Перекосило патрон, ни туда ни сюда А я к «мадсену» привык, разобрал его. Смотрю, совсем исправная машинка, как бросишь? Видно, какой-нибудь боец-первогодок бросил в лесу, когда своим умом не справился, а немец напирал. Легче удирать было.
— Командир полка приказал здесь остановиться,— сказал Яан Курнимяэ повернулся на бок, стал сворачивать самокрутку и поглядывал время от времени в сторону леса. Каждые две минуты там раздавался хлопок и на поле разрывалась очередная мина.
— Велико ли дело,— бросил сержант, склеил слюной самокрутку и начал шарить по карманам в поисках спички.— Стоять и здесь можно. Через лес он ганками не продерется, танки вот никак не остановишь, они как тараканы лезут. А без танков немец не ахти какой вояка, как дашь разок-другой по зубам, сразу сдает назад и давай швыряться минами или насылает свой ветрогоны.
Курнимяэ с явным удовольствием выпускал дым в небо. Оба бойца с брезентовыми сумками следили за его самокруткой с нескрываемой тоской в глазах. Только туркмен не обращал на это никакого внимания, он высунулся и неподвижно вперился темными блестящими глазами в далекую опушку леса, будто настороженный зверек в пустыне у входа в песчаную норку. Яан обратил внимание, что туркмену раздобыли карабин по росту, который он ни на миг не выпускал из рук.
Сержант сделал еще несколько затяжек, затем оглядел свою самокрутку и протянул ее одному из подносчиков патронов.
— На, Раугас, но честно поделись с Коноваловым, табаком разбрасываться мы не можем. Каждому ровно столько, чтобы душу отвести.
Раугас безмолвно схватил самокрутку и принялся жадно затягиваться. Коновалов подвинулся к нему, давая молча понять, что не собирается уступить и крошки своей доли.
Самокрутка еще не успела догореть до конца и Коновалов жадно вдыхал в себя дым, так что щеки у него западали, когда Курбанов гортанным голосом выкрикнул:
— Сержант! Немцы?
Все одновременно повернули головы к лесу Между кустами на первый взгляд ничего видно не было. Однако Курбанов уставился в одну точку и высматривал там пока только ему одному видимых врагов Яан схватил бинокль. Он заставил себя очень медленно провести справа налево.
И тут — да, и тут он увидел в самых густых зарослях на опушке две фигуры в серой форме. Немецкие дозорные разглядывали раскинувшееся перед ними поле.
Он передал бинокль поглядывавшему возле пулемета Курнимяэ.
— Возле большой орешины, слева, Сержант долго всматривался,
— Разведка,— заключил он.-- Стягиваются понемногу. Они еще нас не видят, мы их видим. Ну ладно, пусть идут, хотя бы первому взводу свернем носы набок!
Он вернул бинокль, подтянул приклад к плечу и стал целиться. Теперь, когда расположение немца известно, можно было и простым глазом угадать их фигуры.
Курбанов вопросительно посмотрел на сержанта.
— Погоди, Атабай,— сказал Курнимяэ,— они еще подойдут. Пусть идут.' Целься. Я скажу, когда будем стрелять.
Русский язык Курнимяэ был ужасным, но Курбанов, казалось, прекрасно понимал рубленые фразы сержанта. Своеобразным, плавным, охотничьим движением он приложился к своему карабину и повел ствол к цели. Его черные блестящие глаза ни разу не моргнули Другие бойцы тоже изготовились на краю выемки к стрельбе, но Курнимяэ бросил им:
— Не стрелять! Я скажу, когда надо,
Яан твердо уперся локтями в землю и следил в бинокль за немецкими разведчиками. Солнце жгло спину, у земли не было и малейшего дуновения ветерка, и он почувствовал, как выступившие на лбу капельки пота превращались в градины. Он вынужден был на мгновение отложить бинокль и вытереть рукавом лоб, не то ручейки пота сбежали бы на брови и залили бы окуляры
Разрывы мин на поле прекратились. Где-то справа шла вялая перестрелка. Немецкие разведчики с засученными рукавами, с автоматами на груди сновали по опушке леса. Теперь они уже были уверены в своей безнаказанности и не старались особенно укрываться. Видимо, немцы решили, что, вырвавшись из клещей, противник сломя голову бежал.
— Что они собираются делать? -- спросил Курнимяэ, не поднимая головы от пулемета. Это был больше вопрос самому себе и в то же время желание, услышав свой голос, снять напряжение.
-- Наверное, сейчас пойдут,— шепотом, будто немцы могли услышать его, ответил Яан.
И в самом деле, разведчики тут же начали движение двумя колоннами. Одна группа направилась с севера, другая — с юга в обход к деревне, которая оставалась за спиной залегших бойцов. Немцы продвигались вперед быстро, и по этой скорости, а также умению, с которым они использовали для укрытия на местности малейшую складку, можно было заключить, что это опытные солдаты.
