И вот сегодня, после разговора с тетушкой Лолой, синьор Антонио обо всем этом вспомнил. Конечно, и Лаура и Джованни должны сразу же пойти искать Корину. Повидать общих знакомых, товарищей по школе...
Аккуратно уложив рыбу и коренья в кастрюльку, старик налил в нее воды и поставил на огонь. Да, он только сейчас задумался над повдением Корины, потому что вообще не поймешь эту нынешнюю молодежь. В его время девочка с животом — позор на всю улицу. Целовались, обнимались крадучись, в темных углах, как бы кто не увидел. А теперь — на улице, среди бела дня... Никого не стесняются, никого не боятся. Благодарение богу, его Лаура не такая.
Антонио глянул в окно, хотя ничего, кроме ног, не мог там увидеть, но в обычный дворовый шум ворвались незнакомые громкие голоса. Уменьшив огонь на газовой плите, старик вышел.
Двое мужчин разговаривали с Элио. Один из них — невысокий, круглый, как шар, с одутловатым лицом — резко, спросил:
— Значит, ты уверен, что здесь его нет?
— Сижу тут с утра,— с безразличным видом произнес Элио и зевнул.
Второй мужчина,, с щегольскими усиками и нервно подергивающимся веком, подошел ближе и почти дружелюбно спросил:
— А кто за тебя работать будет, сынок или дочка?
— Так хоть бы и я?! — чуть ли не до пояса свесившись из окна, крикнула Стелла.— Тебе-то, красавчик, какое дело?
— Работать должен мужчина! — глубокомысленно изрек второй — неповоротливый толстяк. Егох выпуклые рачьи глаза уставились на Элио.— Сейчас дам вам по метле, и будете работать.
— Чего они к теб! прицепились? — еще больше возмутилась голосистая Стелла,— Вырядились, как попугаи, и думают, что никто не узнает и них полицейских. Мот, вы только полюбуйтесь на них! — Она обращалась уже ко всем соседям.—Сидит человек, никого не трогает, так. нет же — вцепились в него. А этот еще нахально подмигивает.
— Вовсе, не вцепился я и не подмигиваю, это врожденное,— миролюбиво проговорил «красавчик».— Мы лишь спрашиваем, не появлялся ли парень. Молодой парень в голубой клетчатой рубашке.
И тут Антонио увидел на веревке ее, эту рубашку, сушившуюся рядом с его безрукавкой и двумя простынями — бельем, которое постирала Лаура, а он пообещал снять и забыл. Если присмотреться, рубашка хорошо видна. Он готов был перебежать через двор и сорвать с веревки белье. Но ведь этим невольно обратит на себя внимание. Сейчас полицейские, разговаривая с Элио, стоят спиной к злополучной рубашке. Но соседи видели, как Лаура повесила ее сушить. Хоть бы никто ничего не сказал...
— Но вы, синьор Альварес, должны были бы видеть этого Джованни,— обратился толстяк к хозяину.
Старик почувствовал, как вдруг заныли, стали, какими-то ватными колени, и присел на ступеньки. Едва не задев его мокрой простыней, мимо прошла Стелла. Прокричав еще раз полицейским, чтоб оставили в покое ее мужа, хотя е ним уже никто не говорил, она медленно направилась в глубь двора.
— Высокий, крепкий парень е черной шевелюрой,— добавил толстяк, буравя глазами хозяина.
— С черной шевелюрой?! Это был я! — радостно воскликнул Элио.— Я покажу свою свадебную фотографию!.. И еще одного брюнета видели возле Гонолулу под Вашингтоном.
Но толстяк продолжал в упор смотреть на хозяина дома.
— Только и забот у меня, что разглядывать, какого цвета глаза у всех, кто шляется по двору,— недовольно сказал Альварес, собираясь вернуться в дом. Но «красавчик» преградил ему дорогу и угрожающе произнес:
— Вы прекрасно знаете и своих жильцов, и тех, кто к ним приходит...
Прислушиваясь к этому разговору, Антонио украдкой наблюдал за Стеллой. Та остановилась возле развешанного белья и обернулась, словно за тем, чтобы вмешаться в препирательства хозяина с полицейскими. Убедившись, что те на нее не обращают внимания, ловкими движениями набросила мокрую простыню поверх клетчатой рубахи и подошла к тетушке Лоле.
— Я и во двор-то уже несколько дней не выходил, подагра замучила,— мрачно пожаловался хозяин.— Вы знаете, что такое подагра?! — Он обращался и к одному, и к другому полицейскому.— Ванночки делал, бычьей желчью колени мазал, змеиным ядом, и даже массаж мне делала массажистка. О мама миа! Чем все это закончилось! Какой там парень в клетчатой рубашке!
Полицейские некоторое время еще потоптались во дворе. Но никто не видел черноволосого парня ни в клетчатой, ни в полосатой рубашке. Наконец полицейские ушли, провожаемые насмешливыми взглядами обитате-лей двора, очень довольных, что им удалось отшить стражей порядка.
