша.
- Значит, ты оправдывает эту мерзость: идти в гостиницу, звать какого мужчину, не зная, кто он, откуда ... Ты можешь это оправдать?
Даша встала.
- Да, могу! - Гордо, с вызовом выпрямилась она.
Все быстро посмотрели на нее.
- Да, могу! В любом случае это лучше и поряднище за то, что ты предлагаешь.
- Себ-то?
- Себ-то сойтись с этим товарищем и будто бы чувствуя духовное влечение, просто удовлетворять свою физическую потребность. Когда же еще взять и повенчаться, о, тогда совсем морально и хорошо будет! Действительно "хорошо" ... Это хорошо - сойтись через обычную, бессознательную потребность и обманывать себя и других, которые сошлись духовно? Это морально? А то, что она не хотела обманывать и честно хотела проверить себя, это - преступление? Это неморально, что она хотела душу оставить мужу, эту самую душу, в которой для его будто бы состоит все? Какая ложь и, действительно, гадость! Плохая, паршивенькую ложь! Душу ему нужно? Тело и плоть, - вот вся его душа , нравственность, чистота, философия, все! Не те, что легко смотрят на физические отношения, суть неморальные, но те неморальные, для которых у них весь ужас, мораль и все родственные отношения. "Падший, безнравственна" это - та, которая физически отдалась ... Плохие лицемеры перед самими собой! Владельцы! Обезумел, умри, но не смей нарушаты право владения мужа. Жди! Или ври, затуляйся душой. Да, я хвалю эту женщину! Жалею ее, что не стало сил у нее со смехом отнестись к этому призирства. Она была только злочиницею в своих собственных глазах. Все это я жалею, но поступок ее поздравляю!
Она повернулась и взволнованно и гордо вышла.
Все сидели подавленные неловкости и какой общему мнению. Сергей бледный весь, с морщинами на лбу, сидел не двигаясь. Потом вдруг медленно встал и, ни на кого не глядя, пошел за Даро.
Она зажигала у себя лампа.
Сергей без стука вошел к ней. Даша искоса взглянула на него. Глаза смотрели на нее с болью, страхом, жадные, боязливо-ищущие.
- Даро! ... Как фамилия той ..., которая застрилилась?
Голос был тихий, сдавленный.
- Ты ее не знаешь, - бросила Даша надевая абажура. Лица их от того покрылись тенью.
- Но какова ее адрес?
- Зачем тебе?
- Да. Мне интересно ...
Видно, во главе выступил пот. Сергей вынул платок и вытер лицо. Глаза широко раскрыты, напряженно ждали. Даша закрыла какую книгу, убрала бумаг, здмухнула пыль с фотографий.
- Даро! ..
- Да зачем тебе?
- Мне надо. Кто она? Где? ...
Она села в кресло и устало вытянула ноги.
- Я не скажу, - холодно, жестко бросила.
- Почему? - Чуть слышно, задыхаясь прошептал Сергей.
- Потому что не хочу. Вот и все. I я усталая, хочу спать ...
Сергей шагнул к ней шагов на два и остановился.
- Даро! Скажи мне ...
Он дрожащей рукой поправил пенсне и замолчал, словно боясь своего вопроса. Дышал часто, неровно.
Даша неподвижно ожидала. Луч лампы играл в ее золотом волосам, розсипуючись в нем сиянием. Лицо было в тени.
- Скажи ... только, Даро ... Скажи ... Эта история была в действительности?
- Была, - холодно произнесла Даша.
Сергей сделал еще шаг.
- Не ... с тобой?
Даша НЕ ворохнулась. Молчала.
- А если бы со мной? Тебе душа моя ценная ...
Улыбнулась.
Сергей подошел ближе и наклонился к ее лицу. Даша подняла его большие глаза. Он криво со страхом улыбался.
- Ты шутишь, Даро?
Она осмотрела холодным брезгливый взглядом всю его фигуру.
- Нет, не шучу!
- Даро!
Колени ему вдруг задрожали мелко-мелко, будто потеряли всю силу и вот-вот пидигнуться.
- Это неправда.
Ужас, тоска, отчаяние были в его голосе.
- Это неправда. Даро!
Даша молчала.
Он вдруг упал на колени перед ней, схватил холодными пальцами руку и жадно заглянул в лицо ей. Губы дрожали, лицо исказилось, на скулах проступили красные пятна.
- Даро ... Ради Бога ... Не надо ... Даронько! Моя ясная! Ты не могла ... Скажи, что это неправда. Это же жестоко, это ... Даро, это не правда, да? Почему же ты молчишь? Господи, Даро, этого не может быть! ... Чистая моя прекрасная, ты не могла ... Даро!
Даша улыбнулась.
- Да не было, встань!
- Нет, ты скажи своим правдивым, смелым голосом ...
- Скучно, Сергей ...
- Зачем ты мучаешь меня? За что?
