- Что? Не ожидали? Хе! И о душе поговорили ... Очень красивая душа у Петра ... Родная ...
Вера так же стояла, вся замертвившы.
- На этом основании он пошел об заклад, что сделает вас своей любовницей ... И выиграл. Правда? Только с истеричкой и припадочком ... У вас всегда припадочкы в таких случаях.Потому и о духовном любви вы так хорошо поете, что физическое с препятствиями ... Хе-хе-хе! ... Но это пикантно, говорит Петр ... Нет? А? Вчера вечером в Петруся ...
- О-о! - Вдруг застонала Вера и, вернувшись, побежала от его вниз по улице.
Тарас захохотал, злобно, с болью и яростью. И, вернувшись, также почти побежал противоположную сторону.
В пивную он больше не заходил. С кривой улыбкой на лице, размахивая руками, иногда останавливаясь и дико хохоча, он делал впечатление сумасшедшего. Прохожие испуганно обходили его, останавливались и смотрели вслед.
В каком глухом переулке он вдруг остановился. Поступал обычный приступ бессилия, усталости и тупости. Последним временам, они тянулись минут по десять. Мнение завмирала, руки опускались, ноги подкашивались i казались сделанными из ваты. В таких случаях он спирався о стену и ждал, пока пройдет, или садился, когда было на что.
Он оглянулся и недалеко увидел у ворот лавочку. Шагов за два горел лихтарь. Усаживаясь, он у скамьи, почти у самых ног своих, заметил некую, кучу лохмотьев. Лохмотья то бормотала хриплым, пьяном басом и шевелилось с досадой явно стараясь приспособиться к месту.
Тарас тупо посмотрел на него и застыл. Лохмотья поворушилось, поворушилось и затихло.
Над забором в голых ветвях деревца, как запутанный в паутину комары, тонко пискотив ветер. Пусто, вохко и тоскливо было вокруг.
Вдруг звидкилясь сбоку важно, и рядом загудел колокол, тяжелая волна звуков медленно и переливаясь, как длинная полоса бархата, пронеслась над головой. За ней вторая, третья.
Лохмотья вдруг ворохнулось, забурмотило то, и Тарас заметил, как изпод его випросталось, косматое лицо в шапке, напоминавшей шапки-старинных бояр, после того поднялась рука и лохмотья начало креститься. Одхрестившись, председатель снова нырнула в лохмотья и лохмотья, пововтузившись, опять стихло.
Тарас сначала равнодушно смотрел на это, потом вдруг, словно его толкнуло то, утер рукой лоб и тупо с усиллям крикнул:
- Земляк!
Никакого ответа.
- Слышь, земляк!
Лохмотья шевельнулось и изпод его глухо и хрипло послышалось:
- Ну, что?
Тарас снова потер лоб, словно пытался растереть под ним туман и ухватить свое желание.
- Ты ... это ... Ты зачем крестился?
Лохмотья сильнее зашевелились.
- Как говоришь? - Далеко яснище, очевидно, уже с дворе захрипел бас.
- Крестился сейчас, говорю, на что?
- Кто?
- А ты.
Лохмотья не двигалось, очевидно вспоминая.
Тарас уже жвавище следил за ним.
- Ну? - Наконец послышалось. - Дак чего нада тибе?
- Да зачем, говорю крестился? По какой причине?
- Да ты чего? - Начал уже, видно, раздражаться бас. - "Крестился" Ну, крестился ... Звон слышал?
- Слышал ...
- Ну какого-же черта лезешь ... Курит есть?
- Ну и дурак ... А чего крестился ... спрашиваешь ...
И голова недовольно снова начала погружаться в лохмотья.
- Хм! Когда колокол, то нужно, значит, креститься?
Председатель вновь вылезла и даже удивленно витрищилась на Тараса. Глаза ее были запухли, желтые, борода скудовчена с седыми пробелами. Выражение лиц строгий.
- А ты думал? Танцевать нада? - Наконец значительно и даже с некоторой любопытства пробасувала она.
Тарас улыбнулся.
- А креститься зачем? Ну, звон ... Так что же? Ты и сам не заметил, как перекрестился. На что же это?
Лохмотья даже выровнялось и село. Очевидно ему хотелось поближе разглядеть, которому это дураком пришлось разговаривать.
