Он верил, что свиток третьей пещеры является лишь ловушкой для алчных людей, ложным путем для тех, кто жаждет только богатств и равнодушен ко всему остальному. Да, последняя запись в свитке третьей пещеры открыто говорит о том, что существует еще один медный свиток, в котором содержится ключ, открывающий доступ к чему-то очень и очень ценному. Но упоминание о его существовании стоит после описания десятков тайников с богатствами, причем там же указано, где их можно найти.
– Ты сам говорил, что последняя фраза беседы содержит самую важную информацию. Так и последняя запись медного свитка говорит о другом, более важном документе, который следует отыскать. Улавливаешь? – взволнованно спросила она. – Элиас взывает к цадику-праведнику, чтобы тот отыскал второй свиток и явил миру истинное сокровище, вот в чем все дело.
Гил покачал головой:
– И что же это за истинное сокровище?
– Мы не узнаем этого, пока не вычислим, что означают ноты, и не найдем второй свиток.
ГЛАВА 32
Они были очень близки к завершению поисков; невероятно близки. Они знали, что основная подсказка Элиаса заключена в облачках, которые, словно пятна, покрывали небеса на шпалере. Оставалась одна проблема: ни он, ни она не умели читать ноты.
– Когда мне было семь-восемь лет, меня приблизительно на два месяца усадили за пианино, – запинаясь, сообщил Гил.
Он припомнил, что вроде бы на нотном стане каждая нота записывается на линии или между линиями. Этим его познания и ограничивались. Он ничего не понимал в диезах или бемолях. Однажды он выучил считалку, помогавшую детям запоминать названия нот. Каждое слово в ней начиналось с той же буквы, что и нота, после присказки: «Каждый хороший мальчик делает», но он не имел понятия, что делает этот мальчик, а также нужна ли им эта мнемоника вообще.
– Я знаю расположение нот на клавиатуре, но это все, – внесла свою лепту Сабби, затем пробормотала что-то о слепцах, ведущих друг друга.
Гил скопировал расположение линий и облачков себе на ладонь. Оно все меньше и меньше напоминало ему нотный стан. Что-то было не так. Где-то с минуту он вычислял что, а когда вычислил, то вся музыкальная версия оказалась под большим вопросом.
– Взгляни-ка на нотный стан, – напряженным тоном произнес он. – Там всего лишь четыре горизонтальные линии.
– И что это означает?
Ну, насколько он мог припомнить, в современной нотации используется пятилинейный нотный стан и все ноты располагаются на линейках или между линейками. Раз на шпалере их только четыре, значит, музыкальная фраза записана в четырехлинейной традиции или же, что еще хуже, все это вообще не имеет ничего общего ни с какой музыкой.
– Как и со всем, что мы тут накрутили, – вздохнула Сабби.
– Минутку, в любом случае все не настолько уж плохо. Читая ноты, что делает музыкант? Следует системе, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Предположим, что эти облачка и линии все-таки составляют музыкальную фразу. Пускай мы с тобой не очень-то разбираемся в нотах, зато мы знаем, как они соотносятся.
Сабби выглядела не слишком-то убежденной.
– А если это вообще не музыкальная фраза? – спросила она.
– Тогда все насмарку.
– Итак, что ты предлагаешь? – прозвучал новый вопрос.
– Опробовать эту систему, начиная с каждой клавиши, – ответил Гил.
– Где мы ее опробуем?
– На органе в часовне, – возбужденно выпалил он.
Потом сгреб весь их скарб и двинулся к двери.
– Это что? – с недоверием спросила Сабби. – Чет или нечет? Пан или пропал? Это и есть твой план? У нас осталось менее двух часов!
– Это единственное, что мы можем предпринять, если только ты не придумала чего-то получше.
Гил схватил ее за руку и потащил по темному коридору к часовне. С каждым шагом его походка становилась все стремительней и уверенней. Элиас был с ними, он призывал их поторопиться. Гил знал точно, куда им свернуть, словно он уже тысячи раз ходил по этому лабиринту.
ГЛАВА 33
Двадцатью минутами позже
Часовня Уэймутского монастыря
Гил помотал головой, коря себя за опрометчивость. Как он мог так сглупить? Как мог позволить себе сосредоточиться только на нотах, не поискав запасной вариант? Теперь, когда один час из трех уже прошел, это могло стать роковым упущением.
Если обнаружится, что под тканью, покрывающей клавиатуру органа, нет клавиш или что его огромные трубы не способны издать ни звука, тогда времени на то, чтобы вернуться в комнату с гобеленами и начать все сначала, уже не останется. А де Вриз, то ли в сопровождении ангелов Маккалума, то ли без них, может нагрянуть в любую минуту. Второго шанса не будет.
Сабби держала оба фонарика, пока Гил снимал чехол. Он уже приготовился с вполне понятным разочарованием увидеть ряды покореженных, желтых, покрытых трещинами и частично потерянных клавиш; результат запущенности и износа, чего, конечно, не мог предвидеть даже такой предусмотрительный человек, как Элиас.