Антонио все еще сидел на ступеньках, ведущих в подвал, не в силах подняться после пережитого. Значит, он все же был прав. Разве мог Джованни честно заработать столько денег, без всяких связей найти работу, да еще такую, чтобы хватило на уплату чужих долгов? А как же Лаура? Что будет с бедной девочкой?
Рада и счастлива — вернулся возлюбленный, до остального и дела нет. Что с нее возьмешь? Но как он, проживший век, поверил, что судьба вдруг улыбнулась им, беднякам? Как ему, Антонио, теперь быть?
Он поднял голову, словно ждал чьего-то совета. Однако соседи были заняты разговорами, хоть он догадывался, что судачили о Джованни...
Но почему он, Антонио, сидит, почему размышляет, когда надо действовать? Прежде всего предупредить парня, ведь те, из полиции, могут снова явиться.
Да, да, предупредить. Может, они и не найдут в Джен-цано синьора Туллио. Мог бы за столько лет дать о себе знать. Он, Антонио, был тогда весьма польщен, познакомившись с человеком, с которым поздоровалось начальство с корабля, увозившего Винченцо и других молодых солдат. Скорее всего, синьор Туллио продал виноградник и вернулся на свою Сицилию. Да мало ли что могло случиться за эти десятилетия?
Не дождавшись карнавала, Лаура и Джованни, вероятно, возвратятся домой. Надо встретить их и сразу сказать насчет полиции. Ни о чем не подумал он, старый человек, так захотелось немного радости для Лауры, а значит и для себя, вот и довольствовался самыми наивными объяснениями Джованни. Бедная, бедная девочка, как она переживет страшную правду, которая ей откроется?..
Перво-наперво он зашел к бакалейщику — идти сразу к автобусной остановке нельзя. В лавке у окна о чем-то беседовали две покупательницы. Синьор Антонио подошел к стойке и, как можно беспечнее, проговорил:
— Хочу взять соли, неудобно же у соседей просить.
— В пачке или развесной? — спросил бакалейщик, ис-пытывающе глядя на старика. Неужели те двое и сюда заходили?
— Дайте в упаковке,— прокашлявшись, сказал Антонио.
— Вот, возьмите.— Бакалейщик протянул пачку и многозначительно добавил: —Уже несколько дней не видел вашей внучки. Здорова ли?
— Да, да, спасибо,— кивнул старик. Только вчера вечером Лаура и Джованни заходили в лавку, вот бакалейщик и давал понять, что на заданный ему вопрос ответил: никого, мол, не видел, не видел юноши в клетчатой рубашке. Да, да, когда они вернулись из кино, Джованни был в рубашке а его пиджак наброшен на плечи Лауры.
— Спасибо, большое спасибо,— негромко произнес Антонио, с благодарностью глядя на хозяина лавчонки.
Участие, которое проявил этот вечно напоминавший о долге человек, и участие всех соседей прибавили ему сил. Впервые старик почувствовал: не так уж он одинок. Все же нашлось у этих озлобленных жизнью людей для него немного тепла;
Некоторое время Антонио постоял у дверей бакалейной лавки, словно для того, чтобы плотнее завернуть пачку соли. Потом, посмотрев по сторонам, двинулся к автобусной остановке. Под платанами он нашел укромное местечко и сел на парапет, ограждавший скверик. Отсюда ему были хорошо видны выходившие из автобуса пассажиры.
Только теперь Антонио немножко успокоился — ведь он уже что-то делает, как-то помогает Джованни избежать неприятностей. Виноват ты или прав, но ничего хорошего от встречи с полицией не жди. Тем более, пока не известно, зачем им понадобился парень. Разве стражи порядка хватают только воров и убийц? А сколько честных, порядочных людей сидят за решеткой...
Подошел автобус. Весело переговариваясь, из него выходили пассажиры. Спрыгнул со ступенек молодой человек, помог сойти женщине, взяв на руки сонного, разморенного жарой ребенка. Головка девочки лежала у отца на плече, глаза закрыты, но на губах мелькнула лукавая улыбка. Женщина шла рядом, держа мужа под руку.
Как естественна, проста эта сцена и как недосягаема теперь для Лауры. Все бы отдал, остаток своей жизни, чтобы ребенка Лауры нес на руках любящий отец...
Сердце щемило, потому что думал все об одном и том же, об одном и том же. Даже не сознавая этого, пытался за что-либо ухватиться, как-то оправдать Джованни, и для него самого, для Лауры, и не мог ничего найти, наоборот, вспоминались почему-то мелочи, которые еще больше убеждали в том что полиция нагрянула неспроста, Джованни не пошел домой, зная: прежде всего будут искать там. И не писал, вероятно, боясь назвать адрес, если таковой у него был. А долги... Спешил отдать долги. Очень спешил...
— Только я могла столько терпеть,— возмущенно говорила старая женщина, сидевщая рядом с Антонио, своему супругу.— Давно надо было тебя бросить!
— А где бы ты нашла другого такого дурака, как я?..
Чем-то эта женщина напомнила старику его покойную Аделаиду.
Пока дожидались автобуса, Антонио и всем окружающим стало известно, что супруги исковеркали друг другу жизнь и каждый из них ждет не дождется, когда у него наконец будут развязаны руки...
