Наконец она закрыла рот, сглотнула слюну и, скосив глаза, взглянула ему в лицо. Дима успокаивающе кивнул, мол, порядок, не переживай так. Девушка облизала губы и сказала тихо, почти шепотом:
— Не мучай меня, пожалуйста. Отпусти. Ну, отпусти, ну я очень, очень прошу.
В этой просьбе было столько детской обиды на несправедливость и неадекватность наказания совершенному проступку, что у него навернулись слезы. Он склонился к ней и, закрыв глаза, прижался щекой к влажному лицу.
— Бедная моя, — прошептал он. — Прости, я не могу тебя отпустить. Не могу.
Дима отстранился и посмотрел ей в глаза,
— Как тебя зовут?
— Св… — голос девушки прервался и она судорожно всхлипнула. — Света. У меня есть парень. Он убьет тебя.
Дима покачал головой.
— Он скоро забудет тебя. Ну, не плачь, не плачь. Давай-ка я, — своим платком он вытер дорожки слез. — Вот так. Поверь мне, все будет хорошо.
— Но мне больно, — жалобно сказала она, — мне очень больно и страшно.
Губы девушки задрожали, и бессильные слезы опять потекли по лицу. Дима отошел к столу, быстро сделал дозу и, наполнив шприц, ввел жидкость в капельницу.
— Сейчас все пройдет, — пообещал он, — сейчас.
Он увидел, что она ощутила приход, и по тому, как закрылись глаза и искривленные страданием губы тронула робкая улыбка незнакомого наслаждения, понял, что это ее первый опыт.
Дима дождался, пока она уснет, и отстегнул фиксирующие ремни. Голова девушки свесилась набок. Выражение детской беззаботности и беззащитности на ее лице, которое иногда бывает у спящих, поразило его. Осторожно придерживая девушку, он разложил кресло. Она что-то забормотала во сне, всхлипнула и вдруг доверчиво прижалась к нему. Совсем как потерявшийся щенок, которого взяли на руки. Он замер, прикрыв глаза и ощущая ее дыхание у своей груди. Затем положил ее на спину, зафиксировал ремнями и прикрыл простыней. Напряжение последних часов схлынуло, и усталость навалилась, как снежный обвал. Дима разделся и, морщась от боли, растер руки смягчающим гелем. Привычно, как домохозяйка ужин, приготовил дозу и, уколовшись, прилег на водяной матрас.
— Итак, ты не уберег ее.
Волохов стоял, облокотившись о парапет набережной, и плевал в серую мутную воду. По Москва-реке плыли окурки, щепки, пустые пластиковые бутылки и радужные бензиновые пятна. Прошел буксир. Грязная пена билась о каменные стены набережной.
— Чего молчишь? — Александр Ярославович, стоя спиной к реке, разглядывал кремлевские стены.
Накрапывал дождь, стены были бурыми, как промокшая шерсть поднятого оттепелью из берлоги медведя. Тополь, упавший во время бури, повредил несколько зубцов и рабочие восстанавливали их, стоя в выдвижной корзине аварийной машины.
— Что мне было, привязывать ее? — Волохов в очередной раз плюнул в проплывающий окурок и промахнулся.
— Да что угодно, — взорвался Александр Ярославович, — дома запирать, веревками вязать, снотворным поить. Все что угодно!
— Что теперь говорить…
— Да уж, теперь говорить нечего. Прекрати наконец плеваться!
Волохов повернулся спиной к реке, сунул руки в карманы куртки и прислонился к парапету. Глаза у него были покрасневшие, щетина на подбородке придавала вид разбойничий и устрашающий.
Александр Ярославович брезгливо посмотрел на него.
— Ты что, опять в лесу ночуешь?
— В радиусе километра от дома его не было, — не отвечая, сказал Волохов, — возле ресторана тоже, я бы почувствовал. Значит, или действовал сообщник, или след больше не ощущается. Я предполагаю второе. После того, как я э-э… успокоил его подручных, он решил действовать самостоятельно.
— Теперь уже неважно, что он решил, — раздраженно заметил Александр Ярославович, — ты отдал ему инициативу…
— Мы отдали инициативу, — внешне спокойно поправил Волохов.
Александр Ярославович засопел, сдерживаясь.
— Хорошо, мы отдали инициативу. Сидели и ждали, когда он придет. Что мы сейчас имеем? У нас есть пророчество, есть труп диггера, есть убийство отца Василия, — Александр Ярославович загибал пальцы, — есть похищенная девица. Наконец, есть изуродованный покойник. Ты можешь попросить помощи у тех людей, к которым он приходил под видом священника?
— А кого искать? В чьем он теле, мы не знаем.
— Тогда, я полагаю, надо исходить из пророчества.
Волохов опустил глаза и медленно заговорил, вспоминая.
— В лето жаркое, когда какие-то там гадости овладеют народом серым и убогим…
— Не ерничай.
