По главе ее по-прежнему наш комнаньо.
— Коммунист? — спросил Антонио. Последнее время он так много слышал о коммунистах, что было естественно члену партии возглавить такую серьезную организацию.
Энрико кивнул.
— Он уже соррк лет в партии. Ну, пожалуй, хватит, а то я совсем заговорил хозяев.
— Но это очень, очень интересно! — проникновенно произнесла Лаура.
— И все же женщине не следует забывать о своих обязанностях,— в который раз за этот вечер напомнил жене Джованни...
Когда гости ушли, молодые и старик еще долго беседовали об этой встрече. Антонио даже строил планы: а вдруг и впрямь вернется Филиппо? Лаура с восхищением говорила о новых знакомых. А у Джованни из головы не выходил Джино. Ему казалось, что человек этот приобретает над ним какую-то непонятную власть. Что бы он сказал, если б узнал...
И всё же все трое подсознательно думали о главном, поэтому ни Лаура, ни Джованни не удивились, когда Антонио сказал:
— Мы поплатимся первыми, раз здесь у нас под боком пристраивают эту смерть.
— Твои друзья правы,— заметила Лаура.— Но что нам делать? Ты, Тони, их расспроси...
Джованни промолчал. Ночью он долго не мог уснуть. Все хорошо, все правильно. Он со всем этим согласен. Но ведь выбора ему не дано. До чего все в этом мире подло устроено! Лучше бы эти люди не приезжали, не бередили душу. И он сидел среди них — один из тех, кого они называли преступниками. Пусть не по своей воле, но что от этого меняется? И, что бы они ни говорили, завтра снова он будет среди «своих» и выполнит все, что ему прикажут. Благими словами, благими намерениями сыт не будешь!
Все это ужасно. И если война начнется, и вправду не выжить ни им с Лаурой, ни будущему сыну. Достаточно он знает о Хиросиме!.. Небось у себя, возле Нью-Йорка, не поставили ракетных установок, а здесь, на чужой земле. И он ничего не может поделать, как, вероятно, и многие другие. Не выйдешь же на улицу, не крикнешь, как это сделал Марко на пьяццо Навоны: «Спасите наши души!..»
ГЛАВА 13
Прошло немало времени, Джованни по-прежнему работал на своем «пирелли», но разговор с партизанами, как гвоздь, сидел в голове. Помимо своей воли отмечал, что догадка его насчет хозяев не лишена основания. И дело не только в том, что теперь до него остро доходил смысл слов, которыми перебрасывались «пассажиры».
Уже не было секрета, что в ящиках, которые он иногда помогал грузить,— оружие. Наглых молодчиков, которых он возил на какие-то сборища, знал в лицо. В разговоры не вступал, старался объясняться жестами — после аварии, мол, плохо слышит.
Агостино это понравилось.
Позапрошлым вечером фургончик пришлось вести в Милан. То, что еще в горах сменили номера на обеих машинах, которые следовали одна за другой, его, Джо-
ванни, не удивило — и фургончик частенько перекрашивали, и номера меняли.
В этот раз Джованни издали видел, как вывели из бистро какого-то мужчину и втиснули во вторую машину.-Но ничего не было, никакой погони.
— С него надо получить кое-что, не очень честно с нами играл,— как бы вскользь заметил Агостино.
Очевидно, Джованни как-то себя выдал. А может, Агостино сказал это просто для того, .чтобы предупредить друга. Но человек, которого они втащили в «мерседес», до этого шел вместе с похитителями, оживленно беседуя, и попытался возражать лишь тогда, когда ему предложили сесть в машину.
Вероятно, и на этот раз Джованни постарался бы поверить словам Агостино. Но на другое утро, когда подошел к киоску купить сигареты, в глаза бросился заголовок в газете, которую читал какой-то старик:
«Вызов закону! Новое похищение бандитами синьора...»
Значит, это он, Джованни, бандит. Стал «своим человеком» у людей, о которых с такой ненавистью говорил Джино. Догадывался, да что там догадывался! Знал! Только совершенно точно нее прояснилось сегодня.
Пока готовил машину, додумал все до конца. Впервые позволил себе четко и ясно представить свое положение, свою дальнейшую жизнь. Преступления, подлость, людская ненависть, презрение таких, как Джино, будет ему сопутствовать. Но рано или поздно придет час расплаты... Какое имя он оставит сыну, какую память о себе Лауре?
— Тебя зовет босс! — крикнул Агостино у самого уха. Джованни так и замер с торцовым ключом, которым
привинчивал запасное колесо — заднее спустило.
— Сейчас закончу,— буркнул он.— Надо еще масло проверить.
— Иди, без тебя сделают,— коротко бросил Агостино. Последнее время они редко бывали вместе. Агостино
теперь только иногда садился за руль, а больше командовал в гараже. Джованни оправдывал друга: он всерьез увлечен певицей из кабаре. Как-то даже сказал, что намерен поселиться с ней вместе.
— Иди же,— беззлобно прикрикнул Агостино, и Джованни, гадая о том, зачем его вызвали, отправился в небольшое двухэтажное здание, официально именовавшееся диспетчерской.