Говорилось все это с таким жаром, что Антонио показалось: еще секунда — и старуха толкнет своего мужа под автобус, который на полной скорости подходил к остановке. Но едва открылись двери, женщина, поддерживая мужа обеими руками, стала бережно подсаживать его на высокие ступеньки...
И Аделаида частенько бывала к нему несправедлива. Он отмалчивался. И все же никакие беды не иссушат сердцу женщины. В свой самый последний час она пытались погладить уже холодеющими пальцами его руку, вкладывая В прощальную ласку все, что было недосказано, измято жизнью. И в глазах се, таких же глубоких, как у Лауры, еще жила любовь, жила, упорно сопротивляясь смерти.
Любовь... Только бы Лаура не лишилась этой единственной радости, что озаряет жизнь бедняков.
ГЛАВА 3
— Мы, наверное, ошиблись,— сказала Лаура, когда подошли к дому, который назвал им Антонио.— Не может быть, чтобы здесь жил синьор Туллио. Откуда у моего Тони такое знакомство?!
Джованни тоже был в замешательстве. Сквозь ажурную решетку виднелась респектабельная вилла, окруженная кустами роз, на пышный газон как бы случайно брошены плиты розового полированного мрамора, образовавшие тропинку от ворот к застекленной веранде.
Неожиданно возле. Лауры и Джованни остановился голубой «олдсмобиль», и пожилой человек в замшевой куртке, с голубым платком, повязанным вокруг: шеи, еще больше оттенявшим его очень смуглое лицо, вышел из машины. Внимательным взглядом окинул он молодых людей, все еще стоявших возле ворот.
Лауре не оставалось ничего другого, как спросить, не здесь ли живет синьор Туллио, потому что Джованни будто онемел, так его, очевидно, поразил человек в замшевой куртке, оказавшийся хозяином виллы.
Он не сразу вспомнил синьора Антонио, и Лауре пришлось напомнить об отправке Винченцо и брата синьора Туллио в Абиссинию, об обеде в траттории.
— Да, да, ну как же! — воскликнул он обрадованно,— Ваш дед работал в мэрии! Мы с ним отлично поладили. И просьбу мою выполнил. А я... к стыду своему, так его и не поблагодарил.
Они подошли к веранде, и синьор Туллио радушно пригласил молодых людей войти, через час у них обед.
Джованни пробормотал: они, мол, очень торопятся, были поблизости и, по просьбе синьора Антонио, пришли узнать... передать привет.
Лаура тоже поблагодарила, в их распоряжении всего полчаса. Она не понимала, почему так повел себя Джованни. Правда, и ее смутила эта изящная вилла, шикарная, последней марки американская машина.
Ее, Лауры, туалет явно не подходил для того, чтобы сесть за стол этого богатого синьора. Даже пол вестибюля выложен черным и серым мрамором. К стене Привинчены бронзовые кронштейны, на которых стояли вазоны с орхидеями,
- Это мой кабинет,— мимоходом заметил синьор Туллио, кивнув на высокую резную дверь справа.— А здесь гостиная,— и широким жестом пригласил молодых людей войти.
Лаура не могла отвести глаз от развешанных на стенах полотен в дорогих золоченых рамах. Пол покрывал голубой пушистый ковёр под цвет обивки мебели. В .открытую дверь была видна столовая с панелями из мореного дуба.
Синьор Туллио явно наслаждался впечатлением, которое произвели на гостей его апартаменты.
— Кофе? По чашечке кофе?..—И он вышел, чтобы распорядиться.
— Уйдем, поскорее уйдем отсюда,— негромко попросил Джованни, который очень неуютно чувствовал себя в этом богатом доме.— Прошу тебя.
— Неприлично так сразу. Немного посидим,— и Лаура успокаивающе коснулась его руки.
— Ну, а теперь рассказывайте,— весело проговорил хозяин, вернувшись в гостиную.— Как живет синьор Антонио, что делает твой отец, Лаура?
Она отвечала, тщательно подбирая слова. Немыслимо было объяснять здесь, в этой обстановке, как жили они
до сих пор. И о том, что Антонио давно уволили из мэрии, она промолчала, представив дело так, будто ее дед ушел с работы по старости. А отец... отец в Нью-Йорке. Последнее письмо, когда она была еще девочкой, действительно пришло из Нью-Йорка.
— Ну, раз в Америке,— понимающе улыбнулся хозяин,— то синьор Антонио, конечно, может отдохнуть на старости лет. Дело в том, что и своих мальчиков, когда они получили образование, я тоже отправил за океан.— И синьор Туллио стал оживленно рассказывать, какие возможности открываются в Америке для его сыновей.
С подносом, на котором стояли чашечки кофе, вошла жена Туллио, синьора Франческа — располневшая, невысокая женщина с короткими седыми, слегка подсиненными волосами. Она были и, закрытом черном платье, с дорогими круженнми у порота и па руканах. Поставив поднос, она подняло глаза па мужа и после его легкого, почти незаметного кивка, разрешающего сесть, опустилась в кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23