— …возьмет он деву красную — деву он взял. Сломит веру ее неокрепшую — веры, как таковой, у девы и не было. Окружит ее чрево знаками бесовскими — это как понимать? И зачнет с ней врага рода человеческого злым семенем…
— Вот! Я думаю, исходить надо из этого. Он может менять облик, но зачать захочет естественным образом. Я думаю, изначально, он в мужском теле.
— …из порочных людей собранных, — продолжал Волохов. — Собирать, кстати, проще в женском теле. Суккуб Суккуб — демон, принявший женский облик для вступления в половые связи с людьми., как вы знаете, может соблазнить кого угодно…
— Говори за себя, пожалуйста.
— Я имею в виду не вас, а нормальных людей. В смысле — обычных, — поправился Волохов.
— Возможно, но хранить собранный материал удобнее в мужчине. Нет?
Волохов покачал головой.
— Я попробую выяснить, не было ли чего-то необычного в последнее время, но Москва — большой город.
— Пороки, с точки зрения веры, …
— Тогда мне придется проверять все десять или двенадцать миллионов жителей и приезжих. Ибо сказано: кто без греха…
— Прекрати, Волохов. Ты знаешь пророчество, вот и ограничь круг поисков в соответствии. — Александр Ярославович поежился, — прохладно становится.
Дождь усилился, рабочие накрыли разрушенную часть стены брезентом и собирали оборудование. Собор Василия Блаженного мрачной громадой царил над рекой. Набережная была пуста, только одинокий рыбак в блестящей ветровке щурил глаза, надеясь разглядеть в сумерках прыгающий на волнах поплавок.
— Подбросить тебя? — спросил Александр Ярославович.
— Нет, пройдусь пешком.
— Ну, как знаешь. Я пока не буду докладывать, но долго тянуть не смогу. Не забудь, от этого дела зависит ваше будущее. Если мы с тобой проиграем, такое начнется, что еще лет двести забвения вам обеспечено.
«Волга» ушла в сторону Васильевского спуска. Волохов поднял воротник куртки, вытер ладонью мокрое от дождя лицо и побрел вдоль набережной к Александровскому саду. Рыбак подсек что-то и, быстро вращая катушку, потащил добычу наверх. Волохов остановился посмотреть на улов. На крючке болтался использованный презерватив. Рыбак в сердцах выругался и стал двумя пальцами брезгливо снимать резинку с крючка.
— Что, отец, подарок из Кремля? — спросил Волохов.
— Ну да, — пробормотал мужик, покосившись на него, — из Кремля. Оттуда нынче только бутылки пустые выбрасывают.
Петрович, аккуратно постукивая маленьким молоточком, вгонял в раму мелкие гвоздики. Ольга сидела на табурете и наблюдала за его работой. Во время урагана большое дерево упало, разбив своей вершиной окно на кухне.
— Ты, мать, сразу бы стеклопакеты ставила, — сказал Петрович. Из-за гвоздей, которые он держал во рту, слова звучали невнятно. — Хоть и дорого, но вид совсем другой и на зиму окна заклеивать, опять-таки, не придется.
— Ага, сначала они мне рамы выставят и половину стены. И что мне, совсем без окон жить?
— Ну, день-два потерпеть можно, — Петрович забил последний гвоздь и слез с подоконника, разглядывая свою работу. — Хорошо, хоть сейчас стекла потолще поставили. Вон у соседей градом все окна высадило. Надо же додуматься: «двушку» ставить.
— Ну, так что, за удачное окончание работы? — спросила Ольга, поставив на стол бутылку водки и пару рюмок, — давай, а?
Две недели после того, что увидела в интернете, она выпивала каждый день и никак не могла остановиться. Страшные картинки преследовали ее во сне, и она вскакивала среди ночи, бежала на кухню и пыталась забыться с помощью алкоголя.
Петрович покосился на бутылку.
— Ты, мать, чего-то зачастила. Вот сейчас замазкой стеклышки по краям залеплю, и можно по чуть-чуть.
Ольга вздохнула. Пить одной не хотелось. То, что она видела в «живой камере» называлось скарингом, или искусственным шрамированием. В глобальной сети она нашла много ссылок на подобные сайты, правда, русскоязычных было немного. Это искусство пришло с островов Полинезии и получило наибольшее развитие, как разновидность татуировки, в Голландии и США, хотя по популярности сильно ей уступало. Но даже на платных сайтах закрытых клубов любителей скаринга она не видела ничего, сходного с тем, что посмотрела в сети. Ее подруга Роксана — девушка по вызову и большой специалист по бандажу, практиковавшая садомазохизм и удовлетворявшая продвинутых клиентов всеми возможными способами, посоветовала прозвонить салоны татуировки. Насколько Ольга смогла узнать, в Москве, да и в целом по России скаринг был экзотикой и решались на него единицы, удовлетворяясь небольшими простейшими операциями. Специалистов скаринга можно было пересчитать по пальцам, но и они производили впечатление дилетантов. Для большинства это было скорее хобби, чем работа.
— Ну, вот, — Петрович вытер тряпкой руки, — принимай труд, хозяйка. Красить можно, как подсохнет. Хочешь, завтра сделаю.
— Покрасить я и сама смогу, — буркнула Ольга, разливая водку.
