– Звучит увлекательно.
– Так оно и есть, – откликнулся он, пропустив мимо ушей мои потуги на убийственную иронию. – За Покаянным Соглашением будущее.
– Самое близкое будущее, – сухо добавил с дальнего конца стола Макс Олсон.
– Верно, – закивал Форстер. – Когда мы на сегодня закончим, я дам вам книгу Шенка, а пока изложу вкратце. – Он подался ко мне, точно доверяя какую-то тайну. – Согласно профессору Шенку, попытки поддерживать ровные отношения между странами сводит на нет грандиозное бремя эмоций, доставшееся нам в наследство от прошлых поколений. На свете слишком много стран, слишком много народов (называйте это как хотите), затаивших обиду. Если бы мы могли уладить конфликты прошлого, международные отношения в настоящем развивались бы много глаже.
Снова вмешался Макс Олсон:
– А требуется всего-то, чтобы одна половина планеты извинилась перед другой.
– И за что же? – спросил я.
Форстер откинулся на спинку стула.
– Выбирайте сами: рабство, колониализм, Опиумные войны, кампания Кромвеля в Ирландии, геноцид в Руанде, поддержка апартеида…
– И это все? – саркастически сказал я.
– Нет, нет, – отозвался он. – Существует бесконечное множество преступлений и зверств, за которые возможно и, осмелюсь сказать, уместно просить прощения. На самом деле уже проделана большая работа по сбору материала. Можно смело утверждать, что мы разработали «как», «где» и «что» международного извинения.
И опять встрял Олсон:
– Но мы все еще ищем «кто».
Форстер кивнул:
– Совершенно верно. Крайне важно найти подходящего человека. Личность извиняющегося исключительно важна.
Я воззрился на него недоуменно.
– Вы хотите сказать, что действительно собираетесь начать просить прощение?
– Безусловно. Все важные фигуры на мировой арене уже подписались под этим проектом, отчасти ради экономических выгод, о которых вы сами потом прочтете. Главное: создается Ведомство Извинений при штаб-квартире ООН в Нью-Йорке с соответствующей исследовательской группой и регистрационным секретариатом. Многие страны прислали своих извиняющихся. Не хватает только одного… – Тут он заговорил медленно и с большим нажимом, – Верховного Извиняющегося.
Все за столом напряженно уставились на меня.
– И вы считаете, я тот самый?…
Форстер медленно кивнул.
– Мы много месяцев искали нужного человека.
– Кто это «мы»?
– Великобритания и США, – ответил Макс Олсон. – Четыре месяца назад на совещании особой руководящей группы в Женеве было достигнуто соглашение, по которому основное бремя извинительных мероприятий ляжет на Великобританию и США, и Ведомство Извинений примет нашего кандидата.
– Но в решении номинировать вас принимали участие многие лица, – добавил Форстер и кивнул на экран. – Цифровая копия видеозаписи Дженни была послана по электронной почте делегациям всех до единой стран ООН в Нью-Йорке.
Я подался к нему.
– Послана по электронной почте?
Он медленно кивнул. Я перевел взгляд на Дженни.
– Извини, – прошептала она.
Я снова повернулся к Форстеру.
– Вот каким образом мое лицо появилось на каждом, будь он неладен, компьютере у меня в редакции?
Форстер сложил перед грудью ладони, словно собирался молиться.
– К сожалению, члены одной или нескольких делегаций ООН как будто послали запись друзьям или сотрудникам вне дипломатических кругов, за что приношу вам мои извинения, хотя полагаю, они сделали это только потому, что на них большое впечатление произвело то, как страстно вы говорили. Никто не намеревался поставить вас в неловкое положение.
Дженни наклонилась к Форстеру – точь-в-точь желающая поразить наставника ученица:
– Но это ведь имело позитивный эффект, верно, Стивен?
– О да, несомненно! Ваше извинение, можно сказать, зажило собственной жизнью.
И опять Дженни:
– На самом деле запись стала самым распространенным и часто пересылаемым видео в истории Инернета.
Еще она сказала, что запись довольно быстро начали воспринимать как символ сетевого движения. В эпоху, когда журналы и электронные заметки миллионов отдельных лиц, твердо решивших наконец самостоятельно контролировать содержание веб-страниц, все больше отбирают популярность у монолитных корпоративных сайтов, моя запись воплотила идеал: использование Интернета для выражения глубоко личных чувств и эмоций. Мое видео стало победой индивидуального над безликим. И случилось это за каких-то несколько дней. Дженни ласково сжала мне локоть.
– Сейчас копий уже миллионы.
Не веря своим ушам, я помотал головой.
– И это хорошо, потому что?…
Форстер снисходительно улыбнулся.