Осмотрев Тараса, председатель бы боярской шапке решительно, строго и коротко произнесла:
- Колокол - из церкви?
- Ну ...
- А ты не нукай. Из церкви, спрашиваю тибе?
- Из церкви.
- А церковь - Божья?
- Ну ...
- Не нукай, говорю, а отвечаю.
- Божья.
- Нет, не понял.
Голова даже выругалась с досады и удивления.
- Да ты совсем дурак или притворяешься? Да ты кому крестишься: Богу или нет?
Тарас с еще большей, какой острой, любопытства рассматривал голову.
- Значит, ты думаешь, что Бог тебя заметил как ты крестился?
- А как же! - Без единой нотки сомнения и даже с некоторой угрозой прохриив бас, - пусть бы только попробовал Бог не заметит его креста.
- А если не заметил? Что тогда?
- Ну, брат, знаешь что: - рассердилась вдруг голова, - иди ка своей дорогой, а то я тебе такие шутки здесь покажу ... Тоже, сволочь, шутить чем нашел ... Хлюст! ..
И не имея желания разговаривать, лохмотья снова загорнулось и заглохло.
Тарас улыбаясь все смотрел в его сторону.
- А почему на земле лежишь? Слышишь, земляк?
- А тебе какое собачье дело?
- Ложись здесь на скамье. Мокро там.
- Отца своего поучи ... "На скамье ...
- Правильно. Я встану, а ты ложись.
Лохмотья не отвечало. Потом его вынырнула голова и важно произнесла:
- Запамьятай на земле лежишь, никуда не упадешь. На скамье ляжешь на землю упадешь. Ниже за землю ничего нет. Понял?
И уже окончательно, не дожидаясь даже ответа, председатель спряталась, лохмотья свернулось и перевернулось в темную кучу, которая слилась с землей.
Тарас долго сидел неподвижно. Звон давно затих. Только ветер так же, как и ранище, жалобно скулил и бился в голых гильках.
Вдруг Тарас встал, наклонился к лохмотья и толкнул его.
- Земляк!
- Ну? - Быстро и сердито развернулось оно выставив голову, - Какого еще черта?
- Значит, надо, креститься? А? Тебе уже некуда падать, ниже землю ничего нет ... Ха-ха-ха!
И круто отвернувшись, Тарас быстрым шагом пошел вниз по проулку.
А голова еще долго смотрела ему вслед непонимающими глазами. Потом то ли зависти или с неудовольствием поколеблется и пробасившы:
- Здо-о-Ровоам! .. - Закуталась в лохмотья и снова приникла с ними к земле.
Глава 15
Наталья лежала на диване, а Мирон ходил по комнате и подтягивал усы вверх. Выглядел он растрепанный, какой корявый. Наталья, смеясь, говорила ему не раз, что он подобен теперь к волка взими, злого, голодного, одинокого, которому везде нейдеться, и которого все гонят и боятся.
Действительно, работы нигде не знайходилось; на старую должность не принимали; дома не сиделось. И Мирон все частище заходил к Наталье. Слушая это несравненно, он иногда внезапно улыбался, словно вишкиряв зубы, и недоброе к Наталье мелькало в этой улыбке.
- Сядьте, Мирон, надоели ... - Вдруг капризно произнесла Наталья, вытягиваясь и выгибая вверх высокую грудь.
- Мне полезную ... - Поезд он усы, не переставая ходить.
- К тому вы сегодня какой-то ... очень смутное ... Не нравится мне ваша Улыбочка ...
- Мне очень ве-е-село ...
- Наверное ... Ишь, как щитина ощетинилась. Если бы темно, у вас, наверное, фосфором глаза светились ...
- Погасите лампа и по ба-а-Чите ...
- Да-же с вами в темноте .... Премного благодарен ...
- Я не укушу.
- Ну, и хуже может быть ...
Они посмотрели друг на друга. Серые полу-приплюснутая глаза Натальи поблескивали странными огоньками. Бледное лицо, срезанные во главе темными волосами, лежащего как два крыла, сегодня, казалось, еще блидищим. Яркие губы немножко раскрылись от горячего дыхания. То необычное было в ней в этот вечер.
- Подайте мне зеркало! - Вдруг велела она. Мирон лениво подал зеркало и снова заходил. Наталья посмотрела на себя. Ниже глаз горели две небольшие пятна, как будто кто сильно ущипнул там.
