https://wodolei.ru/catalog/stoleshnicy-dlya-vannoj/kronshtejny-dlya-stoleshnic/
Пытаясь попасть ногами в его закрытую руками голову, Воха закричал.
– Так, всё! Хорош! Хорош, я говорю! – пытался остановить он своих собратьев и когда те, тяжело дыша, всё же оторвались от Олега, он крикнул в сторону параши: – Эй ты, шлюха, ну-ка иди сюда! Ну-ка жахни-ка его в дёсны! Взасос, бля!
Все расступились, поняв намерение Вохи, и стояли в ожидании процесса опускания. Молодой петушок, забившийся в угол, уже начал подниматься со своёго места с перепуганным лицом. Но его остановил голос Лисёнка.
– Стой, бля, петушара грёбаная! – грубо крикнул он опущенному и всё с тем же перекошенным лицом обратился к Вохе: – Ты чё, судьбы здесь поставлен решать? Прогон был только по седлу дать.
– Где по седлу, там и далее можно, значит косяков за ним хватает, – резко парировал Воха и опять крикнул в сторону параши: – Иди сюда, сука, я сказал!
– Стоять, бля! – опять резко осадил обиженного Лисёнок и тот опять застыл с испуганными глазами. – Остановись, Box. Из-за двух пропущенных ударов можешь ошибку сделать. Ему уже и так хватает. – Лисёнок пнул ногой лежащего на полу Олега и грубо сказал ему: – Давай ломись отсюда, пока тебя здесь не обоссали. Бегом.
Олег убрал руки от головы, которую всеми силами защищал, и попытался встать на ноги. Но мышцы его ног были так отбиты, что у него это не получилось и он пополз к двери.
– Ты тоже можешь ехать, – сказал Лисёнок обиженному и тот сразу стал собирать свои вещи.
Несмотря на избитые руки Олега силы в них всё ещё остались. По крайней мере по двери он стучал и кричал так громко, что дежурный по этажу пришёл сразу.
* * *
Ольга лежала на своём плаще, который Лера попросила у неё, чтобы сходить в нём в суд, и слушала свою сокамерницу. Она уже знала от неё почти обо всём, что здесь и как называется и как себя нужно вести. Поэтому она не могла отказать ей и пообещала свой плащ, когда встанет утром. Так же она дала ей сходить на суд свои сапоги, а пока надела её ботинки и одежду, так как свой костюм тоже дала Лере, чтобы на суде она выглядела человеком.
Довольная подруга лежала рядом и рассказывала Ольге всякие тюремные истории, когда дверь в соседний отстойник открылась и туда кого-то завели. Время было уже под утро, и Лера не обратила на это внимания, продолжая рассказывать свои истории. Но когда спустя какое-то время со стороны параши раздался приглушённый, зовущий крик «семёрка!» обе девушки кинулись отвечать. Ольга первая вытащила за верёвку кляп и сказала громко:
– Говори.
В ответ послышались какие-то пыхтящие звуки и весёлый голос сказал:
– Это вы там Юрой интересовались? Щас вот двое выломились с семь четыре, один из них Юра. А если вернее – то Юля.
– Что? – не поверила своим ушам Ольга и закричала: – Юра! Юрочка, подойди! – сердце её бешено забилось.
– Да он здесь, рядом, – раздался насмешливый голос и слышно было, как он обратился к кому-то: – Ну скажи чё-нибудь, Юль.
Следом раздались те же пыхтящие звуки и какой-то совсем незнакомый голос со стоном произнёс:
– Д-да, й-й-а, Ю-ра…
Следом раздался хохот нескольких человек.
– Это не он, – повернулась Ольга к Лере. Лицо её было озабоченно.
– Да успокойся ты, – взбодрила её сокамерница. – Это трахают там на параше петуха какого-то. По запарке видать закинули ко всем, он и ломанулся. Может тоже Юрой зовут. Остынь.
Она обняла Ольгу и та потихоньку стала успокаиваться. Через несколько минут её сердцебиение выровнялось и она перестала дрожать.
