Поселок недавно бомбили. Еще дымились пожарища нескольких домов, и возле дороги лежали неподвижные тела. Для Эрвина это были первые убитые в этой войне. Было непривычно смотреть, как люди, поторапливаясь, проходили, не обращая внимания на трупы.
С этого момента он понял, что и им не миновать смерти.
Прерывистое завывание приближалось с устрашающей быстротой. Эрвин подумал, что моторы самолетов работают на ужасно высоких оборотах, и как только они выдерживают этот режим, не заклинивают или не разлетаются на куски. Он глянул из-под капота вдоль моста в сторону восточного берега. Неожиданно мост стал похож на огромную серую грубу, которую продувает бешеный сквозной ветер. Люди бегом удалялись к противоположному берегу, сзади никто уже не подходил, видимо, рассыпались по берегу реки, кто же пойдет под налет на мост. Настил моста был серый, небо, видневшееся впереди, в прорези мостового въезда, тоже выглядело безутешно серым, и маячившие вдали церковные купола были тускло-серыми. Так выглядит бесснежной зимой застывший на крепком морозе мир. Завывание самолетов перешло в невыносимый вой. Эрвин почувствовал, как за воротник нот вдруг стал холодным.
Тут же где-то вне поля зрения ударили взрывы. Эрвин всем телом сперва ощутил удар воздушной волны, сами взрывы грохнули вдогонку. На раз немецкие самолеты не целились в мост, они пикировали на западном берегу колонны машин. Эрвину показалось, что закладывающее уши завывание он слышит крики. Страшив всего было думать, что многие из тех, на чьи головы сейчас сыплются, могли бы уже давно уйти оттуда и быть на другом берегу, если бы он не перекрыл им дорогу. Эрвин пытался освободиться от этой страшной мысли, но тщетно. Он уже довольно отчетливо слышал крики, и это не могло быть ничем другим, кроме проклятий по его адресу. Растяпа, а ну, сгинуть его вместе с колымагой в реку! Пальцы начали дрожать, отвертка выскальзывала из паза.
Самолеты вновь взмыли вверх, завывание утихало. Старший лейтенант Яанисте нервно топтался на подножке между бортом и открытой дверцей и бессмысленно повторял:
— Скорее, Аруссаар, скорее же!
Сзади, громыхая по настилу сапожищами, подбежал шофер второй боевой машины Каарелсон — балагур и трепач. Сейчас лицо его зашлось красными пятнами.
— Вот дьявол, Аруссаар, ну что ты копаешься — они нас с потрохами на дно отравят! Лучше места не нашел!
— Карбюратор, стерва...— кряхтел Эрвин.— Давай-ка качни насосом, хоть бы щелку продуть, чтобы мотор пошел!
Каарелсон взял насос. Успел раза два качнуть, как снова стал нарастать вой пикирующих бомбардировщиков, он становился все резче и резче, пронизывал ужасающей угрозой до мозга костей, заполнил все небо и накрыл все окружающее. Самолеты шли, чтобы раздавить все живое. Возникало ощущение полной беззащитности, беспомощной обнаженности на открытом мосту, между ревущим от моторов небом и чернеющей рекой, так мог бы чувствовать себя муравей, карабкающийся при грозе по перекинутой через пропасть травинке, с той лишь разницей, что муравей не знает, кто наслал на него грозу, и подозревает в этом своего муравьиною бога. Появилось необоримое желание забраться под машину, бросить все как есть, спрягать голову и зажать руками уши, чтобы не видеть и не слышать, что происходит вокруг. Да так и оставаться, пока все кончи гея. Сомнений больше не было — на этот раз самолеты пикируют прямо на мост.
Череп раскалывался от завывания. Бомбы теперь упали куда ближе. За мостом грохотала продолжительная серия взрывов. То ли самолеты и впрямь на пот раз целили и в мост, то ли это просто были случайные огрехи бомбометания, только на Iлазах у Эрвииа из реки на высоту моста взметнулись два столба внизу, у основания, коричневатые, ржавого цвета, выше, на самой верхушке,— ярко-белые. Второй из них встал прямо у самого носа переполненной ладьи, которая к тому времени успела достичь середины реки. Нос ладьи слегка задрался, а когда столб воды опустился, то видно было, как с легкостью разлетелись дощечки, весла посыпались вокруг ладьи, как облетающие лепестки. Снизу, с реки, донесся одновременный вскрик множества людей, он на мгновение перекрыл даже рев самолета. В следующий миг оставшаяся без носа ладья разом наполнилась водой, и река повлекла тонущую посудину вниз по течению Медленно кружась, ладья тащилась к мосту, в самой ладье и вокруг нее плавали люди, они барахтались вперемешку с досками и веслами, кричали, широко раскрыв рты. Сильное течение несло их к каменным быкам, вокруг которых постоянно бурлили грозные темно-коричневые водовороты.