– Вам нужно понять, Марк, что по природе своей чиновники ужасно консервативны. Они не способны разглядеть дарование, пока его не признали другие. – Он обвел рукой сидящих за столом. – Мы, здесь присутствующие, поняли, что вы тот, кто нам нужен, едва посмотрев запись, но потребовался внезапный и неофициальный успех ваших извинений перед Дженни, чтобы и другие тоже убедились в ваших достоинствах. За последние двенадцать часов мы получили десятки сообщений от других государств ООН в поддержку выдвижения вашей кандидатуры. Ваши способности произвели впечатление даже на французов.
С невольной дрожью гордости я спросил:
– Здесь ведь нет никакого подвоха, верно?
– Решительно никакого. Через пару недель состоится конференция в Дейтоне, и на ней нам бы хотелось объявить о вашем назначении.
Я перевел взгляд на экран, который еще заполняли мокрые щеки и воспаленные глаза – мое покаянное лицо.
– Почему я?
Форстер медленно кивнул.
– Фрэнсис, не могли бы вы…
Сидевший напротив меня мужчина с плохо завязанным галстуком открыл лежащую на столе папку.
– Ключевые слова здесь «правдоподобное извинение», – сказал он, произнося каждый слог так, точно это было название какой-то экзотической местности. – Согласно доктрине Шенка, ни одно извинение не может быть принесено, если извиняющийся не имеет на это права. А это означает, что если кому-то выпадет просить прощения за событие большой или даже средней давности, то в его родовом древе должен быть хотя бы один человек, напрямую связанный с нанесением обиды. – Он опустил глаза на бумаги перед собой. – По материнской линии у вас очень любопытная родословная. У вас есть правдоподобная извиняемость по… м… практически любому поводу: Уэлтон-Смиты имели отношение к работорговле, по всей видимости, занимали высокие посты в различных колониальных администрациях и с жаром принимали участие в военных кампаниях на протяжении восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого столетий. Откровенно говоря, немного есть зверств, в которых не поучаствовал бы какой-нибудь Уэлтон-Смит.
– Да уж, тот еще повод для гордости, – отозвался я.
У историка загорелись глаза.
– А как же иначе! Таким нельзя не гордиться. Такой исторический послужной список поистине поражает.
– И все со стороны матери?
– Верно.
– А как же папины предки?
– М-м… – сказал историк, закрывая папку, – ваш отец – уроженец Швейцарии, а это дает вам убедительную извиняемость практически за все остальное на свете.
Над столом прокатился рябью смешок, который быстро заглушил Форстер.
– Джо?…
– Спасибо, Стивен. Понимаете, Марк, значение имеют не только ваши предки, которые, как сказал Фрэнсис, весьма и весьма интересны. Важно и то, кто вы есть. Нам нет смысла выдвигать Верховного Извиняющегося, которому самому не в чем повиниться или который не знает, как это сделать. Но вы… ну… – Он махнул на залитое слезами лицо в экране. – Это же самоочевидно, верно? Вы, по всей вероятности, обладаете солидными запасами сочувствия и понимания плюс развитой способностью полностью вжиться в каждое данное мгновение. – Он проглядел листок бумаги перед собой и провел пальцем по какому-то списку. – Фиона Гестридж описала вас как – я цитирую – «голос неподдельного раскаяния». Эллен Баррингтон употребила выражение «убедительно страдающий». Даже Марсия Гаррис назвала вас…
– Вы за мной шпионили?
– Просто провели небольшое исследование, – вмешался Форстер.
Протянув руку, он сдернул белую салфетку, открыв серебряное блюдо с конфетами из черного шоколада, присыпанными какао-пудрой трюфелями и глянцевитыми орехами в шоколадной глазури. Он пододвинул мне блюдо.
– Вы среди друзей, – сказал он.
Я мгновение помешкал: меня разъярил этот знающий жест и одновременно притягивали деликатесы. Взяв бразильский орех, я сосредоточился на том, как мои зубы разламывают плотный внешний слой, добираясь до хрусткой сердцевины. Я провел языком по зубам.
– Я уже сказал, что впервые слышу про профессора Шенка. Может, прежде, чем мы пойдем дальше, мне стоит с ним встретиться?
Фыркнув, Форстер возвел очи горе.
– О, сомневаюсь, что это необходимо.
– Но я ничего не смыслю в международной дипломатии.
– В том-то и дело, – сказал Форстер, снова переводя взгляд на меня. – Именно поэтому вы идеально подходите для этой работы. Верховный Извиняющийся из круга обычных кандидатов никакого доверия не заслужит. А вот бывший ресторанный критике интересными предками…
– Что значит «бывший ресторанный критик»?
– Мы слышали, вы ушли из газеты. Разве нет, Дженни?
– Мне так сказала Софи из пиар-отдела в твоей редакции, Марк. Ты ведь оттуда ушел, правда?
Макс Олсон встал и отошел к окну. Закурив новую сигарету, он оперся локтем о подоконник, точь-в-точь гость на вечеринке с коктейлями, облокотившийся о каминную полку.
