Как только они доберутся до окрестностей Лондона, она укажет безопасный путь к нужному месту. Пока же ему придется править машиной и ориентироваться самому. А ей необходимо сосредоточиться на работе со свитком. Следует извлечь его из ларца так, чтобы не повредить ни того ни другого.
– Ларец понадобится для идентификации, если до нее дойдет дело, – сказала Сабби.
В довершение ко всему может оказаться, что свиток сделан из столь же тонких листов меди, как и свиток третьей пещеры. Тогда развернуть и перевести его в движущейся машине будет еще трудней, чем она себе представляла. Но, добавила она, у них нет выбора. Существует нешуточный повод для беспокойства. В дневнике Элиаса говорится, что в его времена свиток, вывезенный из Кумрана, сочли богохульным. Несомненно, что-то в нем тогда казалось противоречащим основным положениям христианства. Проблема же заключается в том, что нет иного способа выяснить, явит ли это послание нечто новое и захватывающее для современного восприятия.
– Интерпретации того, что подразумевалось под учением и деяниями Христа, изменялись от века к веку. И то, в чем некогда усматривали святотатство, теперь может восприниматься как дань традиции или норма, – заключила Сабби.
На деле же не имеет значения, чьи взгляды в современном мире поддержит найденный свиток. Ценность возможного обретения учения Иисуса, учения, которое он продиктовал сам тому, кто жил рядом с ним, столь велика, что трудно это себе и представить.
Гил взглянул на нее в зеркало заднего вида.
– Это может поставить на уши многих, – сказал он.
– Только если верить тому, о чем Элиас пишет в своем дневнике, – заявила она.
Он еще раз удивленно взглянул на ее отражение в зеркале.
– И если верить тому, о чем повествуется в свитке, – произнесла она без всякого выражения.
– Какая же причина лгать у Элиаса или у автора свитка? – спросил Гил. – Что это могло дать им обоим?
– А какие причины лгать имеются у любого из нас?
Сабби пожала плечами. Гил снова вернулся к вдумчивому управлению автомобилем, а она к свитку, который уже принялась разворачивать. Слово за словом ей открывалось послание. Оно наполнило ее радостью, затем печалью. История о коварном предательстве перекликалась с ее собственной историей, но обещала обновление и сулила спасение. Когда молодая женщина убедилась, что свиток можно разворачивать без вреда для него, она принялась переводить древний текст вслух. Чтобы Гил тоже мог разделить с ней прикосновение к той величайшей истории, что никогда еще не была поведана никому.
ГЛАВА 37
За тридцать три года до распятия
К юго-западу от Иерусалима
Главная дорога из Хеврона в Египет
Лучших пеленок, чем те, которые приготовили для новорожденного, молоденькая служанка не видела никогда. Челядь сплетничала, будто хозяину подарил эту ткань римский генерал такого высокого ранга, что его принимал без доклада сам Понтий Пилат.
Девушка радовалась тому, что ей посчастливилось служить в доме столь известного господина, чья дружба ценилась дороже трофеев, захваченных в римских кампаниях. Она даже позволила себе погладить краешек исключительного материала, на какое-то мгновение вообразив себя хозяйкой этого великолепного дома, являвшегося средоточием роскоши и всех наслаждений, какие только можно купить за деньги.
Неожиданный резкий крик, который издала госпожа, мгновенно пробудил молоденькую девушку от ее грез. Она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как повитуха вытянула в этот мир окровавленного младенца.
– Эта битва последняя, которую он ведет в своей жизни. Маленькому ублюдку просто нечего больше желать, – сказала старая кухарка кормилице.
Обе женщины стояли в дверях и наблюдали за происходящим.
Молоденькую служанку такое жестокое замечание заставило покраснеть, однако она понадеялась, что госпожа ничего не услышала. Девушка вызвалась помочь вымыть и завернуть ребенка в его первые шелковые пеленки, и все ее беспокойство прошло.
Хаггаи Бен Ашер ожидал у фонтана во внутреннем дворике, отдав предпочтение одиночеству. Крик первенца принес ему желанное облегчение. Ребенок жив. Сегодня родился сын дома Ашеров, его имя, с благословения Господа, будет Миха.
Больше двух десятилетий они с супругой в огромных количествах прилежно глотали настойки с бальзамами, рекомендованные им целителями, но беременность не наступала. Вполне осведомленный, что еврею запрещено, а что нет, он уже начал помышлять о том, чтобы взять вторую жену для того, чтобы быть уверенным, что его наследство достанется его потомкам. Но теперь, хвала Господу, все было в порядке.
Он трудился усердно, преуспел в торговле и собрал множество золота и серебра, но до сих пор не мог возвестить о том, что не доставляло ни малейших хлопот самым невежественным из селян, о рождении сына, прекрасного красавца сына.