При новом заходе немецкие самолеты уже не только бомбили. Ухо Севана уловило сквозь грохот моторов частый перестук пулеметов над рекой из пике, летчики строчили но воде, по людям, отчаянно-боровшимся с течением Эрвина вдруг бросило в жар, струйки пота буквально обжига кожу. Внутри так подвело, будто воздушная волна швырнула его сквозь переплеты мое и он сейчас падал вниз, в реку, падал бесконечно долго, со сводящей с ума медлительностью.
По стороны восточного берега, выбрасывая вперед ноги, обутые в кирзовые, бежал человек Он был в милицейской форме и питался все время поддерживать левой рукой бьющую по боку Человек что-то изо всех сил кричал. Когда он оказался ближе, Эрвин понял лишь, что милиционер поминает бога и божью матерь, все остальные слова были незнакомыми, хотя, судя по тому, с какой милиционер произносил их, они должны были означать что-то очень.
Старшин лейтенант Яанисте встал перед машиной и попытался успокоить милиционера
Сейчас произнес он на довольно корявом русском языке сделаем и дальше едем думал своим вмешательством поправить положение, прямо противоположный. Услышав ломаный русский язык, умолк, уставился на голубовато-серый френч офицера.
Диверсанты Фашисты!
Он выхватил из кобуры наган и наставил его на старшею лейтенанта милиционер никак не мог удержать оружие в одном все же впервые лицом к лицу с врагом,-- оно прыгала у него, уставясь в Лоб, то в живот Пристрелю — закричал он
Эрвин отпрянул из-под капота, не зная, что предпринять В тот же миг он услышал над головой лязг металла Сидевшие в кузове бойцы, видевшие все происходящее, вскинули винтовки на крышу кабины Полдюжины стволов уставились на угрожавшего оружием милиционера. Тот отступил, но нагана не убрал.
— Складывайте оружие, нас много - неуверенно выкрикнул он — Никуда вы не идете
На протяжении нескольких напряженных мгновений ни одна из сторон ничего не предпринимала, словно прислушиваясь к реву самолетов, как будто усиливавшийся или ослабевающий гул мог дать кому-то из них перевес
В это время сзади, из середины колонны, на место происшествия подоспел комиссар Потапенко, он вплотную подошел к милиционеру и решительно отвел его руку с наганом
-- Отставить, сержант — приказал он не допускающим возражения гоном - Видишь, мотор заглох, ты же не дурак Сейчас наладим и очистим твой мост Ну что поделаешь, если на мосту случилось, не снимать же голову.
Милиционер пытался возражать.
— Он такой же фашист, как ты или я,— поучительно сказал Потапенко.— Петлицы видишь? Знаки различия видишь? То, что тебе раньше такая форма не встречалась, ни о чем не говорит. Думаешь, тебе в Псков все на свете для обозрения присылали?
Милиционер с глуповатым видом уставился на него, но все же, помедлив, запихнул револьвер в кобуру.
Самолеты между тем ушли, и уже казалось, что на этот раз все миновало. Из-под моста слышались крики. Со стороны города на лодках отчаливали люди — спасать тех, еще держался на воде. Некоторые выплывшие цеплялись за устои моста и звали на помощь -- течение все время стремилось оторвать их и унести с собой.
Дело наконец продвинулось настолько, что Эрвин вскочил в кабину и нажал на стартер. Отфыркиваясь и чихая, то и дело барахля, мотор заработал, и Эрвину на первой скорости удалось стронуться с места. Противоположный берег начал медленно приближаться. Старший лейтенант снял фуражку и безмолвно принялся вытирать ее изнутри носовым платком.
Чувство избавления было преждевременным. Еще до того, как они проехали мост, сквозь шум и хлопки автомобильного мотора до слуха снова донеслось завывание приближающихся самолетов.
Комиссар Потапенко, который забрался в кузов машины Эрвина, перегнулся к открытому окну кабины и прокричал:
— Как только переедешь мост, сворачивай сразу направо, уходи с дороги — и живо, живо!
За Эрвином двигалась вся их колонна. Немцы снова бомбили западное предмостье, там скопилось множество шедших со сторону Риги людей. Несмотря на бомбежку, какая-то стрелковая часть начала взводными колоннами перебежкой преодолевать мост. Видимо, командир решил, что так все же лучше, чем отсиживаться в бездеятельности под бомбами. Бойцы держались ближе к поручням и низко пригибались, это было инстинктивное движение, попытка оставаться по возможности незамеченными.
Вполне понятно, это не могло скрыть их присутствия. Немецкие летчики заметили передвижение войск на мосту. Часть была крупная, она все шла —двумя колоннами, каждая по своей стороне моста. Самолеты принялись один за другим утюжить мост, ведя огонь из бортового оружия. От настила моста летели» щепки. То один, то другой пехотинец спотыкался, падал и оставался неподвижно лежать на мосту. Никто возле них не задерживался, подходили все новые бойцы, с винтовкой в руке и вещмешком за плечами, огибали упавших и бежали дальше, к спасительному противоположному берегу. Эрвин с ужасом смотрел на это зрелище. Он не понимал, почему немцы не стреляли из пулеметов по их колонне — так бы они все там и остались! Возможно, их спасло то, что они стояли без движения. Может, немцы подумали, что автоколонна со страху брошена на мосту и люди от нее разбежались, как куры, в разные стороны.
