– мягко предложила Коса. – Только-только проверка закончилась, ещё залететь могут запросто.
– Да нормально всё, Лёль, – уверенно произнёс нетерпеливый малолетка. Это у вас там под раковиной вышла, а у нас тут она прямо под шконкой. Сумками заставили и не видно даже, что там кто-то есть. Вы только не отклеивайте пакеты, а мы пока начнем расширять её.
– Ну смотри, Максик, – покачала головой Коса, но сама улыбнулась и, сев на шконку, весело посмотрела на девушек и подмигнула. – Не терпится малолеткам. Помылись-то хорошо? А то они может уже сегодня здесь будут.
– Да не-е, ты чё? – засомневалась Звезда. – Стены такие толстенные.
– Так кабура уже готова, расширить только осталось, – заметила Ленка и рассудительно спросила: – Интересно, сколько они её ковыряли? Они-то лучше знают, сколько им примерно ещё времени нужно.
Коса, поняв намёк, тут же нырнула к кабуре.
– Эй, Максик, – позвала она своёго малолетку.
– Он занят, Лёль, – раздался уже другой голос, услышав который Тамара подскочила и потихоньку подошла к разделительной занавеске.
– А, это ты, Игорёчек, привет, – поздоровалась Коса. – Слушай, вы сколько эту кабуру ковыряли, а?
– Неделю где-то, – сразу ответил он и немного подумав, добавил: – Даже больше, дней десять где-то.
– Ого, – удивилась Коса и спросила: – Это когда ж вы закончите?
– Завтра, а может даже сегодня, – уверенно заявил Игорёчек. – Мы ж её сразу большой делать начинали, чтоб пролезть.
– Понятно, ну ладно, давай, – сразу попрощалась Коса, чтобы он не попросил её позвать Тамарку Багадулку. Встав со шконки, она весело посмотрела на подруг, которые слышали весь разговор и стояли с возбуждёнными раскрытыми глазами, и сделала несколько характерных движений тазом, изображая секс. Все весело рассмеялись.
* * *
С трудом дождавшись проверки, Бандера поприветствовал Геру, стоявшего на продоле и державшего открытую дверь, злобным взглядом и сделал ему знак, чтобы тот подошёл попозже. Разговаривать с ним об Ольге в присутствии рядом Юрия он не решился, поэтому опять написал ему записку и с нетерпением расхаживал по камере, ожидая его. Но чем больше не подходил Гера и чем больше он наматывал километраж, тем сильнее его тянуло взглянуть на Ольгу ещё раз. Его мысли всё чаще переключались на неё и злость на Геру постепенно проходила. А походив по камере ещё немного, он и вовсе успокоился. Точнее, те прекрасные и нежные чувства, которые поселились в нём, загасили всю злобу и к тому моменту, когда дубак всё-таки приоткрыл кормушку, он уже совсем забыл про что хотел сказать ему на словах. Подскочив к кормушке, он, наоборот, посмотрел на него с благодарностью уже за то, что тот подошёл при смене стрёмного корпусного. Он не стал показывать ему записку, где высказал все свои мысли и претензии, а скомкав её и засунув в карман потихоньку проговорил.
– Вов, в стакан посади меня, а? Базар есть.
– Ну так говори, – произнёс Гера, посмотрев в сторону нового корпуса, куда, очевидно, ушёл корпусной. – Или напиши, как тогда.
Бандера покосился краем глаза на Юрия. Тот находился совсем рядом и, несмотря на шумный гомон в хате, мог всё же услышать этот разговор. Да и для того, что хотел Бандера, ему в любом случае нужно было оказаться в стакане. Только оттуда Гера мог вывести его ненадолго и подвести к глазку в хату один восемь.
– Не, – покачал он головой, повернувшись опять к Гере. – Такого не напишешь. В стакан надо. Сможешь организовать?
– Опять засадить хочешь кому? – усмехнулся Гера. – Ты же знаешь, сёдня не получится, – он опять с опаской посмотрел по сторонам.
– Спасибо, – посмотрел на него Бандера, но продолжал беззлобно, – уже засадил, больше не хочу. В стакан надо, там побазарим.
– Не могу без корпусного, – покачал головой Гера. – Сам же знаешь.
– Да без базара, скажи ему, что я тут кипишую.
– Он в глазок посмотрит, скажет «порядок» и дальше пойдёт, – возразил Гера.
– Да всё нормально, – уже почти шептал Бандера. – Я щас тут заварушку быстренько организую. Ты только кашляни громко, когда он сюда идти будет. Он на новом? Ну вот, издалека его увидишь. Это чтоб я тут зря не старался, а то он проторчать там может хер знает сколько. А как подходить будет, он сам всё услышит, тебе даже говорить ничё не надо будет. Он сам меня в стакан посадит.
Немного подумав и опять посмотрев по сторонам, Гера кивнув.
– Ну ладно. Только смотри не перестарайся тут, а то в бочку загремишь.
– Всё нормально, – успокоил его Бандера и, когда закрылась кормушка, быстро сжёг записку Гере, потому что прежде чем посадить его в стакан, его наверняка обыщет корпусной, и присел тут же у двери, чтобы не прослушать кашель Геры.
За время, проведённое в тюрьме, он уже хорошо изучил всех дубаков и знал, кто из них и за что может посадить в стакан или в карцер, так как одни и те же нарушения они все трактовали по-разному и относились к ним по-своему. Сегодня Бандера решил сделать ещё и поправку на настроение корпусного, которое на проверке было вполне добродушным, поэтому решил бить наверняка. Ждать пришлось недолго.
