.. Я згожуюсь.
Его отвели в его комнату и заставили лечь. Он покорно лег и даже закрыл глаза. Но тут же открыл их и сказал:
- Даро! Если так, то дайте мне ваты. Я не могу ... шум рижних ... Однако, сидите, сидите, у меня есть, у меня есть. Вот ... Забыли ... У меня здесь всегда вата есть ...
Он поднял под собой угол матраса и вытащил из под его клочок ваты. Оторвав два кусочка, скрутил две гулянья и задернул их в уши.
- Теперь не так слышно ...
Даша невольно улыбнулась.
Тарас сейчас же вынул одну с вечеринки.
- Что вы сказали?
- Ничего ...
- А я думал ... Улыбнулись вы ... Вы - ужасно хорошая, Даро ... Такая понимающая ... Вы не сердитесь на меня?
- Лежите и спите. А когда будете болтун буду сердиться.
Вера с Сергеем озабоченно шопотилы о чем.
Тарас слабо улыбнулся.
- Нет, нет, я не буду ... Я устал ... Я страшеннo устал. Я это почувствовал, как лег ... Но ... Вера! Я вам хочу сказать наедине несколько слов ... Хорошо? Даро не сердитесь, я несколько слов ...
- Ну, пустяки! Говоирть, сколько хотите. Пойдем, Сергей!
Даша и Сергей вышли, Вера же подошла к кровати. Она с глубоким и робким сожалением смотрела на него.
- Сядьте возле меня, - еле слышно, волнуясь, попросил он.
Вера быстро села, взяла руку странным, испуганно-ожидающим взглядом впилась в его.
Тарас волновался.
- Вера ...
Вера сжала руку ему и ждала.
- Вера! Поцелуйте меня ... один раз ... Один ... Пусть это будет не то ... Я буду ... Я когда не сплю, думаю о вас ... , Разные истории ... Вера, я ...
Вера вдруг обняла его, нашла своими губами его губы и крепко, судорожно застыла в длинном поцелуе. Потом оторвалась, встала и, бросив шопотом "спите," быстро вышла.
Тарас поднялся на локтю, хотел сказать, но не сказав, в недоразумению потер лоб и упал на подушку.
Глава 9
На второй день утром Тарас БУЗ тихий, задумчивый и печальный. Вера встретила его во время чая немного натянуто и виновато. Но он этого не заметил, видимо, искал случая, чтобы что-то сказать ей наедине.
Но это ему не удалось. Поступили события, видсунилы все на задний план.
Началось с крестьян. Пока не встали утром с за стола, как раздался звонок, и Анис прибежала в столовую с заявлением, что пришли "наши мужики" и хотят видеть господина.
Оказалось - депутация, при том найбезглуздища, грязная, оборванная, составленная из найбиднищих крестьян, арендувалы в Кисельських землю. Когда он занимался адвокатурой, но теперь покинул и жил только с аренды. Мужики привезли деньги, но депутации дали поручение: просить господина Кисельського отступить землю за шесть рублей десятину, вместо десяти. И приняли своих обычных хитростей: до депутаций обобрали найубогищих мужиков, причем, очивидячкы, велели им одеться беднее и иметь удрученный вид. Председателем же депутации обобрали Панаса Гниду, ласково-въедливыми старичка и Омелька Подкидыша, придурковатого молодого мужика, на удивление подобного Сергея. Говорили на селе, что Омелько был внебрачный сын Семена Васильевича, прижить с хорошей бабой солдаткой. Семен Васильевич ничем этих слухов не пидтвержував, но крестьяне упорно и хитро всегда выставляли вперед Омелька, когда надо было просить господина о то значительное. И странное дело, подпертые таким образом, просьба их почти всегда исполнялись, Семен же Васильевич каждый раз как будто не замечал Омелька. Но после того очень уидався на своих, что было признаком большого раздражение на самого себя.
Теперь этот Омелько стоял впереди всех в прихожей и ухмилявся. Иногда оглядывался назад и подмигивал односельчанам, втирая надетой на палку шапкой носа. Односельчане подавлено глубоко вздыхали, крестились и с тоскливой тоской смотрели на грязные следы от ног.