Находясь вне дома, среди своих друзей, Хаггаи обвинял свою жену в том, что у них нет детей, однако, будучи в одиночестве, не раз задавался вопросом, не прогневал ли он чем-нибудь Господа. Может, его страсть к стяжательству была чересчур непомерной. Но ведь подобно и деду своему, и отцу, он лишь искал гарантий тому благополучию, которое обеспечивается богатством. Поскольку и золото, и земли в эти тревожные для Иерусалима времена можно было, если понадобится, обменять на свободу, а то и на жизнь иудея. Теперь же пронзительный крик младенца наполнил его сердце радостью, и он знал, что Господь, конечно же, улыбается ему.
Некоторые считали его изменником, одним из тех, кто примирился с врагом, кто лояльно настроен по отношению к римлянам. Другим казалось, что он благоволит только к тем, кто равен ему по рождению. Третьи утверждали, что поскольку он торгует с фарисеями низшего и среднего классов, то повернулся спиной к наследию саддукеев. В действительности же ему совсем не было дела ни до одной из сект и до их бесконечных толкований закона, ниспосланного иудеям. Однажды все пойдет так, как шло на протяжении предыдущих столетий, еще до римской оккупации, когда в мире насчитывалось едва ли восемь держав, могущественнее иудейского государства. Те же самые злопыхатели тогда первыми попросят у него помощи, денег, которые он с таким трудом скопил, умоляя его употребить заработанные им богатства на спасение их недостойных жизней.
Нет, у него совсем нет времени ни на то, чтобы принимать участие в религиозных спорах, ни на то, чтобы защищать себя от нападок. Он человек практичный, а теперь уже и семейный, и он отлично знает, как далеко могут завести философствования перед мечами римлян. Да и большое количество длинных завистливых языков делали жизнь в Иерусалиме не слишком приятной. Жена уже жаловалась на то, что слуги совершенно отбились от рук, и хотя он не стал поддакивать ей, но знал, кто распускает самые глупые слухи.
Теперь все это изменится. Он перевезет своего новорожденного сына и жену в большой дом, возведенный на берегу моря невдалеке от Кумрана. Строительство столь крупного здания дома вдали от Иерусалима было достаточно необычной затеей. Друзья и домашние предостерегали его, что такое решение будет сопряжено с лишениями для жены и для сына, но Хаггаи был уверен, что деньги все им предоставят. Кроме того, он радовался своей независимости и питал надежду, что переселение подальше от осуждающих взглядов позволяет считать его выбор разумным.
Огромное поместье, которое дожидается Хаггаи с его женой и младенцем Михой, тем не менее обречено пустовать под присмотром единственного слуги до того времени, пока Цезарем Августом не будет закончена перепись и не определится сумма налога. Если бы царь Ирод не выговорил еще один год отсрочки для проведения переписи, то его сын мог бы родиться уже в новом доме. Но и без того это счастье! Вдобавок Хаггаи вынужден был признаться себе, что задержка с переездом дарит ему возможность еще год не платить ничего за обладание таким большим домом, и это само по себе тоже способно сделать человека счастливым. Да, все идет просто прекрасно. Как и должно идти. Он ведь усердно трудился ради такой жизни. И это правильно, что ему дано наслаждаться ею теперь.
В шести милях от дома Хаггаи в яслях раздался пронзительный крик другого только что родившегося младенца. Здесь не было ни служанки, чтобы помочь, ни прекрасных свивальников, в которые можно было бы завернуть дитя, не было и перспективы переселиться в большое загородное поместье, где ребенок нашел бы приют и заботу. Однако и здесь, как и в доме Хаггаи Бен Ашера», царила огромная радость из-за появления первенца, здорового, сильного, перед которым лежала вся его жизнь.
ГЛАВА 38
День десятый, позднее утро
К северо-востоку от Уэймута
Северная окружная дорога на Лондон
– Почему ты перестала читать? – спросил Гил.
– Потому что и Миха прервался, сообщив о рождении второго ребенка. Кроме того, мне нужно в туалет. Тормозни на ближайшей заправке.
Гил кивнул в знак согласия. В любом случае, они нуждались в горючем, но его беспокоило еще кое-что. Остановка даст ему возможность проверить свои подозрения. Нет нужды до того говорить ей что-либо. Да, совсем незачем, решено.
– Итак, что ты думаешь обо всем этом? – спросил он.
– Трудно сказать, – ответила она. – Мой арамейский неплох, но грубоват, а переводческие программы совсем бесполезны. Если второй ребенок окажется… Лучше скажи, что думаешь ты?
Гил поправил зеркало заднего вида и в десятый раз за довольно короткое время внимательно оглядел дорогу у них за спиной.