Его босс, тоже лишь официально числившийся начальником гаража,— холеный здоровяк лет тридцати пяти, с густой щетиной усов над пухлыми губами,— негромко спросил, в полном ли порядке машина.
Джованни только плечом пожал. Уж как он ухаживал за фургончиком, знали все — к чему, лишние вопросы?
— Нам к вечеру предстоит интересная прогулка. Поедем в горы, так что проверь еще раз тормоза, отдохни.— Босс тут же добавил: — Но здесь, в гараже. Отлучаться запрещено. Ты свободен.
Джованни вышел, недоумевая. К чему этот вызов? Можно подумать, что фургончик их подводил.
Агостино прикручивал к багажнику новую запаску. Джованни ушел в небольшую комнату, где стоял диван и которая служила шоферам раздевалкой.
Жаль, что вместе с сигаретами он не взял в киоске газету. Может, к похищению ни он с Агостино, ни их боссы не имеют никакого отношения? Впрочем, правильно, что не взял. Если он, Джованни, излишне мнителен, то зачем читать, если же подозрения справедливы, то приносить газету в гараж более чем неблагоразумно...
Выехали они, когда стемнело. Рядом сидел Агостино. В кузове еще двое парней — Джанкарло, голубоглазый, с массивным подбородком и шрамом, тянувшимся от уха ко рту, синий свитер скрадывал плечи атлета; старший — Генри, парень в потертой кожаной куртке. На его бледном лице с коротким прямым носом и близко поставленными серыми пронзительными глазами застыло выражение надменного превосходства.
Джованни понятия не имел, для чего этот ночной рейс. Но болтливость и любопытство так же опасны, как липнувшее переднее колесо машины, и потому не задавал вопросов. Он пытался угадать, зачем они едут в горы, да еще по такой скверной дороге. Вся она в выбоинах, узкая, повороты, крутые спуски. Под самым бортом машины тяжелой сыростью дышит пропасть.
Агостино напевал, потом стал обстоятельно рассказывать о вчерашней вечеринке в баре, которая из-за его подружки закончилась потасовкой.
— Никуда с ней не выйдешь, мужчины так и липнут,—жаловался он. А в глазах у девчонки: поди сюда! Таких, как она, надо выводить на стальном поводке.
Прерывая свой рассказ, он читал вслух дорожные знаки: «резкий поворот», «возможен камнепад», «ненадежный мостик». Видно, побывал он на этой дороге. Вот почему в кабине сидел он, а не Генри.
— Нет, тебе все .же пора жениться! — заметил Джо-ванни.
- Опять ты за свое! Разве на таких женятся?! Уведут в один прекрасный день. Вот встретилась бы мне такая, как Лаура, я бы минуты не раздумывал...
Ехали они уже больше двух часов. Неожиданно Генри приказал остановить машину и выйти поразмяться. У Джованни от напряжения уже слезились глаза, и отдохнуть было как нельзя более кстати. Он отошел в сторону, с удовольствием расслабляя руки, спину.
Куда это их несет дьявол?! Что они ищут на пустынной дороге? Кого здесь похищать, кого грабить?! Не полезут же в крестьянский двор красть свинью или корову. Если б ехали в какой-либо город, то не тряслись бы здесь, катили бы по магистрали. Но на автостраде нужно платить, а следовательно, кто-нибудь заметил бы их группу. Впрочем, и у шлагбаумов, где взимают день- ги за проезд, есть свои люди. Нет, тут что-то другое.
Агостино продолжает нести какую-то чепуху. А чем сейчас заняты и кузове Генри и Джанкарло? То и дело оттуда доносится: «Крепи!», «Разверни!», «Нет, так не пойдет...»
О мадонна, за что только не берется человек, никак пулемет устанавливают. Правда, собственными руками не убиваешь, не грабишь. Да разве это не одно и то же: привозить бандитов, потом удирать, увозя их с места преступления?
— Аванти! — весело крикнул Агостино, направляясь к кабине. Настроение у него такое, будто выбрались они на веселый пикник.
Как только машина двинулась, Джованни, наклонившись к Агостино, негромко спросил:
— Ну что?.. Я видел.
Тот похлопал его по плечу:
— Успокойся!.. И... никаких вопросов...
— Агостино! Это что, дорога в ад?
— Говорю же, успокойся. Крови не будет! Клянусь! Никакой крови... Сам увидишь. И всё, всё... ты не спрашивал, я не отвечал. И чтоб это... в последний раз.
Джованни судорожно сжал руль. «Крови не будет». Для чего же тогда оружие? Не сказал же Агостино: тебе померещилось!.. Тогда зачем? Никого даже не испуга
ешь — дорога совершенно безлюдна. Лишь где-то в стороне, вероятно, на уступе скалы, несколько едва приметных огоньков — селенье.
Но вот и оно осталось позади. Сейчас пулемет был направлен в сторону ущелья, которое угадывалось справа от дороги.
