.. Только одно желание владеет им: скорее, скорее погрузиться в бездну эйфории... Он, Джованни, не раз встречал таких, но то были посторонние люди, которых он раньше не знал. А ведь с Марко они виделись каждый день. И все мальчишки считали его добрым,
справедливым...
— Скотина,— пробормотал ему вслед Элио.— Он, он довел Корину.
— А его?
— Что его? — не понял Элио.
— Кто его довел?
Элио пристально посмотрел на Джованни, будто видел его впервые, и не сразу ответил.
— В чем-то ты прав. Определенно прав. Но так опуститься, отравлять все вокруг никто не имеет права.
У каждого есть какой-то долг. А ему даже родители нужны только затем, чтоб их грабить. Ненавидит их, ненавидит всех и жизни окружающих готов обменять на свое проклятое зелье...
Джованни казалось, будто Элио сыплет соль на его раны. А если б он узнал? Какие слова сказал бы ему, такому же, нет, вероятно, худшему преступнику, чем Марко?
— А у него были, между прочим, свои идеи, «общество молодых», изоляция,— заговорил Джованни.— Я, правда, не считал все это сколько-нибудь серьезным. Но он отвергал такую жизнь, какую ведут его отец и вообще все преуспевающие дельцы.
— Ну еще бы! «Конфликт поколений»,— усмехнувшись, подхватил Элио.— Годы учебы в колледже освобождают молодых людей от многих навыков и понятий: некритического приятия прошлого, предрассудков детства, сдержанности чувств, тирании «авторитетов»... Хорошо, удобно!.. Но из рабочей среды много ли ты встречал таких умников?!
Джоввнни пожал плечом. Действительно, в тех рабочих семьях, с которыми он сталкивался, всяких там «конфликтов поколений» не наблюдал.
— То-то же! — удовлетворенно произнес Элио.— У нас другие заботы.
— Заработать...— подсказал Джованни.
— Не только... И в движении надо участвовать...
— В каком?
— Ну... хотя бы... за мир...
— В коммунистическом?!
— И в нем... Не скрываю, работаю... хоть периодически и попадаю за решетку.
После долгой паузы Джованни с искренним удивлением произнес:
— Не понимаю, зачем тебе это надо?
- Так ведь хочется жить, как человек! Но мы с тобой еще об этом поговорим. А сейчас иди, парень. Я ведь знаю, какой у вас с Лаурой сегодня день. Иди... Я останусь, посижу! Иди же! Маленькая Лаура тебя, наверное, заждалась.
— Да, да...— Джованни чуть не прибавил «спокойной ночи». Он был вконец расстроен... Из-за Марко и слов Элио. Это только самому себе легко все объяснять, перед самим собой оправдываться...
Лаура ждала его в легком халатике, с заплетенной на ночь косичкой. На столе стояли две чашечки остывшего кофе. Из ее комнаты доносилось похрапывание синьора
Антонио.
— Лаура, ты любишь меня, Лаура? — обняв ее, заглядывая в ее глаза, спросил Джованни.
— Ты еще спрашиваешь?!
— И всегда будешь любить, что бы ни случилось? — Он знал, что бессмысленно вот так спрашивать, и все же не мог удержаться.
Она чуточку отстранилась и очень серьезно ответила:
— Теперь, мой любимый, родной мой, уже ничего не может случиться с тобой, а только — с нами. Нет Лауры, нет Джованни — есть м ы. И всегда будем мы — и в радости и в... горе.— Она прижала к себе его голову.
ГЛАВА 7
Молчание длилось долго. Антонио, так и не сняв «парадного» пиджака, который он надел на похороны Корины, сложив на коленях руки и не поднимая головы, сидел у окна п своем кресле. Лаура покусывала губы. Говорить она не могла — боялась разрыдаться. А Джованни... Он чувствовал себя преступником, который ожидает приговора.
— Что же теперь делать? — спросил он, не выдержав этого удручающего молчания. Рассказано все — и то, что было, и то, что ему предстоит, если начнет работать с Агостино.
Ни Лаура, ни старик словно не слышали его вопроса, будто его вообще здесь не было!
Неужели это их ответ?! Как самонадеянно он слушал Лауру, когда она говорила о счастье видеть любимого, и старик радовался как самому близкому, дорогому человеку. А он, Джованни, принимал это почти поклонение как должное, не задумываясь, заглушив угрызения совести. Впрочем, никаких угрызений не было. Совесть молчала. Да что теперь об. этом?! Ясно одно. Он принес в эту семью не только горе, а нечто нечистое, преступное, сделав и Лауру, и старика как бы своими соучастниками Когда он уйдет, им будет еще тяжелее, гораздо тяжелее
чем до его появления,— погребенные надежды, обманутые ожидания. Он причинил непоправимое зло тем, кто отнесся к нему с такой любовью, с такой искренностью.
И опять, даже раскаиваясь, он пытался найти себе оправдание: как же он должен был поступить? Войдя в дом, объявить: я — преступник... Будущего у меня нет... Но верил же, сам верил, что навсегда расстался с прошлым,,..