– Видишь ли, я полагал, что в основе текста найденного нами свитка лежит чья-то автобиография. По крайней мере, Элиас недвусмысленно намекал на то в своем дневнике. Тем не менее автор повествует о ком-то и ни слова не говорит о себе.
– Он и не собирался, – сказала Сабби.
И тоном слишком уж самодовольным, по мнению Гила; принялась выкладывать все, что знала, о причинах появления на свет текстов от третьих лиц. По всей вероятности, заявила она, история, изложенная в свитке, является все-таки автобиографической. Однако две тысячи лет назад никто и не подумал бы описывать свою жизнь от первого лица. Рассказ всегда велся как бы о ком-то. Термин «первое лицо» вообще не был известен.
– Представь себе евангелия Нового Завета. Подумай, как бы странно звучало, если бы Лука написал: «Итак, в тот день мы с Иисусом обсуждали то-то и то-то, а эта женщина подошла к нам…» В те времена все излагалось так, словно свидетелем каких-то событий был некто, а не автор, хотя тот мог лично принимать участие в них. Даже спустя тысячу лет Элиас описывал сожжение на костре своего названого брата точно в той же манере, и лишь последняя часть рассказа, где он повествует о своих чувствах, выбивается из нее. Являя собой не просто что-то необычное, а нечто совершенно неслыханное. Что могли отнести к ереси, – добавила вдруг она.
– Таким образом, вполне естественно, что автор свитка повествует о собственной жизни так, словно ее прожил кто-то другой? – спросил Гил.
– Да, но учти еще, что две тысячи лет тому назад никому ничья жизнь не казалась особенно интересной. Сама идея, что биография любого из нас достойна того, чтобы остаться в истории, является современной концепцией. Если задуматься, насколько незначительным в этом плане две тысячи лет назад представлялся себе человек, то в ту пору записать историю своей жизни да еще начертать ее на медном свитке вообще никому бы и в голову не пришло, если только…
– …если только эта история не казалась исключительно важной… – продолжил Гил.
– …или кто-то в этой истории не являлся настолько важной фигурой… – подхватила Сабби.
– …что о ней нельзя было не рассказать, – заключил Гил.
– Точно.
Больше обсуждать было нечего. Приходилось ждать, что поведает свиток.
Они на скорости приближались к заправке. Гил давил на газ до тех пор, пока не домчался до съезда. Там, не включив сигнальные огни и практически не притормозив, он свернул с автотрассы.
– Эй, – встрепенулась Сабби. – Мне бы хотелось, чтобы хоть что-нибудь уцелело.
– Ты сама или свиток? – поддел ее Гил, а затем уже серьезно добавил: – Именно об этом я и пекусь.
Он продолжал смотреть в зеркало заднего вида в поисках черного городского такси, которое болталось за ними последние двадцать минут. Ни одна из машин не свернула к заправке. Гил бросил взгляд на шоссе. И как раз вовремя, чтобы заметить, как черное такси пронеслось в сторону Лондона. Очевидно, угроза существовала только в его голове.
Он наполнил бак, пока Сабби была в туалете, а затем, когда она возвращалась к машине, сделал ей знак, что тоже сходит кое-куда.
Зеленый седан не привлек бы его внимания, если бы не странное совпадение. Номерные знаки авто были красными. Как и на их машине, и на том черном такси, какое попортило ему нервы. Мочевой пузырь может и подождать. Сабби нельзя сейчас оставлять в одиночестве.
– Я думала, ты собираешься облегчиться, – заметила она, удивленная тем, что он так быстро вернулся.
– Скажи-ка мне кое-что, – попросил он, нажимая на газ. – У всех прокатных машин в Англии красные номера?
– Никогда раньше этого не замечала, – ответила она. – А что?
Не стоило волновать ее по пустякам.
– Просто любопытно, – сказал он. – Ребенком я любил возиться с автомобильными номерами. Не имеет значения.
Сабби пожала плечами и вернулась к переводу.
Он вел машину, и взгляд его был больше прикован к зеркалу заднего вида, чем к дороге впереди. Хотя никаких автомобилей позади не было, Гил знал, что их реально преследуют. Ответить же на вопрос, кто преследует их и в какой машине, он не мог. Пока не мог.
Прошло полчаса, прежде чем Гил осознал, что не заплатил за бензин, который нес его к Лондону. Он улыбнулся и пожал плечами.
«Просто добавьте это к моему списку».
ГЛАВА 39
За семнадцать лет до распятия
На полпути между Медебой и Вифлеемом
Миха сдерживал слезы до тех пор, пока не добрался до пещеры. Оказавшись внутри ее, в безопасности, в месте, о существовании которого никто, кроме него, не знал, он смог позволить себе роскошь дать волю своим чувствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40