И вдруг неожиданно вдали, почти на отвесном склоне слева Джованни увидел светящееся, дрожащее в темноте пятно. Когда подъехали ближе, свет фар выхватил из мрака колоссальную белую плиту, уходившую вверх вместе со скалой. На этом будто светящемся снежном мраморе было что-то написано, что именно, Джованни разобрать не успел, глянул на дорогу...
Машина промчалась мимо.
— Здесь надо развернуться,— через некоторое время сказал Агостино, указывая на небольшую площадку, за которой угадывалось какое-то каменное строение.
Разворачивался он медленно, стараясь рассмотреть, что там в стороне темнеет.
— Похоже на разрушенный замок...— полувопросительно произнес он.
— Памятник был! Кусок скалы свалился... Давай левее, еще левее!.. Осторожнее! — И уже выкрикнул:— Задние колеса!
Но Джованни удержал фургон, и колеса не соскользнули с обрыва.
Дорога закончилась здесь площадкой, усыпанной камнями,— видно, обломок горы обрушился с большой высоты и буквально раздробил памятник. Но почему его воздвигли в таком глухом месте — среди гор, рядом с глубоким ущельем? Но если уж воздвигли, что ж не позаботились власти сделать более широкую дорогу?
— Стоп!.. Разомнитесь! — Крикнул Генри. Агостино тут же продублировал команду и добавил:
— Выходи!
Джованни выключил зажигание и остался сидеть за рулем. Он устал, хотелось несколько минут подремать, откинувшись на спинку сиденья.
— Твой напарник совсем оглох?! — насмешливо спросил Джанкарло, когда Агостино вышел из кабины.
Генри стоял в стороне, распечатывая пачку «Мальборо».
Агостино обошел фургончик и, тронув за плечо друга, негромко сказал:
— Вылезай! Им хочется покомандовать. Я бы повел машину назад,— все так же тихо продолжал он.— Но был уговор — за рулем только ты!
— Разве я отказываюсь?! — зевнув, Джованни выг брался из кабины и с досадой проговорил: — Просто не понимаю: трястись по такой дороге, чтобы покурить возле развалин памятника?
— Заткнись! — резко бросил Агостино, в его таких знакомых зеленоватых глазах вспыхнула злость: Джованни невольно обернулся.
Позади них, покуривая, стоял Генри. Значит, это его испугался преданный друг?! Оба отошли в сторону, но Джованни расслышал, как Генри мрачно бросил:
— Я с самого начала был против... Займись-ка своим дружком!
Джованни, ругая себя за несдержанность, сел на камень. Действительно, какое ему дело, зачем они приехали. Получай деньги и остального не касайся. Видно, нервы сдали—вот и разболтался. Впредь надо следить за собой.
Вокруг стояла будто осязаемая тишина. Горы сливались с небом и, казалось, отделили эту темную чашу, дорогу, площадку и ущелье —от всего мира. Вдали прозвучал зловещий крик совы. И снова тишина... тишина
— Аванти! — приказал Генри.
И снова мелькает справа гранитная стена, слева холодом дышит ущелье...
— Сбавь скорость! — бросил через плечо Агостино Он смотрел сейчас не на дорогу, а на гору, поднимавшуюся к звездам.
Впереди показалась беломраморная плита, мимо которой они недавно проезжали.
А вот уже, явственно различимы строки, вспыхнувшие золотом в свете фар.
— Стоп! Стоп! — гаркнул Генри.
Джованни, затормозил и вдруг, в одно мгновенье, все понял. Это была та самая мемориальная доска о которой говорил Джино. И золотом написанные имена — имена погибших здесь, в ущелье, партизан. Слышалось даже проникновенно сказанное: «Наша святыня»
Из окна фургона ударил пулемет, высекая белые, красные, зеленые огоньки...
В мрамор били пули, убивая имена уже убитых
Джованни, весь похолодев, стиснул зубы и, резко нажав на педаль, рванул машину. Очередь полоснула мимо мрамора по гладкой поверхности скалы.
Агостино схватил его за плечо, злобно, с неприкрытой ненавистью:
— Не дергайся, кретин!
Но Джованни будто слышал иные голоса. Голоса Лауры, Антонио, Джино: предатель!.. предатель!.. предатель!.. Словно эхом в горах: предатель!.. И стоны тех, кого снова расстреливали так подло, трусливо...
Из кузова, развернув пулемет, продолжали строчить, раздавались проклятья. Но пули цокали по стене, не попадая в цель.
— Остановись, гаденыш! — и Агостино выхватил пистолет, навалившись на Джованни.—Тормози!
Однако выстрелить он не мог, потому что тот, изловчившись, плечом ударил его под локоть.
Агостино пытался ногой столкнуть с акселератора ботинок Джованни, тянулся к рычагу сцепления, к ключу зажигания.
Но Джованни только крепче стиснул зубы. Он был недвижим, как каменная глыба...
Все это длилось лишь секунды.
— Мацкольцони!.. Мацкольцони!..— свирепо бормотал он сквозь стиснутые зубы, вписывая машину в кривую обрыва.
Агостино все понял и в отчаянии пытался перехватить руль, отвернуть от ущелья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23