Однако зрелище, которое предстало перед ним, свидетельствовало о бессчетных годах неустанной заботливости. Скамья и орган выглядели так, словно кто-то только что их покинул или вот-вот должен вернуться. На панелях не было пятен, их полировка, казалось, блестела даже и в темноте. Клавиши, хотя и пожелтели от времени, были гладкими, чистыми.
Новый страх сдавил ему грудь. Если кто-то тратил столько времени и энергии, чтобы содержать огромный орган в столь замечательном состоянии, разве не мог этот человек случайно нажать комбинацию нот, которую Гил и Сабби обнаружили на шпалере? Он получил ответ даже прежде, чем в его мозгу успел оформиться сам вопрос. Чувство уверенности заставило его улыбнуться.
«Нет, не мог. Элиас позаботился бы об этом. Он бы придумал, как это обойти».
– Вот нота «до», – сказала Сабби, указывая на центральную клавишу. – Это все, что я знаю.
Гил обошел кругом огромные трубы органа и убедился, что они не повреждены. Насколько он мог судить, все соответствовало стандартам. Теперь ему оставалось только нагнетать в трубы воздух, предоставив возню с клавишами Сабби.
Та отвергла его план и сама встала перед трубами на колени, ожидая, когда он усядется на скамью.
– Твоя рука наверняка чертовски болит, – сказала она.
На самом деле боль, казалось, сделалась глубже и как-то распространилась на всю ладонь. Забавно, но до этого момента он едва обращал на нее внимание.
– Ты должен уже ощущать онемение, которое постепенно расползается по руке, – добавила сухо Сабби.
Так оно и было, и у него не имелось причин притворяться, настаивая на обратном.
– Это действует яд олеандра. Если есть возможность, не стоит двигать рукой. И уж конечно, нельзя ее напрягать.
Она попробовала качнуть воздух в трубы.
– Почему? Что произойдет?
Эй, я уже наготове. А ты начинай подбирать ноты. Держи фонарик в зубах, – добавила она. – Тогда тебе не понадобится пускать в ход больную руку.
– Что произойдет, если все же понадобится?
– Не волнуйся, ты не умрешь, – рассмеялась Сабби. – Постой, у меня есть идея получше.
Она порылась в их снаряжении, извлекла то, что нужно, затем плотно примотала фонарик пластырем к его лбу и точно так же пристроила к своему лбу другой фонарик. Затем Сабби вернулась к трубам и снова принялась качать, медленно и ритмично. При каждом нажиме раздавалось мягкое шипение. Воздух, проталкиваясь, начинал резонировать в трубах. Гил вернулся к насущной задаче.
Он надавил на клавиши в той последовательности, какая была изображена на шпалере. И стал ждать, не зная, что должно случиться, но очень надеясь, что что-нибудь как-нибудь где-нибудь произойдет. Ничего не произошло.
Он стал смещаться по клавиатуре, каждый раз используя в качестве начальной следующую клавишу. Поначалу замирая после каждой попытки, словно перед уже сработавшим банкоматом в ожидании еще одного непонятного выброса денег. Но время шло, и он перестал делать паузы.
Сабби улавливала каждый новый подбор и прилагала массу усилий, стараясь, чтобы аккорд звучал поотчетливей. Потом рассердилась.
– При твоей игре, даже если ты что-то сделаешь правильно, мы никогда этого не узнаем. Все превращается в какую-то непрерывную мешанину из нот.
Гил постарался сконцентрироваться. Время истекало. У них оставалось чуть больше часа, а все, чего они добились, это посадили фонарики, а заодно с ними нервы. Хотя Сабби и бодрилась, было видно, что она очень устала. Воздуха теперь едва хватало, чтобы поддержать звучание трех-четырех нот. Он мог бы помочь ей, но онемение ушло из свободной руки, теперь она горела огнем.
Гил снова усилием воли заставил себя сосредоточиться. Но стал только в два раза чаще сбиваться, начиная набирать ноты. Подобно путнику, заблудившемуся в пустыне, ему казалось, что он ходит кругами. Возможно, все это было без толку. Он действовал по наитию, в лучшем случае инстинктивно, и, может быть, шел вообще не в ту сторону.
Он первым услышал это… какой-то рокочущий звук. И отчаянно попытался повторить только что набранную комбинацию.
– Постой! – сказала Сабби. – Шшш.
Гил не обратил на нее внимания. Ему нужно было удостовериться, что он не сбился.
– Постой! – прошипела она.
Звук усилился. Но он превратился в рокот мотора машины, которая приближалась к монастырю.
– Выключи фонарик и не двигайся, – прошептала Сабби.
Она исчезла во мраке. Он увидел, как дверь часовни сначала открылась, а затем быстро закрылась.