* * *
После утреннего просчёта обитателей отстойника стали распределять по камерам и они по несколько человек уходили с вещами. Юрия и ещё несколько человек сначала повели на рентген и другие предварительные процедуры. Вопреки его худшим предположениям его не тронули ночью, и даже не обратили внимания, как будто забыли. От Олега, который, как оказалось, ранее уже был под следствием в тюрьме, но только в другом городе, Юра успел узнать многое о здешней жизни. Он знал, что был интересен бывалым зекам только когда они думали, что он мог пронести с собой деньги. А потом на него никто не обращал внимания, потому что он приехал в тюрьму налегке, без мешка. А на нём самом ничего не было из дорогих вещёй, кроме свитера. Так же Олег сказал ему, что свитер этот, когда в хату попадёт, всё равно распустят на нитки и сплетут «коней», т. е. верёвки для «дорог», чтобы передавать «мальки» и «груза» из хаты в хату.
Юра предполагал, что может быть поэтому, когда Олега увели, на его дорогой импортный свитер никто не обратил внимания. И что бы там ни говорили про Олега, Юра был благодарен ему за наставления и просвещение во многих тюремных вопросах. Тем более что по суду ему дали сразу строгий режим и, можно сказать, что прямо с воли он попадёт к матёрым, не раз сидевшим уголовникам. Он даже хотел связаться потом с Олегом и поддерживать отношения, несмотря на произошедшее, потому что тот, как оказалось, даже знал Юркиного отца. Не лично, правда, но когда Юрий назвал его, Олег сразу понял, о ком идёт речь.
Сейчас, благодаря поверхностной информации и наставлениям Олега, Юра уже больше боялся железной иглы, которой у него хотели взять кровь из вены, чем тюремной камеры. Иглы здесь явно не выбрасывали, а кипятили и вновь брали кровь, даже не всегда затачивая их. Морщась от боли, Юра думал, что вот сейчас или чуть позже такой же тупой иглой будут брать кровь у Ольги, и от переживаний за неё голова даже немного закружилась. Как она там? Он спрашивал Олега о женских камерах, но тот сказал, что у них всё точно так же. Та же иерархия, та же жестокость и порядки, которые устанавливают сильнейшие. А то, что сильнейшие здесь не те, у кого силы и здоровье больше, это Юра теперь уже понял.
Когда дверь отстойника в очередной раз открылась и среди нескольких фамилий назвали его, всем сказали: «С вещами». Заключённые начали выходить, подхватывая свои сумки и мешки. Юра один был с пустыми руками, и ему было очень неуютно. Ещё когда водили в баню он понял, что не решается попросить у кого-то даже мыло. И после того, как простояв под душем и потерев себя голыми руками, он вытирал себя собственным свитером, которому всё равно оставалось недолго жить.
Его и ещё одного человека отделили от общей группы, собравшейся на тюремном продоле, и повели на старый, как его называли, корпус. Они шли той же дорогой, которой его вели в этапку и теперь он уже знал, что был на новом корпусе. А ведут его на старый или «старуху», как его ещё окрестили арестанты.
Перед дверью с номером 15 и буквой А дубак остановился, а другой, дежуривший по этажу, открыл её. В эту камеру завели только Юрия, второго парня повели дальше.
* * *
Ольгу после всех предварительных анализов в тюремной больнице повели в камеру по тем же коридорам, её тоже распределили на старый корпус. Леру оставили на новом корпусе в больничке, у неё при осмотре обнаружили какую-то болезнь. Когда Ольга шла по продолу её чувствительный нос почуял среди запаха сырости и остального тюремного смрада знакомый до боли аромат. Её сердце встрепенулось и она взволнованно вдыхала его, чувствуя что здесь только что провели её любимого, на свитер которого она сама вчера побрызгала свой любимый одеколон. Ей даже казалось, что она по запаху сможет определить, где он и водила носом из стороны в сторону. По правой стороне шли камеры с номерами 14, 14А, 15… После последней двери с номером 15А был поперечный продол и лестница, но там запах вдруг закончился и она почувствовала, что на лестницу он не уходил. Значит Юрка где-то здесь, на этом этаже и когда ей в этом поперечном продоле открыли дверь с номером 18, она даже обрадовалась: любимый будет совсем рядом.
Но как только дверь за ней закрылась, то от её радости не осталось и следа. Прямо напротив неё у заре-шёченного окна сидела и смотрела на неё Коса, взгляд которой при виде Ольги сразу стал злым.