Пляска смерти на мосту продолжалась.
Вдруг от бежавших бойцов отделилась фигурка. Вниз по откосу, прямо к колонне дивизиона бежал военный в портупее и с планшетом. Когда он приблизился, стали видны его малинового цвета полковничьи) петлицы и прикрученный к выгоревшей гимнастерке орден Красного Знамени. Полковник тяжело дышал, гимнастерка со спины была насквозь пропотевшая.
— Кто тут за командира? — закричал он, оказавшись у машин.— Где командир, сукин сын?
Командир дивизиона капитан Паюст находился в отдалении и не услышал вопроса. Из кузова спрыгнул комиссар.
— Я комиссар части. Батальонный комиссар Потапенко, товарищ полковник.
Полковник подскочил, горящим взглядом уставился ему в лицо и жесткой костлявой рукой схватил комиссара за портупею.
— Послушай, комиссар, это как ты тут, черт побери, воюешь? Ты в своем уме? У тебя же зенитки.
— Зенитки.
— Ты что, не видишь, что он, сволочь, вытворяет? Я вывел людей из литовских лесов из-под носа у немецких танков, а ты преспокойно смотришь, как их словно зайцев стреляют! Комиссар! Совесть-то есть у тебя, комиссар?
— Совести у меня, может, больше чем нужно,— меланхолично ответил Потапенко,— только ею пушек не зарядишь. У меня снарядов нет!
Бомбардировщик выходил над правым берегом из пике с таким завыванием, что полковник и комиссар невольно пригнули головы. Было видно, как летчик, осматриваясь, вертел головой, не иначе как выискивал новые цели.
— Ах ты мать твою, перемать! — стараясь пересилить грохот мотора и треск очередей, кричал полковник на <ухо комиссару.— Да я понимаю, что ты все выпустил, но один-то, последний снаряд у тебя на каждую пушку имеется! Он всегда есть у каждого артиллериста иод собственным сиденьем! Чего ты их бережешь, хуже не будет! Жахни гадам из всех ство1 лов по снаряду в лоб, сбей одного-другого. Вот увидишь, сразу наутек кинутся, уж я-то их чертовы трещотки знаю, с самого первого дня знаком. Бога ради, комиссар, неужели же у твоих ребят не чешутся руки, фрицы твои пушки брюхом утюжат, до чего обнаглели!
Полковник хватал ртом воздух и вопросительно глядел на Потапенко. На его лице застыло умоляющее выражение. Комиссар сокрушенно покачал головой:
— Нет у меня под сиденьем ни одного снаряда. С самого начала так и не было. Стволы изнутри чистенькие, блестят, как их с завода выпустили. Вот так и воюю, товарищ полковник.
Полковник отпустил его портупею и отступил на полшага, будто имел дело с сумасшедшим. Недоуменно глядел он на Потапенко, но во взгляде комиссара сквозило такое страдание, что не поверить ему было нельзя.
— Какой же идиот тебя без единого снаряда на войну послал, комиссар? — потрясенно спросил полковник.
Потапенко грустно усмехнулся.
— В общем-то, этого идиота Гитлером зовут,— сказал он.
Полковник непонимающе тряхнул головой и повернулся на каблуках. Он полез по откосу наверх к мосту, чтобы подбодрить своих бойцов. Те улавливали ритм пикирования немцев и начинали перебежку всякий раз, когда бомбардировщик пикировал в центр моста. Это казалось рывком в волчью пасть, но было относительно безопасно. Так появлялась возможность преодолеть мост прежде, чем налетит очередной самолет.
Мост немцы не бомбили, явно приберегали для себя. Бомбы постоянно рвались перед мостом. Временами там возникала паника Обезумевшие от страха обозные лошади бросались прочь с дороги вместе с повозками, неслись во весь опор вниз по откосу, телеги переворачивались, оглобли ломались, колеса, наткнувшись на препятствия, отлетали, они катились дальше, угодив на камни, подскакивали в воздух и наконец ухали в реку, тут же уходя на дно. Одна лошадь влетела с разгона в реку вместе со своей защитного цвета повозкой, она билась и отчаянно ржала, пытаясь выбраться на берег, но течение подхватило повозку и тащило ее теперь под мост вместе с лошадью. Ни у кого не было времени прийти на помощь животному.
Снова и снова нарастал вой пикирующих бомбардировщиков.
Книга времени свидетельствует о том, что предпринималось в эти дни, чтобы удержать откатывающийся через Латвию фронт.
25 июня Рижское пехотное училище было переброшено на автомашинах по шоссе Рига — Лиепая к реке Вента, чтобы прорвать извне кольцо окружения, в котором уже со второго дня войны сражались защитники Лиепаи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62