Все вышли из столовой в гостиную послушать. Семен Васильевич мрачно выслушал Панаса Гниду.
- И вам не стыдно, господа? - Укоризненно покачал он головой. - У вас стало совести идти с такой просьбой ко мне?
Панас Гнида составил как на молитву руки.
- Ой, батюшка! Чтобы нас святая земля не снесла, как легко нам было идти к вам с такой просьбой. Не совесть, но терпение, батюшка, не стало! Голод не терпит ...
- Как бы в таких комнатах, - вдруг подмигнул Омелько Вере, то и потерпите можно бы.
Вера покраснела, а Семен Васильевич скосил глаза на Омелька и сердито сказал:
- Ни к чему вы все это, люди добрые, придумали ... Нельзя. Я и так против соседей-помещиков отдаю ... просто за глупость, а вы ... Нехорошо так, нехорошо ... Вам как мед, так и ложкой. Нехорошо ...
- Паночек! - Воскликнул Панас. - Вот чтобы мне старику на том свете черти языка вырезали и свиньям выбросили, когда я хоть слово солгу вам. Верите, - пол села уже хлеба своего нет! Хоть на год нам облегчение сделайте ... Помилуйте! .. Плюньте на нас и скажите: "Пусть вам бис, берите." Ей богу, батюшка, родненький! Вот так скажите, и пойдем себе и пойдем, пан ... пан ... Ей богу! .. Этот год платили десять , из шкуры лезли и платили, а теперь и шкура лопается. Возьмите, батюшка, шесть ... Будьте взамен отца!
- Цена хорошая! - Вздохнул Омелько и друг улыбнулся Сергею. У того лоб было покрыто сеткой морщин. Даша искоса посмотрела на него. Сама она все время стояла с горящими внизу щеками и напряженно, остро всматривалась в убогие, испуганные фигуры крестьян. Изогнутые брови грозно нахмурились, ноздри поднимались, билиючы на концах.
Тарас стоял у самых дверей и зпидлоба облачно поглядывал то на Омелька, то на Сергея, будто сравнивал Омелько, встречая его взгляд, дурновато - хмуро подмигивал, вытирая шапкой.
Мужики не сводили с Кисельського сморщенным, обвитряних, закислих глаз и робко и жадно ждали. Он с улыбкой жевал свой ус и слушал Панаса.
- Вот что, - вдруг заявил он, - последний слово: отступаю вам еще одного рубля, но больше ни за что не могу. Ни за что!
- Паночек!
- Нет! - Вдруг почему-то очень рассердился Семен Васильевич и сейчас же быстро раздраженно обратился к своим.
- Вот собрались! Что здесь интересного?
- Вы бы их хоть сесть попросили! - Громко и резко сказала Даша.
Это получилось так неожиданно, что все сначала и не поняли. Семен Васильевич даже с непониманием поднял брови, но сейчас же нахмурился и, махнув рукой, с злобным раздражение сказал:
- Ах, бросьте вы, пожалуйста, хоть теперь ... Не до ваших идей здесь ...
И вернулся опять к крестьянам. Те, также недоуменно посмотрев на Даша, сейчас же снова жадно вытащили его, как гуси, головы.
Даша зашарилась по самые уши, али ничего не сказала. Сергей озабоченно кашлянул, переступил с ноги на ногу и поправил пенсне.
Даша вдруг повернулась и, не торопясь, но твердо вышла из комнаты.
Сергей посмотрел ей вслед.
Семен Васильевич ни за что не уступал и был в таком раздражение, что даже - один раз грубо бессмысленно выругался, от чего еще больше разозлился. Вера возмущенно быстро вышла. Последних же выгнал сам Семен Васильевич, крича, что никому не позволит никакого контроля над собой. Еще социализма нет, и он покорно просит позволить ему самому распоряжаться своей собственности! Указаний слышать не имеет никакого желания.
Селяне вконец были испуганы и подавлены. Разговоры не привели ни к чему.