Поймав себя на этой попытке оправдаться, Джованни стиснул зубы — вот и сейчас, как подонок...
Старик достал платок, вытер лицо.
— Что же мне теперь делать? — уже совсем тихо, безнадежно повторил Джованни и поднялся.
— Что нам делать?! Н а м...— Лаура дрогнувшим голосом выделила это «нам».
Джованни непроизвольно перевел дыхание: все вокруг внезапно стало не таким мрачным и безнадежным.
— Главное, что ты отказался!—Антонио повернулся к нему. Он, очевидно, ждал, чтобы первой заговорила Лаура.— Главное, ты с этим покончил. А теперь будем думать.
Они долго обсуждали, что следует предпринять.
— Ясно одно,— твердо сказал Антонио,— из Рима надо уехать. И уехать так, чтобы об этом никто, даже... твой друг... не знал... И лучше всего отправиться в Геную.
— Конечно, в Геную! — облегченно воскликнул Джованни.— Там легче найти работу и... затеряться легче. Портовый город. Много моряков... разные люди...
Лаура тоже была согласна. Это единственный город; с которым их связывает что-то почти кровное. Там, в горах Лигурии, сражался отец. Об этом, очевидно, думал и ее дед.
Антонио, как всякий отец, не терял надежды что-либо выяснить насчет Филиппо. Была еще одна мысль, которую он, правда, не высказывал молодым. После их посещения синьора Туллио просто невозможно было об этом сказать. Но мысль эта преследовала его давно.
Филиппо был ранен в ущелье и лежал потом в селенье Канталупо целый месяц. Его прятали, потому что боялись: гитлеровцы снова могут нагрянуть. Может, найдутся те, кто его выхаживал, кто с ним воевал. Друзья Филиппо — партизаны. Это вам не случайное знакомство с синьором Туллио. Люди сражались плечом к плечу
с его сыном, а дружба, скрепленная кровью, не забывается, не умирает.
Ехать решили сегодня же. К чему откладывать?! Аго-стино может приехать в город, зайдет в гости — и снова объяснения.
Да, ехать надо сегодня! Он, Джованни, конечно, верит другу, но мало ли какие бывают случайности, непредвиденные обстоятельства.
— А вещи, как быть с нашими вещами? — Антонио указал на свое кресло, стол, кровать.
— Их никто не купит,— проговорила Лаура.— А е,сли взять с собой, по дороге рассыплются.
— Да и перевозка обойдется дороже, чем они того стоят,— сказал Джованни.
Но Антонио видел старое кресло, стол такими, какими он вместе с женой их покупал.
— Я передам это все Элио, оставлю записку, что разрешаю забрать, когда мы уедем.— Бросить вот так нажитое, хоть и не имеющее уже цены, Антонио не мог, пусть вещи еще кому-то послужат.
Собирались они недолго. Все уместилось в двух чемоданах. Перед самым отъездом старик вызвал во двор Элио. Долго объясняться им не пришлось. Сосед с полуслова понял, что после визита двух молодчиков Джованни не стоило задерживаться в Риме.
— Он, дети, ни о чем не спросил, не спросил даже, куда едем! — Старика явно взволновало это прощание.— Элио передаст завтра наши добрые пожелания тетушке Лоле, синьору Альваресу и всем остальным.
— Я выйду первым,— сказал Джованни и взял оба чемодана.— А хозяину, если встретится и спросит, скажите: едем ненадолго к сестре моей в Неаполь. Элио потом объяснит.
Но никто им не встретился: после похорон все были у Лолы.
Антонио вышел из своего, дома последним. Он боялся этой минуты, боялся, как бы внучка не увидела его лица. Он, старик, уезжал от стен, с которыми сроднился, от соседей, которые теперь казались ему почти родными, уезжал в неизвестность, мало надеясь уже на собственные силы и на молодых. Какая надежда при безработице, к тому же все осложнялось этой ужасной историей с Джованни.
Выходит, Аделаида была права, ничего хорошего никогда не ожидая от жизни.
И все же было, было хорошее и радостное. Их с Аделаидой молодость и рождение сыновей, шалости мальчишек и скромные удовольствия — прогулки, кино, изредка—театр. Но главное — молодость! И сейчас, проезжая, по Риму, старик видел город глазами того, прежнего, молодого Антонио. А может, еще острее.
— Провезите нас мимо Колизея,— сказала Лаура шоферу, когда они садились в такси.
— И мимо фонтана Треви,— добавил Антонио.
И вот машина мчится по узкой улочке. Антонио с детских лет помнил ее, и вдруг неожиданно на срезанном углу возник этот огромный фонтан. Когда мальчишкой его сюда привел отец — он замер от восторга. Не мог поверть, что не волшебство, а на самом деле они живые в голубой воде бассейна, могучие белые кони, впряженные в огромную раковину, на которой стоит сам бог Океан. За его спиной дворец с колоннами, удивительными статуями в нишах. А люди вокруг фонтана, машины — все такие маленькие, незначительные.,.