Отряд, шедший в обход с северной стороны, должен был пройти далеко от основания картофельного бурта, заго другая группа шла почти прямо на них. Курнимяэ, натянутый как пружина, следил за приближением разведчиков.
— - Атабай,- позвал он тихо.
Курбанов повернул голову. Сержант указал в направлении удалявшейся группы, и тот понял. Ствол его карабина нацелился на дальнюю группу.
— Наверное, время...— произнес Яан, когда немцы в бинокль, казалось, были уже на расстоянии рытянутой руки.
— Еще чуток,— хрипло прошептал сержант.— У меня прицел на сто пятьдесят метров. Нам их бояться нечего, пускай идут, дальше придется убегать.
Одновременно с пулеметной очередью грянул выстрел из карабина Курбанова. Подошедших разведчиков будто смело с поля. Яан видел, как первые два упали скошенными, шедшие сзади стремительно бросились наземь. Тут же Курнимяэ прервал очередь, и над полем снова воцарилась тишина. Среди этого тревожного безмолвия неуместно громко, будто из пушки, грохнул второй выстрел из карабина Курбанова. Яан перевел бинокль и успел увидеть, как один немецкий разведчик из дальней группы раскинул руки и исчез из глаз. Остальные, пригнувшись, рассыпались и залегли. По ним стреляли из нескольких мест в цепи.
Спустя несколько секунд начали строчить немецкие автоматы. Однако их огонь был случайным, немцы явно не видели цели и палили, скорее чтобы приободрить себя. Случайные пули посвистывали порой где-то над головами, словно птички на ветках, если бы здесь были деревья.
— Стреляйте, стреляйте,— говорил Курнимяэ.—Легче драпать, когда подсумки порожние!
Он лежал неподвижно и следил за происходящим. Вначале -немцы ничем себя не выдавали. И с той стороны стрельба прекратилась. Это была дуэль нервов. Обе стороны напрягали зрение, чтобы обнаружить противника и уже затем стрелять наверняка.
Вдруг Курбанов выстрелил еще раз. Видимо, пуля прошла мимо, потому что он огорченно воскликнул:
— Ай, шайтан!
— Атабай! Не стрелять! — крикнул Курнимяэ.
Но уже две длинные автоматные очереди прошли совсем близко. Немцы зорко следили за ними.
Прошло четверть часа или чуть больше. Все оставалось спокойным. Тут Яан заметил в бинокль отползавших к лесу немцев. Он показал на них, и Курнимяэ дал очередь, которая из-за низкого темпа стрельбы «мадсена» непомерно растянулась. Два разведчика прижались к земле и остались лежать неподвижно, у одного не выдержали нервы, он вскочил и бросился бежать к близкому уже спасительному лесу, этого сержант безошибочно поймал на мушку.
— Та-ак, на этот раз повезло,— с чувством удовлетворения произнес Курнимяэ и опустил приклад пулемета.
Однако то, что разведчиков отбросили, казалось, не на шутку взбесило немцев. Тут же в лесу снова захлопали минометы, и мины, вскидывая черные клубы дыма, стали рваться на поле. Сперва огонь велся наугад, но вскоре появился самолет-разведчик с черными крестами, он медленно утюжил взад и вперед небо над цепью и корректировал стрельбу. Немец был высокомерен в своей безнаказанности, треск винтовочных выстрелов по нему, казалось, ею не трогал. Зато немецкие мины стали теперь ложиться прямо, с опушки леса застрочил пулемет. Первые очереди прошли высоко и угодили в деревенские избы позади цепи бойцов У немцев были в ленте трассирующие пули, потому что вскоре запылала соломенная крыша ближнего хлева. Сухую солому будто облили огнем, вот уже затрещали бревна в стене, и по полю потянуло горячим чадом, который смешивался с приторным запахом взрывчатки.
Мины рвались кругом снова и снова. Курнимяэ стащил с края на дно ямки пулемет, и они вчетвером склонились возле него, ища спасения у земли Вверху, в раскаленном небе, монотонно, будто комар, гудел разведывательный самолет, два ближних взрыва швырнули им на спины сухую землю, и сердце защемило от недоброго предчувствия, что следующая мина теперь определенно угодит прямо в их яму,
Неожиданно возле леса поднялась яростная стрельба стрелкового оружия Ответственность заставила Яана преодолеть чувство опасности» он оторвался от земли и выглянул черев край ямы» Немцы цепью вышли из леса на поле»
— Идут! — крикнул он»
Через мгновение Курнимяэ со своим «мадсеном» был уже рядом, винтовки трех остальных бойцов почти одновременно шмякнулись на край ямы. И никому из них уже не было дела до близких разрывов, полыхавшая до небес деревня за спиной разом отодвинулась вдаль и потеряла всякое значение. Справа в цепи уже беспорядочно хлопали винтовки, а затем короткими очередями пулемет.