– Ну чтоб тебе, сука, усраться, – запричитала Коса, всплеснув руками от досады. – Тебя кто уже, бля, разлатать успел?! – она заходила взад-вперёд по камере, негодуя и разговаривая как будто сама с собой. – Надо же, а?! И закинули же, бля, в мою хату всё-таки, всю ночь об этом молила. А она уже в херне какой-то припёрлась. Что ж ты так, а? – спросила она, подойдя к висевшей на стене маленькой иконке. Потом она подошла к стоящей на пороге Ольге и спросила, уже немного успокоившись, но всё ещё нервно: – Кто тебя разлатал? Шляпа вроде там с тобой оставалась?
– Нет, – тихо ответила Ольга, глядя в её ещё злые глаза. – Лере дала на суд сходить, она потом пришлёт их мне.
Засмеялась не только Коса, но и ещё несколько девушек и женщин за её спиной.
– Ага, жди. Развела тебя Шляпа как лохушку. Так бы хоть в хате на пользу пошло. – Коса повернулась к сидящей у окна девушке и сказала: – Ленк, надо отписать ей, мож поделится, сука. Щас же загонит, бля, всё.
Та, которую назвали Ленкой, кивнула в ответ и стала доставать тетрадь и ручку. А Ольга, всё ещё не до конца понимавшая, о чём речь, спросила:
– Кто это Шляпа?
– Это Лера твоя Шляпа, – съязвила Коса. – На суд сходить… Её ж только взяли, дура. У неё суд через полгода минимум будет, её на продаже наркоты замели. Её, небось, на больничку подняли? У неё ж сифилис.
Ольга качнула головой и опустила глаза. Леру действительно подняли наверх в больничную камеру. Неужели она её обманула?
– Так на больничку её подняли? – опять спросила Коса и, услышав утвердительный ответ, сказала Ленке: – В сто седьмую подпишешь, может в натуре уделит внимание, прорва, – потом опять повернулась к Ольге. – Ну ты проходи, чё стоишь. Снимай только свои говнодавы. Видишь, у нас тут чисто? Ну и калоши тебе Шляпа дала…
Ольга сняла Лерины ботинки и ступила на тёмное одеяло, которыми был застелен весь проход между шконками до самого окна. Только, если от двери шли простые, темно-синие солдатские одеяла, то у окна они переходили в красивые цветные. И вообще, вся обстановка у окна была намного цивильнее, чем на подступах к нему. Заклеенные цветными рисунками от целлофановых пакетов стены даже придавали настроение, а аккуратно застеленные красивыми покрывалами четыре шконки, отделённые от остальной камеры откинутой ширмой, и висящие на зарешеченном окне занавески из цветных простыней говорили о том, что там живут те самые блатные, о которых говорила Лера.
Ольга стояла в нерешительности, куда проходить было непонятно. Женщин в камере было явно больше, чем спальных мест. И если на тех четырёх шконках у окна были только четыре человека, включая Косу, то на остальных шести лежало по две девушки или женщины на каждой. Да и вся обстановка здесь была намного мрачней, чем за занавеской. Грязные стены и тёмные солдатские одеяла, которыми были застелены не только полы, но и сами шконки, делали эту часть камеры даже темнее. И сами арестантки, находящиеся по эту сторону занавески, выглядели в своих тёмных спортивных костюмах и кофтах очень тускло, по сравнению с Косой, Ленкой и ещё двумя спавшими у окна женщинами, которые были в цветных домашних халатах.
Коса уже сидела рядом с Ленкой и они что-то писали в тетради, не обращая на Ольгу никакого внимания. Но Ольга всё же набралась смелости и подошла к ним. Обстановка у окна более её привлекала, хоть и была далёкой от той, к которой она привыкла.
– Чё ты сюда припёрлась?! – подняла на неё голову Коса. – Иди, вон там твоё место, – кивнула она за занавеску.
– Там места нет, – нерешительно ответила Ольга.
– Э, вы чё там, а? – крикнула Коса куда-то мимо Ольги в сторону двери. – Ну-ка, определите её там!
Ольга повернула голову назад и увидела задвигавшиеся на шконках тела. Оказывается, многие только делали вид, что спят.
– Иди, – сказала ей Коса, – щас будет тебе место под солнцем.
Уходить из этого укромного закоулка в полутёмную половину, главным украшением которой была аккуратно занавешенная цветными простынями параша, Ольге очень не хотелось. Но решительный, командный голос Косы заставил её убедиться, что блатные арестантки именно здесь отвели ей место, как они выразились, под солнцем.