Вручив 2000 Кисельському они поодиночке, спотыкаясь и неловко ступая по полу, вышли на лестницу. Стоя у себя в комнате у окна, Тарас видел, как они на улице одевали шапки, печально и долго совещались о чем-то и потом все равно рядом поплелись куда слева.
Даша уже не видела этого. Она прошла к себе в комнату, составила, как обычно, руки на груди и стала быстро ходить из угла в угол.
Постучалось.
- Войдите!
Вошел Сергей. Даша взглянула на него так, как смотрят на человека, о котором знали, что это она войдет.
Сергей, пытливо и виновато поглядывая на нее, молча подошел к столу и раскрыл книгу, лежавшую там. Даша тотчас отняла ее, отложила в сторону и, глядя прямо в лицо ему, решительно заговорила:
- Вот что, Сергей: когда ты пришел говорить мне, что я сделала глупость, наивность, ты, конечно, за тем пришел ...
- Ничего подобного ...
- Ну, все равно, ты это думаешь. Подожди. Я сама это думаю. Этим, конечно, не поможешь. Но вот что: я больше не могу! Не могу, хватит с меня! Невыносимо.
- Что именно? - Тихо, без удивления, словно заранее уже зная ответ, спросил Сергей, опять потянувшись за книгой.
- Все это! - Резко оттолкнула она его руку от книги. - Или мы помещики и тогда благотворительных комедий нечего нам строить ... Он уступил?
- Нет ...
- Конечно. Так вот, либо мы помещики, воры ... Да, я згожуюсь с Мироном ... Однако, я тебе это и ранище говорила ... Так вот: или помещики - тогда едем заграницу, плюнем краеугольные партии, давай мне наряд, любовников, развлекай меня. Или же с комедиями раз навсегда покончит: делать. Никаких рент, мужиков, ничего. Хочешь?
Сергей грустно улыбнулся.
- Даро, извини меня, я снова скажу: это наивно ... Ты не обижайся ... Но подумай, что ты говоришь. Сама же знаешь, что это невозможно ... Невозможно, смешно, нужно ...
- Ты находим?
- Господи, Даро, ну как же иначе? Это же получится такая же комедия, только смишнище и шкодливище. Отдать землю крестьянам, наделать десяток мелких буржуев, пьявок, самому же бегать по урокам, искать переписки, трястись над копейкой и не иметь ни одной свободной минуты для партийной работы ... Ну, для чего это?
Даша посмотрела ему прямо в лицо.
- Скажи Сергею, ты понимаешь, чего я хочу или нет?
- Признаться, слабо понимаю ...
- Это заметно. Несмотря на то, что мы чуть ли не день до тошноты говорим об этом, ты все равно упорно, словно нарочно, не хочешь понять меня. Даже странно. Ты пойми, что мне нет никакого дела до твоей земли. Продай ее, отдай деньги на партию, выбрось их, - мне это безразлично. Я хочу делать! Понимаешь? Не комедия ламать, но серьезно. На себя делать, саму себя содержать на свете. Мне стыдно выдавать себя обороницю крестьян, когда сама беру с них. Мне вообще стыдно, что меня кто удерживает. Понимаешь ты меня или нет? Человек прежде всего должен быть активным в жизни. Прежде всего. А какая же это активность, когда найголовшще, когда все существованию твое поддерживают тебя другие? Что это? .. "Партия, служения партии; на партию деньги". Ерунда, обман себя! Заработай и отдай на партию, это икше дело. Давать же то, что принесли крестьяне, это чепуха. Все отдай, если на то пошло! Э, да и не в том суть. Скучно, тошно мне без работы, вот и все! Не могу, не привыкла.
- Ты делаешь ... для партии ... - Совсем тихо и скучно сказал Сергей.
Даша улыбнулась.
- Ну, хватит ...
Наступила тяжелая молчание. Даша ходила по комнате, Сергей же внимательно рассматривал свои тонкие белые руки с желтоватым оттенком.
- Ну, а если бы я ... все отдал на партию? - Вдруг тихо, не поднимая головы, начал он.
Даша остановилась.
- Ну?