Гил соскользнул на пол и замер, прижавшись спиной к скамье. За стеной открыли дверцу машины. Потом раздались приближающиеся шаги, гравий шуршал все громче. К этим звукам добавился тихий стон. И тут же все смолкло. Ощупывая стену, Гил выбрался из часовни и двинулся в темноте к боковой двери, выходу из монастыря. На фоне предрассветного неба явственно виднелся силуэт Сабби. Она склонилась к нижним ступеням, а у ее ног распласталась человеческая фигура, дверца машины все еще была открыта. Гил медленно приблизился.
– Принеси мне пластырь, – приказала Сабби. – И армейский нож. Но сначала потуши фары!
– Быстрее, пока он не пришел в себя. Поторопись! – снова рявкнула она.
Гил колебался. Ему хотелось знать, кто лежит без сознания у их ног. Ему хотелось знать, что с ним собираются сделать. Однако вдруг оказалось, что больше всего ему хочется, чтобы лежащего на земле человека связали, прежде чем он начнет шевелиться. Поэтому Гил побежал в часовню и тотчас вернулся с пластырем и ножом.
– Теперь дай мне что-нибудь, чтобы заткнуть ему рот, – приказала она.
Гил посмотрел на свои ботинки, затем на кулаки. Ничего из этого не подходило. Он полез в карман, вытащил бумажник, немного подумал и снова неуклюже засунул его обратно.
– Ничего нет? Принеси одеяло, – велела Сабби.
Гил вернулся через мгновение.
– Черт побери, кто это?
– Сейчас не время для болтовни.
Она отхватила полосу от одеяла, засунула ее в рот незнакомцу и закрепила кляп куском пластыря. Потом подхватила мужчину под мышки.
– Возьми его за ноги.
Гил скрестил на груди руки и покачал головой. Горячая боль вдруг пронзила раненую ладонь. Он вздрогнул, но выпрямился и с твердостью произнес:
– Я не собираюсь в этом участвовать.
– Ты уже в этом участвуешь. Что скажешь о проникновении со взломом в чужие владения?
– Да, но все-таки взлом не убийство, – ответил он.
Луна выглянула из-за облаков и осветила кошмарную сцену неестественно призрачным светом.
– Не будь ребенком. Он что, выглядит мертвым? – спросила она, указывая на мокрое пятно, которое расползалось между ног незнакомца по его брюкам.
Тошнота волной подкатила к горлу Гила. Беспомощную фигуру, лежащую у его ног, было слишком жутко воспринимать и как случайную жертву, и как врага. Еще хуже было очевидное равнодушие Сабби.
«Она много практиковалась».
Тошнота усилилась.
– Кто он? – спросил Гил.
– Просто работник. Приводит тут все в порядок, подготавливает монастырь для экскурсий, – объяснила Сабби. – Предполагалось, что он не появится в ближайшие полчаса.
– Ты знала, что он приедет? – с недоверием спросил Гил.
– Леди-экскурсовод упоминала о нем, когда мы бродили по саду. Он ее зять.
– Ужасно.
Сабби говорила таким тоном, которым обычно сообщают, почему обед задерживается на десять минут.
Я так понимаю, приняв в расчет показания парня из магазина, который любопытствовал, зачем нам так много всего, твой приступ диабета во время экскурсии, а также вот это, – она показала на неподвижную фигуру у своих ног, – полиция легко вычислит, кто виновен во взломе. А одеяло – прекрасная улика вместе с отпечатками наших пальцев на пластыре.
– Так сотри их! – воскликнул Гил.
– С клейкой стороны тоже? – спросила Сабби. – У нас чуть больше часа. Ты хочешь продолжить болтовню или заняться делом, чтобы отыскать свиток?
Она повернулась и снова двинулась в часовню. Гил в три шага догнал ее.
– А как же быть с ним? И с машиной?
– Я хотела устроить его поудобней на заднем сиденье, но ты же не захотел участвовать в этом, поэтому, полагаю, он полежит на гравии, пока здесь не появится дневная экскурсия. К тому времени мы уже уберемся отсюда. Со свитком или без него.
– Дневная? И никто не хватится его раньше?
– Нет, он алкаш, – отрубила Сабби.
И, несмотря на темноту, деловито поменяла батарейки в фонариках, так сноровисто, словно видела ночью, как днем.
– Знаешь, в чем проблема? – спросила она.
«Проклятая прямолинейность!»
– Нет, не во мне, – заметила Сабби, словно подслушав его мысли. – В тебе.
– Во мне? – спросил Гил с недоверием.
– Да. Ты сказал, что работа в критических обстоятельствах дается тебе лучше всего, но уже час провел за органом, действуя весьма методично. В рамках логики ты сыграл все, что мог. И все впустую.
Она была права. Как только он разглядел облака на шпалере, то пошел тем же путем, какой выбрал бы любой идиот. А Элиас адресовался не к идиотам.
Гил вдруг четко понял, что делать. Светало, но он сознавал, что время у них еще есть.
– Вот, возьми эту банкноту и снова прочти мне последнюю часть послания, – сказал Гил. – Начни с абзаца про небеса.
– «Затем небеса распахнутся, и пение ангелов отомкнет сердце праведника…»
– Да, хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40