– Проходи, – сказала ей какая-то безобразная женщина с синяком под глазом, вставая с нижней шконки, на которой осталась лежать другая, ненамного красивее первой. – Если хочешь спать, ложись. Как тебя зовут?
Поняв, что спать придётся с вот этими вот страшилками, Ольга беззвучно заплакала. Но тут с верхней шконки свесились чьи-то ноги и более приятный голос произнес:
– Не плачь. Иди пока ложись на моё место, я всё равно щас стирать буду.
Говорившая спрыгнула на пол и Ольга увидела перед собой приятную девушку с длинными распущенными волосами. Ей сразу стало легче, и она вытерла успевшие выступить слёзы. Перспектива спать на месте чистой и ухоженной арестантки была намного приятнее, чем сама мысль о тесном соседстве с явными бичихами, которые и на воле наверняка бомжевали.
– Меня Вера зовут, – произнесла девушка, – залазь, ложись.
* * *
Как только Юра переступил порог камеры, он сразу понял, почему ему и остальным, не дали матрасы и постельное бельё, о котором говорил Олег Плетнёв. Расстелить его всё равно было бы негде. В десятиместной, судя по количеству спальных мест, камере было не меньше тридцати человек. Спёртый воздух сразу ударил в нос, как и в отстойнике. Проходка по тюремным коридорам сразу показалась ему прогулкой на свежем воздухе, к тому же в камере было сильно накурено и это сразу давало о себе знать в гораздо меньшем по размеру помещении, чем отстойник.
Большая половина из находящихся в камере заключённых не спали и все смотрели на него, в отличие от этапа, он зашёл один и всё внимание было приковано к нему. Но все молчали, пока по проходу от окна не прошёл небольшого роста парень с золотыми зубами и наколкой на груди и не спросил, тосуя в руках колоду карт:
– С суда?
– Да, – коротко ответил Юрий, кивнув ещё и головой.
– Сколько дали?
– Пять.
– А до этого в какой хате был? – спросил златозубый, равнодушно отнесясь к большому сроку.
– Я не сидел, – почему-то смущённо ответил Юрий, даже опустив голову, – я под распиской был.
– Так ты с воли что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Так, всё! Хорош! Хорош, я говорю! – пытался остановить он своих собратьев и когда те, тяжело дыша, всё же оторвались от Олега, он крикнул в сторону параши: – Эй ты, шлюха, ну-ка иди сюда! Ну-ка жахни-ка его в дёсны! Взасос, бля!
Все расступились, поняв намерение Вохи, и стояли в ожидании процесса опускания. Молодой петушок, забившийся в угол, уже начал подниматься со своёго места с перепуганным лицом. Но его остановил голос Лисёнка.
– Стой, бля, петушара грёбаная! – грубо крикнул он опущенному и всё с тем же перекошенным лицом обратился к Вохе: – Ты чё, судьбы здесь поставлен решать? Прогон был только по седлу дать.
– Где по седлу, там и далее можно, значит косяков за ним хватает, – резко парировал Воха и опять крикнул в сторону параши: – Иди сюда, сука, я сказал!
– Стоять, бля! – опять резко осадил обиженного Лисёнок и тот опять застыл с испуганными глазами. – Остановись, Box. Из-за двух пропущенных ударов можешь ошибку сделать. Ему уже и так хватает. – Лисёнок пнул ногой лежащего на полу Олега и грубо сказал ему: – Давай ломись отсюда, пока тебя здесь не обоссали. Бегом.
Олег убрал руки от головы, которую всеми силами защищал, и попытался встать на ноги. Но мышцы его ног были так отбиты, что у него это не получилось и он пополз к двери.
– Ты тоже можешь ехать, – сказал Лисёнок обиженному и тот сразу стал собирать свои вещи.
Несмотря на избитые руки Олега силы в них всё ещё остались. По крайней мере по двери он стучал и кричал так громко, что дежурный по этажу пришёл сразу.
* * *
Ольга лежала на своём плаще, который Лера попросила у неё, чтобы сходить в нём в суд, и слушала свою сокамерницу. Она уже знала от неё почти обо всём, что здесь и как называется и как себя нужно вести. Поэтому она не могла отказать ей и пообещала свой плащ, когда встанет утром. Так же она дала ей сходить на суд свои сапоги, а пока надела её ботинки и одежду, так как свой костюм тоже дала Лере, чтобы на суде она выглядела человеком.