- Это тебя так мучает?
- Даро, не надо ... Ну, пошутила, полно ... Хватит ... Я не могу ... Это меня ...
Даша посмотрела в перекошенным измученное лицо его и глубоко вздохнула. Улыбнулась и словно насильно по гладила его по щеке.
- Ну, успокойся ... Я придумала все это ... Иди к себе. Я не спала ночь, устала, хочу лечь. Идй, не думай ...
- Так это неправда? Это неправда?
Глаза его жадно бегали по ее лицу.
Она резко поднялась и освободила свою руку. В углах губ тенью мелькнула брезгливость.
- Сказала-тебе, неправда. Больше тебе ничего не надо. Выдумала все. Иди, я спать хочу.
Сергей медленно встал, поправил пенсне, вернулся, и, не говоря ни слова, пошел к двери.
Даша посмотрела ему вслед.
- Неправда все это! Слышишь, Сергей! - Крикнула ему то ли с сожалением, то ли с раздражение за этот сожалению или с гневом за недовирря.
Он не оборачиваясь, вышел.
Даша гневно шагнула вперед, потом сразу же вернулась обратно, подошла к кровати и, похмурившы брови, стала быстро стелить постель.
Глава 12
Тарас, как и обещал, зашел на следующий день до Мирона. Перед дверью в помещение он невольно остановился на звонке было налеплено записку следующего содержания:
"Когда идете в важное дело, Открывайте двери без звонка и входите. Когда без дела, поворачивайте назад и идите прочь.
Тарас колебался, но открыл дверь и вошел. Осторожно постучал Пошли.
- Вхо-одь-то ... - Послышался протяжный голос.
Тарас вошел и удивленно остановился у порога. В комнате пивтьма. Окно плотно завешено чем темным. На стенах квадратом на сяжинь друг от друга четыре лампады, - красного, зеленого, голубого и желтого цветов. Свет от них неровное, шатко, делает на стене и потолке странную рижнобарвну пятно. Внизу на полу на какой шкуре полу раздетый Мирон. У его бутылка забавной круглой формы, стакан, какой бумажный пакет. Подушки, книги, чернила с пером.
- Вхо-о-дьте ... - Сказал Мирон, не вставая. - Берите стиль-это и садитесь ... Если хотите, света, можете сесть под светильниками.
Тарас нерешительно двинулся вперед, нашел стул, поставил между двум лампады и сел.
- Хотите вина-а? - Спросил Мирон.
- Нет, спасибо ... Что вы ... да? ..
- Что? .. Сви-тыльную-ки? Я их люблю-ю ... Это лучше чем серый к-ощ ...
- Дождя нет ...
- Все равно-о ... Солнца нет ... Ну, изложения-а-йте ... Я слу-у-хаю ...
Мирон взял стакан, налил в нее густой, что казалась темной, текучести и, опершись на локоть, потихоньку начал пить. Темные волосы его были аккуратно приглажено, усы аккуратно закручены, глаза одсвичувалы красками лампад и в пивтьми казались сверкающими.
Тарас снял фуражку и вытер лоб.
- Пьятнадцать рублей дал и в кассу принес.
- Похва-а-свободно ... Что О-о-ля?
- Они не верят, что будут деньги ... - Буркнул Тарас.
- Натурально ...
Тарас помняв фуражку. Мирон молча хлебал из стакан.
- Я вам эти деньги потом отдам ... Так только и взял ... Это вы знайте ... - Серьезно сказал Тарас.
- Чудо-о-во ... Отдал-а-йте ... А пока возьмите на столе шкля-Анку и выпейте ...
- Я не пью!
- Даре-э-мно ... Это усолоджуе ти-и-ло, которое вы любите ... Кроме то-го, я выезде.
- Выезд? - Живо спросил Тарас.
- Да-а ... А кроме того, получил волю на заводе.
Свободный i НЕ занят ... Как это ... в стихотворении? ... Однако, стихи ... НЕ ва-а-жно ...
- "Рощиталы" вас?
- Да-а, думают, что мне коры-и-сно изменить хозяева-я-ел ... Но это не ва-а-жно ... Главное ... Ну, главное всегда так похороненного-а-ется, что даже с светильниками не увидишь ... Правда?
Тарас внимательно и хмуро поглядывал на него.
- Не знаю.
- Это найправильни-и-ща соответ-овод ...
Лампады мигали; двигалось сплетенные в пятна света, словно молча и тревожно боролось над головой Мирона; по углам испуганно жались тени, словно следили оттуда и боялись выйти.
- Я вас не понимаю! - Вдруг с усиллям сказал Тарас. - Почему вы это сделали?
Мирон отнял стакан от губ.
- Что сделай-См.?
- Это ... Деньги в Кисельського? Почему?
- Залы-и-ште, Тарас. Ну-у-дно ...
- Я хочу знать! И хочу сказать, что я также ... Себ-то ... Ну, словом, к концу мнение я могу доказать. Вот. И верну вам ... все.