Уже взрослыми он привозил сюда сыновей, потом Лауру и с ними, так же, как в первый раз, восторгался этим чудом из белого мрамора в лазоревой воде источника, что вырывается из-под земли...
Такси проносилось мимо дворцов, базилик, памятников, площадей, мимо полуразрушенного и все равно прекрасного Колизея. Яркие, удивительно четкие картины прошлого, казалось, давно забытого, вдруг возникали перед мысленным взором старика. Здесь он гулял с хорошенькой девушкой, своей будущей женой... Сюда приходил с Винченцо и Филиппо кормить голубей... Тут их с крошкой Лаурой застал ливень...
О чем-то негромко говорили за его спиной молодые, он ничего не слышал... Он будто прощался не только с минувшим, но и с жизнью. Но не было печали в его душе, потому что расставание как-то удивительно вернуло его в молодость, а молодость всегда прекрасна, как бессмертная красота этого вечного города...
ГЛАВА 8
Антонио вышел из дому, когда небо лишь чуть-чуть розовело. Улицы казались вымершими, и только грузовые машины подъезжали, подхватывали в кузовы огромные пластиковые мешки с мусором, стоявшие возле лавок и во дворах. Был тот ранний час, когда улицы принадлежат фургонам с хлебом, мясом, молоком, свежей рыбой.
Старик мурлыкал себе под нос песенку о попугае, которую молодежь давно позабыла, а ему она нравилась. Так смешно выводила малышка: «Папагай, папагай, каро мио...» Бывает же так: услышишь песню, и она вызывает то же настроение, что и много лет назад.
А вот и овощная лапка Леонардо. Дело в том, что тот закупил в селении Канталупо овощи, и теперь их нужно было оттуда забрать.
Фургон уже стоял на улице перед лавкой, и Антонио, перекинувшись несколькими словами с Леонардо, едва скрывая нетерпение, полез в кабину.
— Доброе утро,— приветливо поздоровался с ним Джузеппе и, поправив голубую, с большим козырьком кепку на гладко зачесанных волосах, нажал на акселератор.
— Значит, едем,— пробормотал Антонио и вдруг почувствовал свое сердце: оно билось медленно и тяжело. Так часто думал он прежде об этой поездке, что сейчас просто не верилось: сегодня он действительно будет в Канталупо. Может, удастся найти друзей Филиппо. Хоть кто-то должен был там остаться. С тех пор, как они поселились в Генуе, эта мысль не давала старику покоя, и однажды он высказал ее хозяину маленькой овощной лавчонки неподалеку от их дома.
Антонио по просьбе Лауры иногда заходил к Леонардо купить овощей, и они перебрасывались несколькими фразами, сообщая друг другу новости, вычитанные из
газет. Леонардо недавно овдовел, и, так как всеми делами прежде заправляла его жена, ему стоило больших трудов разбираться со счетами и цифрами. На сыновей он не рассчитывал. Те жили отдельно со своими семьями и редко навещали отца.
Чувствуя взаимную симпатию, оба старика подружились. Антонио частенько помогал Леонардо разобраться
в его не очень сложной «бухгалтерии». Покончив с делами, они садились выпить по чашечке кофе и побеседовать.
Узнав о желании Антонио съездить в Канталупо, Леонардо сказал, что нет ничего проще. Джузеппе поедет туда за овощами и его прихватит. Только в какой это будет день — пока точно не скажешь. Парень ведь работает в порту, в близлежащие селенья ездит вечером, вернувшись из порта, а Канталупо далековато. Надо подождать, когда у него будет свободный день.
Заговорили о Джузеппе. Парень работящий, добрый, старательный, но очень неосторожный. Кто о чем, а он непременно разговор переводит на политику. Гнать, мол, надо американцев с их ракетами.
Антонио сказал, что совершенно согласен с Джузеппе. Даже ребенку ясно, чем для Италии, да и не только для Италии, это может кончиться.
Леонардо в знак согласия кивнул — все это так — и, наклонившись к Антонио, доверительно произнес:
— Скажу ним больше. В нескольких километрах от Комизо...
— Это на юге Сицилии... Небольшой городок.
— Верно. Так вот там, где был старый аэродром, полным ходом идет строительство крупной военной базы. Мне это сказал очень осведомленный человек из нашей партии христианских демократов. Безумие! Верно?!
Антонио глубоко вздохнул:
— Люди протестуют, возмущаются...
— А базы продолжают строить... Джузеппе даже участвовал в марше мира Катанья — Аугуста — Комизо... Нет, не стоит парню наживать себе неприятности...
— Я с вами не согласен...
И оба старика впервые со дня знакомства заспорили. Однако это не повлияло на их добрые отношения, и Антонио с нетерпением ждал, когда Джузеппе повезет его в Канталупо.
Лаура и Джованни пробовали отговорить старика от этой поездки. Не забылся еще визит к синьору Туллио. Но того старик знал лично и адрес имел. А тут? Кто вспомнит через столько лет какого-то Филиппо, который к тому же не был даже родом из этих мест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23