Довольная подруга лежала рядом и рассказывала Ольге всякие тюремные истории, когда дверь в соседний отстойник открылась и туда кого-то завели. Время было уже под утро, и Лера не обратила на это внимания, продолжая рассказывать свои истории. Но когда спустя какое-то время со стороны параши раздался приглушённый, зовущий крик «семёрка!» обе девушки кинулись отвечать. Ольга первая вытащила за верёвку кляп и сказала громко:
– Говори.
В ответ послышались какие-то пыхтящие звуки и весёлый голос сказал:
– Это вы там Юрой интересовались? Щас вот двое выломились с семь четыре, один из них Юра. А если вернее – то Юля.
– Что? – не поверила своим ушам Ольга и закричала: – Юра! Юрочка, подойди! – сердце её бешено забилось.
– Да он здесь, рядом, – раздался насмешливый голос и слышно было, как он обратился к кому-то: – Ну скажи чё-нибудь, Юль.
Следом раздались те же пыхтящие звуки и какой-то совсем незнакомый голос со стоном произнёс:
– Д-да, й-й-а, Ю-ра…
Следом раздался хохот нескольких человек.
– Это не он, – повернулась Ольга к Лере. Лицо её было озабоченно.
– Да успокойся ты, – взбодрила её сокамерница. – Это трахают там на параше петуха какого-то. По запарке видать закинули ко всем, он и ломанулся. Может тоже Юрой зовут. Остынь.
Она обняла Ольгу и та потихоньку стала успокаиваться. Через несколько минут её сердцебиение выровнялось и она перестала дрожать.
* * *
После утреннего просчёта обитателей отстойника стали распределять по камерам и они по несколько человек уходили с вещами. Юрия и ещё несколько человек сначала повели на рентген и другие предварительные процедуры. Вопреки его худшим предположениям его не тронули ночью, и даже не обратили внимания, как будто забыли. От Олега, который, как оказалось, ранее уже был под следствием в тюрьме, но только в другом городе, Юра успел узнать многое о здешней жизни. Он знал, что был интересен бывалым зекам только когда они думали, что он мог пронести с собой деньги. А потом на него никто не обращал внимания, потому что он приехал в тюрьму налегке, без мешка. А на нём самом ничего не было из дорогих вещёй, кроме свитера. Так же Олег сказал ему, что свитер этот, когда в хату попадёт, всё равно распустят на нитки и сплетут «коней», т. е. верёвки для «дорог», чтобы передавать «мальки» и «груза» из хаты в хату.
Юра предполагал, что может быть поэтому, когда Олега увели, на его дорогой импортный свитер никто не обратил внимания. И что бы там ни говорили про Олега, Юра был благодарен ему за наставления и просвещение во многих тюремных вопросах. Тем более что по суду ему дали сразу строгий режим и, можно сказать, что прямо с воли он попадёт к матёрым, не раз сидевшим уголовникам. Он даже хотел связаться потом с Олегом и поддерживать отношения, несмотря на произошедшее, потому что тот, как оказалось, даже знал Юркиного отца. Не лично, правда, но когда Юрий назвал его, Олег сразу понял, о ком идёт речь.
Сейчас, благодаря поверхностной информации и наставлениям Олега, Юра уже больше боялся железной иглы, которой у него хотели взять кровь из вены, чем тюремной камеры. Иглы здесь явно не выбрасывали, а кипятили и вновь брали кровь, даже не всегда затачивая их. Морщась от боли, Юра думал, что вот сейчас или чуть позже такой же тупой иглой будут брать кровь у Ольги, и от переживаний за неё голова даже немного закружилась. Как она там? Он спрашивал Олега о женских камерах, но тот сказал, что у них всё точно так же. Та же иерархия, та же жестокость и порядки, которые устанавливают сильнейшие. А то, что сильнейшие здесь не те, у кого силы и здоровье больше, это Юра теперь уже понял.
Когда дверь отстойника в очередной раз открылась и среди нескольких фамилий назвали его, всем сказали: «С вещами». Заключённые начали выходить, подхватывая свои сумки и мешки. Юра один был с пустыми руками, и ему было очень неуютно. Ещё когда водили в баню он понял, что не решается попросить у кого-то даже мыло. И после того, как простояв под душем и потерев себя голыми руками, он вытирал себя собственным свитером, которому всё равно оставалось недолго жить.