Мирон лениво потянулся к книге, вытряхнул из него письмо и поставил стакан. Взял письмо, вынул бумаг из конверта и, разворачивая его, сказал:
- Вот я вам да-ам Дору-у-ния ... Когда будете на улице, бросьте это письмо в скрытое-и-ньку. Хорошо?
- Брошу.
- Я его прочит-аю ...
Мирон подставил письмо под красную лампады, приподнял его и начал читать. Зеленая лампады покрыла лицо его тоской. Может тоска шла от письма? Тарас мрачно ждал, бегая глазами вокруг себя.
В письме было:
"Даро! Я выезда. Уезжая, хочу сказать то, чего никогда не говорил вам. Не я говорю тоска говорит моя. Пусть она говорит. Пусть, я люблю, когда она говорит. Люблю, когда смеется, у нее холодные, белые, как снег, зубы. Вoна смеется надо мной. Она знaе, что я люблю Вас. Ах, Даро, но даже он не знает, до какой степени я люблю Вас! И вы смеетесь? Смейтесь и Вы. Скажу еще смишнище: люблю так, как никогда еще не любил. Прежде, когда я имел девятнадцать лет и вся земля дышала предчувствии, когда душа была так покрыта мечтами, что наименьший ветер сдувал их как цвет дерева, только тогда что-то подобное любви выросло однажды у меня. Это было только раз. Но я уже знал, что если, было один раз, то почему не может быть еще раз? Поэтому я ожидал. Многие цвета спало с души, а я все же ожидал. Многие женщины прошло мимо меня, много из них затрагивали мое сердце, и в нем остались следы от их поцелуев и проклятий. А я ждал. Были цветы, не вздувались. И я думал: "вот придет, сильная, свежая, родная. Она не будет плакать и просить. Она будет такой сильной, что смеяться над контрактов и договоров Глубоко родная, поймет и сольется, и всмокче меня в себя. Сильна как земля, она будет творить жизнь и разрушать гнилое.
"Ах, Даро, чего я только не передумал, ожидая! И пришли Вы, сердце вдруг дрогнуло и тихонько прошептала: "Это она! Понимаете, Даро? Дурное сердце, откуда оно могло знать? Оно же только чувствует Вот-же смотрите, узнала же!
"Да, да, это же смешно. Правда? Но я скажу еще более смешное. Когда я думаю о том, что пришла та, с которой я хочу иметь ребенка, - смейтесь Даро, - я чувствую, как у меня кружится голова. Сердце так завмирае, такой восторг наполняет его, что не вмещается весь он в сердце, разливается в руки, ноги, глаза. Тогда хочется плакать, потому, что тесно ему в глазах. Тогда хочется танке, ибо в ногах ему мало места. И я этого часто смеюсь с себя по ночам. Тихо так вокруг, шелестят минуты времени, ползут в прошлое. Знаете, как иногда тоскливо до муки шелестят они? Я тихонько смеюсь ... И представьте себе: умная, рассудительная мысль говорит, что ничто не стоит во времени, даже такая любовь, а сердце - что поделаешь с глупым сердцем! - Никакого внимания не обращает на это: хочет Вас, плачет, тянется к Вам, требует ласки, ответы. Ну, где же я ему их возьму, Даро? Смешно! ..
"Тогда мысль приводит Ваш образ и говорит:" Ну - вот тебе твоя Даша "Но это вовсе не Даша, это - гулящая дамочка, это - ленивый Червячок жизни, это - робкая ночные птицы, которая не может видеть себя в день, это - чужая, далекая ... Это одна из тех, кто никогда со светом не ходят в погреба своих душ из страха задохнуться от грязи, но зповерху чистые и спокойно-самоуверенны.
"Тогда сердце начинает топать ногами и кричать:" Это не она! "-" Нет, она "- говорит рассудительная, умная мысль. "Врешь! Это не она. Она не может жить в гнили, она жива, тревожно! "-" Нет, она. И начинается ссора. Как я не люблю этих ссор! Это хуже всего! Я тогда лежу и слушаю. Когда они помирятся? Даро! Вы этого не знаете? Может, придет от вас еще одна мысль и помирит их?
"Или от старой мысли родится чутье и уничтожит старое? Да, тогда наступит мир, а пока, я лежу и слушаю Даро, чего я дождусь? Может, напишете мне?
"Только о чем же вы напишете? О том, что я очень умелый актьор? Но это я и сам знаю. Для чего же писал Вам? А вот этого уже не знаю. Говорю Вам, не я пишу, но тоска моя. Она злая, она кусает так больно, и зубы у нее холодные, белые. Нет сил выдержать Я садись пишу. Или пошлю же? Вот этого действительно не знаю. Когда я сам знаю, что Вы уже не имеете никакого сомнения относительно моих актьорських талантов, то зачем больше писать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26