– Мистер Бассет, – сказал он, уверенным движением кисти приканчивая огонек на спичке, – вы слишком беспокоитесь из-за того, что осталось в прошлом. Мое правительство… Наши правительства в состоянии сделать вам предложение, от которого глупо было бы отказаться.
Форстер сказал:
– У вас будет собственная команда помощников, – поддакнул Фостер. – Историки, психологи, политики, юристы, все, кто вам понадобится. В том числе многие из тех, кто сейчас сидит за этим столом. А наша Дженни поедет с вами как начальник штаба и возьмет на себя административные проблемы.
Я повернулся к Дженни, и она подняла брови, словно говоря «Как насчет этого?». Затолкав в рот нежный, осыпающийся трюфель, я почувствовал, как на язык льется утешительная жидкость, когда из шоколада засочилась карамельная, с примесью лучшей морской соли начинка.
– Великолепно, – не выдержал я, указав на блюдо. – Мало где умеют делать соленые трюфели, как в «L'Arisan du Chocolat», – добавил я, назвав моего любимого шоколадника на Лоуэр-Слоун-стрит.
Форстер спросил:
– Дженни, они?…
Она кивнула.
– С уважением от Жерара.
– Уж кто-кто, а Жерар в шоколаде разбирается.
– Разумеется, – отозвалась она. – Как и ты.
Я взял еще конфету, потом третью. Все смотрели мне в рот.
– Ну ладно. Если я соглашусь, то что получу взамен?
– Получите? – переспросил Форстер.
Юрист извлек из папки лист бумаги.
– Дипломатический статус при правительстве ее величества, это само собой разумеется. Апартаменты под номером один на двадцать шестом этаже отеля «Миллениум» на площади Объединенных Наций за счет государства, естественно. Плюс еще одна официальная резиденция, адрес еще обговаривается, но в Женеве. И безналоговый оклад в двести пятьдесят тысяч долларов в год, который станет авансом от одной тысячной процента по шкале дифференциала, плюс…
– Подождите минутку. Одна тысячная процента от чего? Опустив страницу, Уил Мастерс снял очки.
– Тут довольно много терминов, мистер Бассет, и я бы предложил вам прочесть про шкалу Шенка в его книге. Также я бы посоветовал вам привлечь для заключения контракта независимого юриста и был бы счастлив назвать нескольких отличных специалистов, которые охотно вам помогут. Но уверяю вас, минимум, что вы получите, это четверть миллиона долларов в год, которые будут выплачиваться ежемесячными долями, и данная сумма может быть значительно увеличена в зависимости от достигнутого вами результата.
– Что вы называете значительным?
Надев очки, он снова вернулся к своей бумажке.
– Лучше прочесть книгу, – рассеянно повторил он. – Все издержки будут, разумеется, возмещены. Вы получите минимальную выплату по увольнении в размере двух годовых окладов, то есть полмиллиона долларов. Заключение первого контракта сроком на два года, и так далее и тому подобное. – Он отложил документ. – Тут еще много всего про постоянные места жительства, юрисдикции и ваше подданство, которое в ряде случаев будет меняться, но основные пункты я перечислил.
Один за другим я быстро закинул в рот два бразильских ореха. Двести пятьдесят тысяч долларов в год как аванс в одну тысячную процента от чего-то.
– Тут есть над чем подумать, верно? – сказал Форстер. Я с полным ртом кивнул.
Он подтолкнул ко мне через стол книгу.
– Поезжайте домой. Прочтите это. И позвоните нам, – продолжал он. – Но только поскорее. До начала Дейтонской конференции осталось всего две недели, а нам нужно до тех пор создать ведомство и ввести вас в курс дела.
Глава тринадцатая
В возрасте двенадцать лет Дик «Краб» Энхейзер (приобретший такое прозвище еще в молодости, когда работал на судах, выходивших на ловлю крабов из Фрипорта, штат Техас) впервые сообщил мамочке, что рано или поздно станет миллионером.
– И по-честному, – сказал он Долорес Энхейзер, – продавая честную еду честным людям.
В 1948 году по дороге в Сан-Бернардино, штат Калифорния, где надеялся создать процветающее предприятие по мойке машин, он остановился съесть гамбургер в придорожной забегаловке. Забегаловкой заправляли два брата по имени Морис и Ричард Макдоналды, и дела у них как будто шли весьма успешно. Знакомство с «Новой системой ускоренного обслуживания», как назвали свой конвейер по производства гамбургеров братья, убедило Энхейзера, что со своими амбициями он метит не в тот бизнес. Он позвонил в Техас своему младшему брату Джимм и, сказал, что намерен заняться закусочными, и предложил ему партнерство. Сочтя, что заведения «Макдоналдс» уже захватили Западное побережье, братья Энхейзеры отправились в Рейли, штат Северная Каролина, где в 1949 году открыли первое отделение «Догов Дика», придорожный ресторанчик, специализирующийся на сверхдлинных хот-догах с соусом чили или горчицей, жареным луком или прославленным острым «Сырным соусом Дика».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37