Его и ещё одного человека отделили от общей группы, собравшейся на тюремном продоле, и повели на старый, как его называли, корпус. Они шли той же дорогой, которой его вели в этапку и теперь он уже знал, что был на новом корпусе. А ведут его на старый или «старуху», как его ещё окрестили арестанты.
Перед дверью с номером 15 и буквой А дубак остановился, а другой, дежуривший по этажу, открыл её. В эту камеру завели только Юрия, второго парня повели дальше.
* * *
Ольгу после всех предварительных анализов в тюремной больнице повели в камеру по тем же коридорам, её тоже распределили на старый корпус. Леру оставили на новом корпусе в больничке, у неё при осмотре обнаружили какую-то болезнь. Когда Ольга шла по продолу её чувствительный нос почуял среди запаха сырости и остального тюремного смрада знакомый до боли аромат. Её сердце встрепенулось и она взволнованно вдыхала его, чувствуя что здесь только что провели её любимого, на свитер которого она сама вчера побрызгала свой любимый одеколон. Ей даже казалось, что она по запаху сможет определить, где он и водила носом из стороны в сторону. По правой стороне шли камеры с номерами 14, 14А, 15… После последней двери с номером 15А был поперечный продол и лестница, но там запах вдруг закончился и она почувствовала, что на лестницу он не уходил. Значит Юрка где-то здесь, на этом этаже и когда ей в этом поперечном продоле открыли дверь с номером 18, она даже обрадовалась: любимый будет совсем рядом.
Но как только дверь за ней закрылась, то от её радости не осталось и следа. Прямо напротив неё у заре-шёченного окна сидела и смотрела на неё Коса, взгляд которой при виде Ольги сразу стал злым.
– Ну чтоб тебе, сука, усраться, – запричитала Коса, всплеснув руками от досады. – Тебя кто уже, бля, разлатать успел?! – она заходила взад-вперёд по камере, негодуя и разговаривая как будто сама с собой. – Надо же, а?! И закинули же, бля, в мою хату всё-таки, всю ночь об этом молила. А она уже в херне какой-то припёрлась. Что ж ты так, а? – спросила она, подойдя к висевшей на стене маленькой иконке. Потом она подошла к стоящей на пороге Ольге и спросила, уже немного успокоившись, но всё ещё нервно: – Кто тебя разлатал? Шляпа вроде там с тобой оставалась?
– Нет, – тихо ответила Ольга, глядя в её ещё злые глаза. – Лере дала на суд сходить, она потом пришлёт их мне.
Засмеялась не только Коса, но и ещё несколько девушек и женщин за её спиной.
– Ага, жди. Развела тебя Шляпа как лохушку. Так бы хоть в хате на пользу пошло. – Коса повернулась к сидящей у окна девушке и сказала: – Ленк, надо отписать ей, мож поделится, сука. Щас же загонит, бля, всё.
Та, которую назвали Ленкой, кивнула в ответ и стала доставать тетрадь и ручку. А Ольга, всё ещё не до конца понимавшая, о чём речь, спросила:
– Кто это Шляпа?
– Это Лера твоя Шляпа, – съязвила Коса. – На суд сходить… Её ж только взяли, дура. У неё суд через полгода минимум будет, её на продаже наркоты замели. Её, небось, на больничку подняли? У неё ж сифилис.
Ольга качнула головой и опустила глаза. Леру действительно подняли наверх в больничную камеру. Неужели она её обманула?
– Так на больничку её подняли? – опять спросила Коса и, услышав утвердительный ответ, сказала Ленке: – В сто седьмую подпишешь, может в натуре уделит внимание, прорва, – потом опять повернулась к Ольге. – Ну ты проходи, чё стоишь. Снимай только свои говнодавы. Видишь, у нас тут чисто? Ну и калоши тебе Шляпа дала…
Ольга сняла Лерины ботинки и ступила на тёмное одеяло, которыми был застелен весь проход между шконками до самого окна. Только, если от двери шли простые, темно-синие солдатские одеяла, то у окна они переходили в красивые цветные. И вообще, вся обстановка у окна была намного цивильнее, чем на подступах к нему. Заклеенные цветными рисунками от целлофановых пакетов стены даже придавали настроение, а аккуратно застеленные красивыми покрывалами четыре шконки, отделённые от остальной камеры откинутой ширмой, и висящие на зарешеченном окне занавески из цветных простыней говорили о том, что там живут те самые блатные, о которых говорила Лера.