- Ты не должна была бы уже намерен покинуть меня И. .. пошла бы тогда со мною? ... И ничего бы ... более тяжкого у нас не было?
Даша молчала. Потом глухо спросила:
- Это была бы жертва для меня?
- Допустим ...
- Нет, с тобой бы не пошла!
Словно какая облегчение послышалась в ее голосе. Сергей внимательным долгим взглядом посмотрел на нее.
- Почему? - Наклонил снова голову.
- Потому что обовьязана была бы платить тем самым, жертвами. Обовьязана была бы жить с тобой. Не равны были бы. Знала бы, что для меня сделал, а уходя от тебя, лишала бы всего. Это тяжело.
Сергей еще с большим вниманием рассматривал свои руки.
- И только поэтому не пошла бы?
Даша очень покраснела.
- Что значит? ... Конечно!
- Почему ты так ухватилась за то, что это жертва?
Даша нахмурилась.
- Потому что это - жертва. Ты не сам это делаешь! Сам веровать, что так надо сделать! Ну, оставим.
Руки у Сергея слегка дрожали, но он их рассматривал.
- Значит? - Бросил он еле слышно.
- Что "значит"?
- И так тебе ... невыносимо и ... зная все, невыносимо ...
Даша не отвечала. Вдруг в страстной злобы заломила руки и вздрогнула всем гибким сильным телом.
- Эх! Схватила бы это прoкляте, разбросала бы к черту во все стороны! Э, как чрезвычайно гнусно все это!
- Значит? - Еще тихище и упертище повторил Сергей.
- Ничего не значит! Не знаю. Хватит об этом. Посмотрим ... Иди, я хочу быть одна.
Сергей не двигался. Потом глубоко вздохнул, поднял голову и медленно пошел к двери.
Даша искоса следила за ним, строгая, злая. Вдруг быстро подошла к нему, обняла за плечи, повернула голову к себе и с глубокой нежности, сожалением заговорила:
- Прости, Сережа ... Не могу я, милый ... Ты можешь, ты привык, мне же чуждо все это ... Эти крестьяне ... Как не вижу, еще куда ни шло, но как увижу ... Ну, мы еще подумаем он еще подумаешь ... Ты хороший. Ты мой тихий, нежный ... Не сердись на меня, золотко ...
Сергей посмотрел на нее. Глаза большие, чистые умоляюще смотрели на него, губы свежие, нежные, раскрылись то по-детски, беспомощно, трогательно.
Он с мукой, постепенно повел головой, молча освободился и вышел.
Даша неподвижно, с болью смотрела ему вслед. Брови же уже грозно хмурились.
Глава 10
Тарас, из всех признаков, был глубоко зхвилюваний всем тем, что было. Он долго ходил у себя в комнате, выходил в гостиную, снова возвращался к себе. Наконец платье своего рябого фуражки и ушел из дома. Выглядел он растерян, напряженно обеспокоен. И в то же время, казалось, что забота и замешательство его бессознательные, что беспокоится и спешит не сам Тарас, который даже удивляется этому, а кто Ниши, кто внутри его.
Возле дома, где жил Мирон, остановился и оглянулся. Так, дом тот, в котором живет Мирон. Тарас дурновато ухмильнувся пошел на лестницу.
Мирон чертив. Очевидно спешил, но Тараса принял охотно, серьезно и даже нетерпеливо, словно каждую минуту ждал его.
- Почему так долго не приходили? Ну ладно, ладно, садитесь ... Я сложу свои принадлежности ...
- Почему же я должен был прийти к вам? - Сердито спросил Тарас. Он тяжело дышал, выйдя по крутым ступенькам.
Мирон составил инструменты, вернулся к нему и, деловито потирая руки, серьезно, быстро заговорил:
- Того, милый, что вы - не дурак и не нечулий парень. Ну, выкладывайте, что надумали?
- Я ничего не придумал. И откуда вы взяли ....
- Ничего не надумали? - Удивился Мирон и даже покраснел слегка от гнева .- - А Олю видели?
- Видел.
- Давно?
- Дня три.
- Ну вот! Так идите и сейчас посмотрите, и послушайте ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26