Земельная реформа прирезала ему небольшой клин, то прошлогоднее приобретение и оказалось теперь роковым. А может, и еще что другое: Ормйссон любил выступать на собраниях. Прилежно и основательно читал газеты поэтому он никогда не испытывал недостатка в нужных словах. По любому поводу у него имелось собственное мнение, и ему нравилось оглашать его перед другими. Впрочем, всем этим он выделялся еще и да июньской революции, но в те времена его рвение ничьего внимания к себе не привлекало. Активность же при новой власти была явно вписана в перечень грехов Ормиссона.
— Послушай, неужели у них и впрямь силища такая, что ни истребительный батальон, ни милиция совладать не могут? — продолжал допытываться Ормйссон.— Военный наблюдательный пост в поселке вырезали... Лютуют, будто советской власти и нет уже!
— Вот проклятье, я не успел вызвать помощь! — с сожалением сказал Рудольф.— Если из волостной управы тоже не дозвонились, то откуда им знать? Мы договорились, что подмога прибудет завтра утром.
— Может, и нас до утра в покое оставят? — рассудил Ормйссон.
— Какая там у них сила,— хмуро продолжал Рудольф — Десяток-другой ружьишек, да и то половина дробовики. Только у куиметсаского барчука пистолет-пулемет. Если дотянем до утра, нагрянет истребительный батальон и разгонит их как цыплят, это как пить дать.
— Да, на свой страх отсюда и мышонку не улизнуть,— протянул Ормйссон.— Мы уже всё обследовали. Сразу, как заперли. Пасторатский амбар — что твоя крепость, если дверь на запоре, то и крысе ни туда и ни сюда.
Из темноты за их спиной раздались стоны.
— Кто это? там? — спросил Рудольф.
— Волли Лепамярт. При аресте били ногами в живот, теперь его кровью рвет. Боли, наверное.
Вольдемара Лепамярта Рудольф припомнил сразу. Этого слегка неуклюжего и медлительного батрака он сам рекомендовал волостным заготагентом. Всего несколько дней тому назад у него был продолжи-
К, тельный разговор с Лепамяртом по поводу мобилизации в армию лошадей — кое-где по ночам стали таинственным образом исчезать кони. У Лепамярт обещал разобраться, он знал несколько мест, где на лесных покосах и в сараях хуторяне укрывали лошадей. От чужого спрятать можно, от своего человека нет Теперь ему и отплатили за это усердие.
В темноте по легкому шороху и движению можно было скорее догадаться, чем увидеть, как и остальные придвинулись ближе к парторгу. Ощущение нависшей опасности вынуждало посаженных под замок людей искать близости друг друга. К тому же они надеялись на Рууди. Он и раньше наставлял их, он знал больше других, мог что-нибудь посоветовать, может, даже предпринять. Для большинства их арест был столь неожиданным, что они потеряли чувство реальности и никак не могли приспособиться к своему новому положению. Это было подобно шоку от неожиданного удара, из которого уже не удавалось выбраться собственными силами Для человека, который никогда раньше не находился под стражей, арест оказывался ошеломляющим ударом, он отметал логику и лишал веры в собственные силы.
Лишь временами с улицы доносилось хлопанье дверей, и один раз к амбару приходили сменить часового. Приглушенный гул голосов завершился топотом удаляющихся шагов, и опять все смолкло. Дверь амбара не открывали, никто интереса к задержанным не проявлял, после парторга никого больше не приводили. На ночь вся жизнь должна была замереть.
Волли Лепамярт заворочался в темноте и вновь застонал.
— Даже капли воды взять негде! — бросил Ормиссон. И снова над арестованными нависла гнетущая тишина.
— Ну и угодили же мы сдуру им в лапы, как кур в ощип! — донесся из темноты удивительно знакомый голос.— Прямо блеять хочется, ну чем не стадо выложенных баранов.
По последнему выражению Рудольф узнал говорившего, на его лице проступила улыбка. Секретарь комсомольской ячейки поселка Хейки Тильк, по должности складской рабочий в кооперативе, любил словесные выкрутасы, его определения всегда отличались необычностью.
— Тильк, а ты как сюда свалился? — полюбопытствовал парторг.
— А это мне хозяин устроил. По доброте душевной,— ответил без тени удивления Тильк, словно только и ожидал вопроса.— Я как раз возился на складе с ящиками, а тут вдруг господин заведующий зовет меня. Приятным эдаким тихим голоском и к тому же вежливо, мол, Тильк; можно тебя на минуточку. Думал, мешок ему какой помешал, боится сам пупок надорвать или халат запачкать, не такой уж он и дюжий, давай, думаю, помогу. Только в лавку вошел, тут же ружья в упор, у него там оказалось полно лесных братьев. Я так и сел. А тут еще этот дубина из Пээтерристи огрел меня сзади чересседельником по зашейку, так что искры из глаз посыпались. Накинулись и давай сулить, что сейчас возьмутся из комсомольца отбивную стряпать. Может, и принялись бы за меня всерьез, только у заведующего магазином Таммаро нервы не те, чуть не в обморок валится, стоит ему палец до крови ссадить,— велел сразу же убрать меня с глаз долой. Вот и привели сюда, в церковный амбар, отсиживаться. Ну, уж теперь я вот что скажу: как только выберусь отсюда, тут же помчусь к своему заведующему, рассажу Таммаро губу по-заячьи и еще суну ему под нос зеркало — пусть брякнется в обморок, когда увидит столько кровищи.