- Плохо ... Возьмите, установите ... Сами же одевайтесь и идите ... Хватит на сегодня.
Мирон молча посмотрел на нее.
- Да, да. Мне ваше присутствие вредит ... До свидания.
Мирон улыбнулся.
- Я же скоро уезжаю. Может последний вечер ...
- Все равно ... А вы что, действительно едете ли говорите только?
- Может, и правда ... Как обстоятельства покажут.
- А что это за ОБСТ-а-вине?
- Ри-и-жни ...
- Работы нет?
Мирон поморщился.
- Да, и это-е ...
- А еще что?
- Бага-а-то где затем ...
Он остановился и начал странно смотреть на нее, засунув руки в карманы. В устах и в глазах блуждала улыбка.
Наталья обвела глазами всей своей полной фигуры, прикрыла слишком выставленную ногу и слегка покраснела.
- Чего смотрите так?
- Милую-у-юсь ... Вы очень заразительны ...
- Ну, нечего ... Вы лучше скажите, что это еще за "много"?
- Бага-а-то ...
- А я вхожу в это "бага-а-то"?
- Возможно ...
Мирон вдруг спокойно сел у Натальи, взял ее руку и крепко сжал.
- Мирон! Что вы? Спятили?
- Лежите и не волну-юйтесь. Я не съем вас. Мне же так лучше. И ва-а-м.
Наталья встала и хотела встать, но Мирон сильно обнял ее и поцелуем положил обратно. Завязалась молчаливая борьба.
Вдруг Наталья затихла, отвернулась в сторону голову и, тяжело дыша, тихо сказала:
- Мирон ... Оставьте ...
Мирон откинулся и, не выпуская ее руки, так же тихо ответил:
- Я сильнее.
- Физически, да ...
- Может, и иначе ...
Наталья смотрела на его полу закрытыми глазами. Красные пятна под глазами сделались яркищимы и больше.
- Что вам, надо? - Спросила шепотом.
- Ничего. Хочу, чтобы вы были честным с собой. Вы насилует себя.
- Это скучно, Мирон. Скажите то новее ...
- Вы насилует себя.
- Пустите руки!
- Нет.
- Буду кричат.
- Не будете.
Наталья потащила руки. Мирон сжал их.
- Больно, дурак!
- Ничего. Я скоро уезжаю. Хочу вам сделать больно на прощание. Слышите?
- Вы самоуверенны.
- Не о-же ...
Она слабо потянула руки.
- Когда едете?
- Быстро.
- Пустите руки!
- Нет.
Наталья, еще больше приплющила глаза. Яркие губы на бледном лице напиврозкрились и манили к себе. Грудь высоко поднимались. Миром, неровно дыша, рассматривал ее с странною, злобно-мстливою и хищной улыбкой.
- А это грустно, что вы едете ... Серьезно! - Вдруг тихо сказала она, открывая глаза.
- Разве? Попросите, не поеду ...
- Я не умею просить. Только приказывать.
- Все равно. Ваш приказ будет равняться просьбе.
- Ишь какой! Нет, серьезно, чего едете?
- Надо.
- Врете ... Чего? А?
Она лукаво прижмурилась и приблизила к его голову.
У Мирона блеснули глаза, но он не рухнувся.
- Чего? Скажите.
- Не скажу.
- Я никому не буду пересказывать ... И, может, когда скажете, и иха-а-ты не надо будет ... А?
И лукаво-лукаво заглянула в его вверх.
Мирон сильнище сжал ее руки, но молчал.
- Не скажете? А догадаться можно?
- Можно ...
Наталья прижмурилась, подумала и вытянув губы, жалобно шепнула:
- Я недога-а-вредных ... Скажите сами ...
Мирон поднял одну руку к губам, поцеловал, потом другую, опустил и посмотрел на Наталью длинным, то говоря взглядом.
- Это ответ? - Улыбнулась она, потупив глаза
- Возможно.
- Фу! Вы слишком осторожны ... Ответьте!
- Говорить?
- Да.
Мирон с силой притянул ее к себе и хотел поцеловать, но она ловко и быстро отвернулась голову, выдвинула языка и одкинулась назад.
- Получил?