— А закусить?
— Привередливый ты, Петрович, сил нет, — Ольга достала из холодильника банку огурцов и завернутую в фольгу ветчину.
— Без закуски только алкоголики потребляют, — рассудительно сказал Петрович, нарезая ветчину.
Он выловил из банки огурец, разрезал его вдоль и поднял рюмку.
— Ну, за то, чтобы катаклизмы почаще приходили в столицу нашей родины, город-герой, белокаменную, златоглавую…
Не дождавшись окончания тоста, Ольга опрокинула водку в рот и, сморщившись, схватила огурец и захрустела им.
Петрович не спеша выпил, облизнулся и взял кусок ветчины.
— Не поверишь, мать, половине дома окна вставлять пришлось. Во халтура подвалила! Грешно, конечно, на неприятностях человеческих зарабатывать, ну так если не я — кто другой подшустрит. Моя кобра уж на что деньги любит, — он покачал головой, осуждая «кобру», — а и то скрипеть начала: каждый день пьяный, каждый день пьяный! А как людей обидеть, если со всей душой подносят, в благодарность, так сказать, — Петрович снова облизнулся и покосился на бутылку.
Ольга налила еще по одной.
— Спасибо, Петрович, что хоть через две недели ко мне добрался. Я уж думала, без стекол зимовать придется.
— Да что там, — не заметив подвоха, Петрович махнул рукой, — свои люди, по-соседски…
Дверной звонок прервал его речь. Ольга пошла открывать. На пороге, уперев толстые руки в бока, стояла жена Петровича в бигуди на желтых волосах и засаленном на животе байковом халате.
— Где там мой благоверный? — хмуро спросила она.
— Петрович, за тобой пришли, — крикнула Ольга.
— Уже иду, только инструмент соберу.
Ольга услышала, как звякнула о рюмку бутылка. Петрович выскочил в коридор, энергично работая челюстями.
— Уже закусывает, — как бы взывая к женской солидарности, указывая на него пальцем, сказала «кобра».
— Что ты, что ты, ласточка, — пробормотал с полным ртом Петрович.
— Из шестнадцатой квартиры звонили. Когда, спрашивают, балкон стеклить будешь?
— Уже иду, уже иду, птичка моя.
Оставшись одна, Ольга прошла в мастерскую. Сегодня она не успела еще заглянуть в интернет — Петрович пришел с утра. Пришлось помогать ему снимать размеры, потом ехать в стекольную мастерскую. Она включила компьютер и присела на вращающийся стул возле него. Почти две недели от того, кто прислал ей видео, не было никаких известий. Убеждая себя, что ей это надо для работы, она снова и снова просматривала запись. Паренек, которому делали скаринг, вызывал жалость, граничащую с брезгливостью. Как бездомный завшивевший котенок. И ей никак не удавалось разглядеть того, кто вырезал на теле сероглазого паренька рисунки. Почему-то ей казалось, что она знает этого человека и сможет остановить его.
С интернетом она соединилась не сразу — ночью пользователей было много. В углу экрана мигал темный шарик вызова. Сердце забилось, как от ночного кошмара. Ольга сбегала на кухню за пепельницей и нервно закурила. На экране опять возникла та же самая комната с креслом и хирургической лампой над ним.
Сероглазый паренек резал сидящую в кресле нагую девушку с кляпом во рту. Девчонка была молоденькая, почти ребенок.
Сигарета, догорев до фильтра, обожгла пальцы. Ольга бросила ее на пол и затоптала, не обращая внимания на паленый запах тлеющего ковролина.
— Сумасшедший, — прошептала она, — ты просто сумасшедший.
Больше в комнате с белыми стенами, судя по всему, никого не было.
Девушка пытаясь кричать, билась в кресле. Лицо у паренька было хмурое, сосредоточенное. Казалось, он даже жалеет, что приходится причинять страдания, но делает это ради какой-то известной только ему высшей цели. Глаза его горели фанатичным огнем, но пальцы уверенно держали скальпель с обломанным лезвием. Ольга схватила телефонную трубку, трясущимися пальцами набрала номер.
— Алло, Роксана, ты можешь подъехать? Опять то же самое, только еще хуже. Ну, про что я тебе рассказывала.
— У меня клиент, милая моя, — голос у Роксаны был низкий, с хрипотцой, — встань, как стоял, я тебе сказала, — приказала она кому-то. — Через два часа смогу, не раньше. Годится?
— Не знаю, но я запишу все, что показывают, — Ольга почувствовала себя на грани истерики, — Это бред, сумасшествие какое-то.
— Ладно, ладно, не суетись. И не пей в одиночку.
— Хорошо, жду.
Стиснув ладони между колен, Ольга раскачивалась перед экраном, то закрывая, то открывая глаза.
— Прекрати, прекрати, ублюдок, — закричала она, не выдержав, и что было сил, саданула кулаком по клавиатуре.
Посыпались клавиши, выбитые ударом. Ольга вскочила и заметалась по студии, пиная ногами попадавшиеся на пути холсты и подрамники. Нет, я с ума сойду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45