Ольга стояла в нерешительности, куда проходить было непонятно. Женщин в камере было явно больше, чем спальных мест. И если на тех четырёх шконках у окна были только четыре человека, включая Косу, то на остальных шести лежало по две девушки или женщины на каждой. Да и вся обстановка здесь была намного мрачней, чем за занавеской. Грязные стены и тёмные солдатские одеяла, которыми были застелены не только полы, но и сами шконки, делали эту часть камеры даже темнее. И сами арестантки, находящиеся по эту сторону занавески, выглядели в своих тёмных спортивных костюмах и кофтах очень тускло, по сравнению с Косой, Ленкой и ещё двумя спавшими у окна женщинами, которые были в цветных домашних халатах.
Коса уже сидела рядом с Ленкой и они что-то писали в тетради, не обращая на Ольгу никакого внимания. Но Ольга всё же набралась смелости и подошла к ним. Обстановка у окна более её привлекала, хоть и была далёкой от той, к которой она привыкла.
– Чё ты сюда припёрлась?! – подняла на неё голову Коса. – Иди, вон там твоё место, – кивнула она за занавеску.
– Там места нет, – нерешительно ответила Ольга.
– Э, вы чё там, а? – крикнула Коса куда-то мимо Ольги в сторону двери. – Ну-ка, определите её там!
Ольга повернула голову назад и увидела задвигавшиеся на шконках тела. Оказывается, многие только делали вид, что спят.
– Иди, – сказала ей Коса, – щас будет тебе место под солнцем.
Уходить из этого укромного закоулка в полутёмную половину, главным украшением которой была аккуратно занавешенная цветными простынями параша, Ольге очень не хотелось. Но решительный, командный голос Косы заставил её убедиться, что блатные арестантки именно здесь отвели ей место, как они выразились, под солнцем.
– Проходи, – сказала ей какая-то безобразная женщина с синяком под глазом, вставая с нижней шконки, на которой осталась лежать другая, ненамного красивее первой. – Если хочешь спать, ложись. Как тебя зовут?
Поняв, что спать придётся с вот этими вот страшилками, Ольга беззвучно заплакала. Но тут с верхней шконки свесились чьи-то ноги и более приятный голос произнес:
– Не плачь. Иди пока ложись на моё место, я всё равно щас стирать буду.
Говорившая спрыгнула на пол и Ольга увидела перед собой приятную девушку с длинными распущенными волосами. Ей сразу стало легче, и она вытерла успевшие выступить слёзы. Перспектива спать на месте чистой и ухоженной арестантки была намного приятнее, чем сама мысль о тесном соседстве с явными бичихами, которые и на воле наверняка бомжевали.
– Меня Вера зовут, – произнесла девушка, – залазь, ложись.
* * *
Как только Юра переступил порог камеры, он сразу понял, почему ему и остальным, не дали матрасы и постельное бельё, о котором говорил Олег Плетнёв. Расстелить его всё равно было бы негде. В десятиместной, судя по количеству спальных мест, камере было не меньше тридцати человек. Спёртый воздух сразу ударил в нос, как и в отстойнике. Проходка по тюремным коридорам сразу показалась ему прогулкой на свежем воздухе, к тому же в камере было сильно накурено и это сразу давало о себе знать в гораздо меньшем по размеру помещении, чем отстойник.
Большая половина из находящихся в камере заключённых не спали и все смотрели на него, в отличие от этапа, он зашёл один и всё внимание было приковано к нему. Но все молчали, пока по проходу от окна не прошёл небольшого роста парень с золотыми зубами и наколкой на груди и не спросил, тосуя в руках колоду карт:
– С суда?
– Да, – коротко ответил Юрий, кивнув ещё и головой.
– Сколько дали?
– Пять.
– А до этого в какой хате был? – спросил златозубый, равнодушно отнесясь к большому сроку.
– Я не сидел, – почему-то смущённо ответил Юрий, даже опустив голову, – я под распиской был.
– Так ты с воли что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46