Немецкая цепь настойчиво приближалась. Курнимяэ стрелял со спокойной методичностью, редко и выбирая цели, делая это основательно, чтобы не тратить зря патронов. Курбанов стрелял как-то резко, будто хищная птица клевала свою добычу, и выкрикивал между выстрелами по-туркменски.
Воздух от близких выстрелов тревожно завибрировал, весь мир приобрел неестественный вид, и возникло ощущение, что времени в обрез, что нельзя опаздывать. Яана охватила лихорадочная потребность действовать, не долго думая, он выхватил из кобуры пистолет и начал с упора методично стрелять по надвигавшимся фигурам, словно по мишеням на стрельбище. Потом, когда немцы все же повернули назад и, оставив убитых, снова вошли в лес, он с некоторым удивлением разглядывал раскаленный от стрельбы пистолет в своей руке, помедлил и быстро заменил расстрелянный магазин новым. Яан вспомнил, что у него в офицерской сумке была еще непочатая коробка запасных патронов Он достал коричневую картонную коробочку и мгновение взвешивав ее на ладони. Маленькие спрессованные кусочки свинца, медь и порох оттягивали руку вниз Нетерпеливым движением он надорвал коробочку и начал по одному вытаскивать из гнездышек маленькие, тускло поблескивающие патроны, которое глядели одинаковыми розовыми кружочками пистонов.
По тому, как пальцы попадать в ячейки патронных решеток, Яан понял, что волнуется не миновало возбуждение боя. Понемногу остывая, он вынужден был признаться себе, едва ли немцы, несмотря на свое упорство, не смогли подойти к ним ближе чем на сто метров.
Он вогнал последний патрон в магазин и засунул оставшиеся пол-коробки назад в сумку.
В это время трое бойцов уже деловито возились вокруг Курнимяэ. Автоматная пуля пробила сержанту предплечье левой руки. Кость была цела, Курнимяэ, морщась от боли, шевелил пальцами, однако крови шло много, и бойцы пытались остановить ее индивидуальным пакетом. Курбанов сверкал глазами и грозил в сторону леса смуглым, жилистым кулаком. Одиночные гортанные восклицания, которые он произносил, оставались для остальных непонятными, но, во всяком случае, исчезнувшим в лесу немцам они ничего хорошего не предвещали.
Горевшая деревня за спиной гудела, будто гигантский горн, где-то там кудахтали в испуге куры. Но это слышалось лишь мгновение — затем чаще прежнего стали рваться мины. Проклятый самолет повис над полем и деревней, и вскоре к минам добавились гораздо более тяжелые разрывы снарядов, от которых содрогалась земля. Немцы подтянули полевую артиллерию.
Один разрыв грохнул особенно сильно и совсем рядом, вслед за ним донеслись громкие стоны. Выглянув из ямки, они увидели, как в ближайшей стрелковой ячейке корчится раненый боец.
— Санитар! — крикнул Яан, но это осталось гласом вопиющего в пустыне. Санитары то ли находились далеко, то ли сами выбыли из строя.
Раугас положил винтовку на дно ямы, перескочил через край и пополз к стонавшему. Через некоторое время, таща за собой раненого, он приполз назад. Их яма была все же каким-то укрытием.
Правый бок и спина бойца были страшно изодраны осколками мины, обмундирование просто висело клочьями и почернело от крови. С первого взгляда было ясно, что им тут с оставшимися индивидуальными пакетами делать нечего.
— Санитар! — крикнул Яан в полный голос. Никакого результата. Раненый находился в полузабытьи, глаза на мертвенно-бледном
лице закрыты, он стонал от безумной боли, судороги пронизывали его мальчишеское тело, правая рук^а не двигалась, левая, целая, скребла землю.
Раугас, не зная, что делать, вытащил из кармана раненого красноармейскую книжку и нерешительно протянул ее Яану. Яан раскрыл и прочел: Кудисийм Пээт Арминович. Фамилия показалась знакомой. Он напряг память. Уж не хозяин ли хутора Йээтерристи носил фамилию Кудисийм? Смутно вспомнилось, что у того вроде был сын, на несколько лет его, Яана, моложе и поэтому мало ему знакомый.
Спросить было невозможно.
К обеду огонь немцев утих. Раненый ослабел от потери крови, часто терял сознание и уже не стонал. То ли силы оставили, или впал в шоковое состояние. Все, что они могли сделать, это положить его, по возможности, в более удобное положение и снова звать санитара, который все не приходил.
Когда на поле сражения наконец установилась непривычная тишина, в раненом произошла перемена. Он пришел в сознание, открыл глаза, некоторое время смотрел вокруг и заговорил слабым голосом, но отчетливо:
— Ребята, вы ведь не оставите меня здесь? Вы отнесете меня в госпиталь, да? Я должен еще домой вернуться. Отец у меня старик, перепишет хутор на меня.
Раугас пытался успокоить раненого. Тот перевел дух и неожиданно продолжал:
— Как только хутор получу, тут же продам. Куплю себе в поселке столярную мастерскую, и катись ко всем чертям это ковыряние в земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62