— А ну-ка, лучше сообща покумекаем, как отсюда выбраться, пока не поздно,— сказал парторг.— Нет у нас в запасе времени, кто его знает, надолго ли оставят в покое.
— В дверь не получится, на дверях такой замок висит, пудовая гиря, мужику послабее двумя руками поднимать приходится,— заметил Тильк.
Ормиссон долго кашлял и добавил:
— Но и другой дыры здесь нет.
— А крыша? — не отступал Рудольф.
— Как до нее добраться?
— К тому же крепкая, новая дрань, только прошлым летом покрыли, начни ее ломать, треск на весь поселок пойдет,— добавил Тильк.— Не такой уж у них сон беспробудный, чтобы проспать.
— Пол?
— А вот в подпол стоит глянуть,— решил Ормиссон.— В фундаменте должны быть какие-нибудь продушины Вдруг где найдется такая, что можно пролезть, а?
В темноте на ощупь в одном углу амбара удалось найти ножницы для стрижки овец. Прощупав пальцами пол, определили самую большую щель между досками, где можно было поддеть. Это приходилось делать с расчетом, чтобы и доску понемногу расшатывать, и ножниц не ломать. Работников хватало; кроме стонавшего в углу Лепамярта, остальные все по очереди прилагали руки. Непредвиденное занятие подействовало ободряюще, сразу появились и цель и смысл, Охватившее до этого людей равнодушие, порожденное безнадежностью положения, быстро отступало. Это уже само по себе было достижением.
— Главное, чтобы мы до света убрались отсюда,— сказал Хейки Тильк.— А то дело швах, если застрянешь в этом лазе у них на виду, как поросенок под забором.
Понемногу доска все же подалась, но, прежде чем она отошла полностью, им пришлось перетащить на другое место несколько пасторат-ских бочек и ларей, чтобы освободить длинную половицу. А затем Тильк пролез вниз.
Его так долго не было, что Ормиссон уже предположил:
— Уж не дунул ли он прямым ходом на волю? Пойти взглянуть, что ли?
— Как же это он в одиночку уйдет? — успокоил его Рудольф, хотя и сам слегка встревожился.
За дверью амбара снова послышался разговор.
— Вот будет лихо, если они сейчас заявятся' — вздохнул кто-то в темноте.
Снаружи стукнули носком сапога в дверь.
— Идут! — уже гораздо громче воскликнул тот же голос.— Сволочи проклятые!
— Тише! — приказал парторг и придвинулся к двери, крепко сжимая в руке ножницы. Он решил пустить в ход это единственное орудие и попытаться прорваться любой ценой, как только откроют замок.
Снаружи еще разок стукнули носком сапога, но дверь осталась закрытой.
— Тильк идет! — хрипло выдохнул Ормиссон. Тильк наполовину вылез из прощелины.
— Излазил все подполье. Три кошачьи продушины, все равно что свиные глазки. Фундамент из бутового камня, будто литой. Может, один шов удастся расковырять, я поскребся там ногтями, немного вроде открошилось. Инструмент нужен.
Рудольф еще мгновение прислушивался к дверям, затем подошел и передал Тильку ножницы.
— Попробуй-ка ими. Когда устанешь, сменим, В какой стороне этот лаз?
— В задней стене, что к реке. Если выбраться, можно бы в камыши дунуть, там до камышей растет такая высокая крапива, ни одна дубина пээтерристиская не увидит!
Он исчез под полом. Через некоторое время от задней стенки амбара донеслось легкое поиарапывание и металлическое позвякивание.
Все по очереди спускались в подпол. Ормиссону удалось вытащить из стенки шестидюймовый гвоздь — из него тоже получился рабочий инструмент. Выскребывание швов подвигалось туго, каменщики в свое время замесили в пасторате крепкий раствор. Да и вообще, кто бы мог поручиться, что им удастся настолько выщербить швы, чтобы сдвинуть камень с места.
На улице светало. Петухи в пасторате громко закукарекали. Им было нечего бояться: гостям, которые сейчас собрались в пасторате, куриный бульон никто варить не собирался. Из поселка им ответили другие петухи, затем стали мычать коровы. Рудольфу показалось, что в округе сегодня было необычайно тихо. Ни грохота телег, ни людского говора. Поселок словно затаил дух в ожидании того, что же будет дальше.
Рудольф как раз вылез из тесноты подпола, он откинулся на полу амбара на спину и тяжело дышал, когда во дворе грянул первый неожиданный выстрел. Вслед за ним сразу поднялся крик, затем по двору с таким топотом пронеслось несколько пар обутых в сапоги ног, будто выпустили скот, вскоре поблизости, а также поодаль грохнули новые выстрелы.