Мирон молча улыбнулся.
- Говорите, когда вас спрашивают!
- Я уже забыл, о чем спрашивают.
- Чего выезде?
- Надо.
- Я не хочу, чтобы вы ехали. Это скучно. Слышите?
- Приказывает не ехать?
- Да. Не смейте ехать!
Наталья полу-серьезно смотрела на него.
- Нет, пои-и-ду. Тре-ба.
- Совсем не "тре-ба" ... Слышите: совсем не надо. Можно прекрасно и так жить. Вы милый, и я буду скучать без вас. Будьте Я буду вам игра-ти, будем читааты ... Правда?
Она вновь приблизила, как кошечка, голову и улыбнулась вверх лукаво и немного насмешливо.
Мирон, молча улыбаясь, быстро осматривал всю ее сласно изогнутую фигуру Она зорко следила за его глазами.
- Хорошо? Будем играть, мечтать ... Больше ничего ... Но красиво-красиво так будет ... Правда?
- Нет.
Наталья будто удивилась.
- Не-а? Но почему же?
И глаза заискрились волнительно, лукаво.
- Мне перестала подобитись музыка ...
- О, как жаль! Ну, будем читать. И это нет? Ну будете проповедовать мне "честность с собой", а я буду слушать ... И ни разу не засну! Ей Богу! Хотите?
- Нет.
- Ну, вы - дурак ... Ой, не душить же так руки - больно ... Больно же! ... Кусаться буду ... Увидите ... А. .. Вот. А что? Ага! Ну, довольно. А зачем едет, глупенький? А? Зачем? Меня боится? Так? А когда я его попрошу, останется?
- Хорошо попросите?
- Хорошо.
- Может, останусь.
- Только я не умею просить ...
- Я научу ...
Мирон тихо, осторожно обнял ее левой рукой. Наталья вся вздрогнула, но ничего не сказала. Глаза ее смотрели вверх и казались скорбно-умоляющими. В них, действительно, был прося ужас, ожидание, надежда.
Мирон наклонился к самому ее лицу и прошептал:
- Повторяйте за мной ...
Наталья слабо улыбнулась.
- Хорошо.
- "Мой милый" ... Ну!
Наталья немного заколебалась.
- Повторяйте же: "милый"!
- "Мой милый" ...
- "Не уезжай" ...
- "Не уезжай" ...
- "Я ничего не хочу от тебя" ... Ну!
- "Я ничего не хочу от тебя ...
- "Но буду послушной ...
Наталья слабо отодвинулась.
- Пустите.
- Повторяйте же! ..
- Пустите, у меня голова кружится ... Пусти.
- Ну, пусти же.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Наталья открыла глаза, подняла голову, поспешно поправила платье и по дороге нежно обняла за голову Мирона.
- Ну, теперь не поедешь, недобрый? Нет?
Мирон медленно повернулся к ней, с странною улыбкой осмотрел ее всю, осторожно освободил голову и встал.
- Нет, пои-иду, - улыбаясь, лениво потянулся.
И стал искать глазами шляпу.
- Ты куда?
До до-о-м ...
- Почему? Зачем?
- А что же мне больше? ... Вы говорили, что без любви душ не мо-о-жете отдаться ... Я довел против-и-вне и иду-у ...
Наталья медленно села и широкими глазами смотрела на него.
Мирон, играя, опрокинул шляпу с одной руки в другую.
- А если бы не выезды-См., любовь наших тел прекрасно расцвело-а б у нас. Но, прежде я еду, а вто-УГЭ ... Ну, это не ва-ажно ... Итак, до свидания! ..
Наталья закрыла лицо руками и покачала головой.
- О, какие же вы мерзкие! .. Какие гадкие ... Как неблагородное, мерзостно ... О, Боже!
Мирон подбросил шляпу и впустил его наземь.
- Хи-и-ба? Это маленький урок ... Вас только так и надо учить ... Слишком уж надоели вы мне ... все! Прощайте!
- О, как противно! .. Как противно! ..
Мирон поднял с пола шляпу, небрежно накинув на голову и вышел в прихожую. Там оделся и ушел.
На улице под лихтарем остановился и оглянулся. В окне второго этажа были видны фигура Натальи. Он насмешливо снял шляпу, поклонился, засмеялся и быстро пошел вправо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26