— Ну, пошло! — с мрачным злорадством провозгласил Ормиссон. Временами стрельба приближалась, затем вновь отдалялась. Так
продолжалось примерно с полчаса, вдруг за дверью амбара загромыхали. Голоса были столь громкие, что через дверь можно было разобрать отдельные слова
-— Ключ! — гаркнул грубый голос.— Сейчас же давай ключ! Там красные сидят!
— Ключ в пасторате! — звонко прокричал в ответ другой голос.— Что я тебе, высижу его!
— Разнесу замок пулей! -— заорал первый голос. Грянул выстрел, и дверь содрогнулась от сильного удара.
— Черта с два разнесешь! — злорадно крикнул звонкий голос.— Никакого проку! Думаешь, пуля возьмет железо!
На мгновение воцарилась выжидающая тишина. В сознании каждого запертого в амбаре жила одна лишь мысль: что они там теперь предпримут? Предугадать это было невозможно. Все невольно отпрянули от двери, однако укрыться было негде.
Наконец снова донесся грубый голос:
— Лупанем сквозь дверь! Они там в куче, пуля найдет.
Грохнул выстрел, пуля, щелкнув, пробила дверное полотно и ударилась куда-то в заднюю стенку.
— Ложись! — приказал Рудольф.— По углам! Людей мигом размело с середины амбара.
Тут же громыхнули новые выстрелы. Теперь стреляли по крайней мере из двух винтовок. Пули с треском пробивали дверь и переднюю стенку. Они впивались в половые доски и противоположную стену. Рудольф чувствовал, как начала подкатывать тошнота. Значит, это и есть страх? Раньше он никогда не испытывал его. Может, просто не умел представить себе, какой он — страх?
— Давай, давай, какая-нибудь все равно себе цель найдет! — ликуя, хрипло орал за дверью лесовик, и выстрелы продолжались. От дверного полотна отлетел большой кусок щепы, и в возникшей щелочке засветился тоненький луч солнечного света, в котором бешено закружилась взвихренная пыль.
Неужели это никогда не кончится, думал Рудольф. Стреляли так близко, что в амбар тянуло приторным запахом пороховой гари. Должно быть, каждый лесовик теперь расстрелял по крайней мере по обойме. И все равно за дверью продолжали греметь выстрелы. Очередная пуля ударилась в кучу камней, которые были собраны в углу для гнета в бочках с капустой и огурцами, звонко взвизгнула и срикошетила над головой парторга в стену. На Рудольфа посыпалась труха.
Снова раздался выстрел, затем еще один. Это стало совершенно невыносимым. В душе билось ожидание: когда же наконец в меня угодит пуля? Она будто сулила избавление.
— Боже мой! — охнул кто-то позади Рудольфа.
— Что, попала? — повернув голову, спросил парторг.
— Сейчас попадет! — ответил тот. Стрельба прекратилась внезапно. Лесовики бросились безо всякой
слышимой причины бежать, топот шагов удалялся. Теперь еще стреляли вдалеке, возле церкви. Рудольф напряженно вслушивался. Все это были пока ружейные выстрелы. Пистолета-пулемета молодого куйметсаского барона слышно не было. Куда же он делся?
— Чего они там чикаются, давно уже пора выпустить нас! — крикнул Хейки Тильк, когда стрельба еще какое-то время не утихала.— Я почти что уже к половице прирос!
— Потерпи, пусть разберутся сперва с лесовиками,— увещевал его Ормиссон.— Мы-то не сбежим, а они сбегут!
— А что, тебе плохо здесь в прохладе? — спросил Рудольф, ощутивший вдруг необычайную легкость во всем теле.
Неожиданно со стороны церкви донесся пушечный выстрел. Минуты через две.—другой. Рудольф снова подтянулся. Что бы это значило? Уж не немцы ли подошли? Кто еще мог оказаться тут в поселке с таким тяжелым вооружением? У истребительного батальона не было ничего, кроме пулемета, вот он как раз и застрочил.
Стрельба усилилась, чтобы тут же улечься. За одиночными выстрелами послышалось протяжное и многоголосое: «Аа-ааа!»
В амбаре никто не проронил ни слова. Все сосредоточенно прислушивались. Кое-кто даже закрыл глаза, от них пользы не было. Самые главные вести приносил слух. Хейки Тильк прилип к образовавшейся в двери от выстрела щелке, но ничего, кроме безлюдного двора, он в нее не видел. Загоревшаяся было надежда снова затрепыхалась, словно пламя свечки на ветру. Что же там на дворе происходит? Вспомнит ли хоть кто-нибудь о них? Гнетущая тяжесть безысходности и неизвестности навалилась с новой силой. Предвещали ли пушечные выстрелы спасение или же, наоборот, гибель?
Прошло еще какое-то время, прежде чем кто-то наконец подошел к амбару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62