Услышав кашель Геры, Бандера резко поднялся и начал колотить ногами в дверь и кричать.
– Э-э-э, – командир, ё…ый в рот, давай врача сюда скорее. Чё, не слышишь, что ли? Подойди, бля, к пятнадцать А.
– Чё надо? – послышался с продола голос Геры, но открыл кормушку уже подошедший корпусной.
– Чё надо? – продублировал вопрос Геры корпусной.
– Врача давай, начальник, – прорычал Бандера, – пусть таблетки мне даст.
Корпусной молча и равнодушно закрыл кормушку, но Бандера, ожидая этого, принялся сразу колотить в дверь по новой.
– Давай врача, начальник! – кричал он. – Башка болит, пусть таблетки даст! Ты чё, не слышишь, что ли?!
На секунду остановившись и услышав удаляющиеся шаги, он стал бить ногой с большей силой и постепенно ещё наращивал мощь удара.
– Э-э, начальник, давай врача! Я чё, здесь помирать должен! – орал Бандера. – Пусть таблетки даст и валит!
Эффект не заставил себя долго ждать, и открылась уже не кормушка, а сразу дверь, что означало одно – его план сработал.
– Ну и какие тебе таблетки? – спросил корпусной, постукивая дубинкой по ладони.
– Ну не знаю, анальгин хотя бы, – громко сказал Бандера, держась за голову.
– Ну пошли, – корпусной даже посторонился демонстративно в дверях, освобождая выход из камеры. – Лечиться щас будем.
– Дубиналом, что ли? – спросил выходя Бандера прекрасно зная, что этот корпусной бить не будет.
На продоле Бандера встретился глазами с Герой и подмигнул ему. Корпусной закрыл дверь и с улыбкой достал из кармана полпачки анальгина.
– На, – оторвал он две таблетки и протянул. – Пошли в санчасть.
– Санчасть же в другой стороне, – сказал Бандера вслед уже идущему к стакану корпусному, с трудом сдерживая радость.
– У меня своя санчасть, – с улыбкой ответил он и, услужливо распахнув дверь стакана, сказал Гере: – Принеси ему воды запить.
Демонстративно бубня что-то себе под нос, якобы показывая недовольство, Бандера поплёлся к стакану, открывая одну таблетку. Запив её поднесённой Герой кружкой воды, он вошёл в стакан. Теперь оставалось дождаться, когда корпусной куда-нибудь уйдёт, чтобы поговорить с Герой и уговорить его пустить его на минуту к глазку в один восемь.
* * *
В хате восемь семь ждали, когда к ним приведут Немца. На новом корпусе как раз сегодня дежурил уже прикормленный Протасом корпусной, и он, не став откладывать дело в долгий ящик, договорился с ним за деньги о забросе к ним на час человека из соседней камеры восемь шесть, которую отделял от них лестничный пролёт и не было возможности поговорить через кабуру. Они уже заварили чаю и втарили пятку гашиша. По иронии судьбы кроме того крапаля, который присылал Протасу Солома, другого наркотика у них не было, и получалось, что они будут угощать Немца как раз гревом того человека, против которого и собирались его настроить.
Дверь открылась без привычного грохота, как будто дубаки специально смазали засовы и петли, чтобы этого не слышали дежурные верхнего и нижнего этажей. Среди дубаков стукачей начальству тоже было достаточно, тем более что сегодня ДПНСИ был как раз из правильно-принципиальных, поэтому даже если и не смазывались двери специально, то открывались осторожнее. В хату зашёл сухощавый мужчина лет сорока пяти и прямо на пороге обнялся с приветствовавшим его Андреем Спасским. Они не сидели нигде вместе, но были с одного города и друг друга хорошо знали. Андрей даже всегда помогал со своёго бизнеса постоянно сидящему по лагерям Немцу ещё с тех пор, как этот бизнес был у него нелегальным в советские годы.
Немец был по пояс раздетым и олимпийку держал в руках, видимо, дубаки его выдернули неожиданно, едва узнав о местонахождении ДПНСИ. На нем не было никаких наколок, но вся его внешность говорила о том, что отсидел он немало, и всё несидевшее до этого окружение Протаса, включая его самого, прониклось уважением к этому человеку. Тем более они уже знали от своёго сокамерника о его авторитете и рассчитывали на него.
– Гена, – представился он всем, протягивая руку каждому, – можно просто Немец. А чё, музыку можно потише сделать?
Все тоже назвались, поприветствовав его, и Спасской показал ему на сидящего у его двери Кузнеца и на ухо, давая понять, что эти уши – лишние.
– О-о, и ты здесь? – удивился Немец, увидев Кузнеца, с которым тоже судьба сводила по лагерям. – Здорово что ли?
– Курнёшь? – сразу протянул ему пятку Тёплый, единственный из всех, кто курил наркотик.
– Конечно, – сразу взял папиросу Немец и прикурил от протянутой зажигалки. Сделав две полноценные хапки, он протянул пятку Протасу, сидящему сразу за ним, чтобы она прошла круг, но за ней потянулся Тёплый.
– Он у нас один только курит, – пояснил Протас и сразу перешёл к делу. – Гена, ты Солому хорошо знаешь?
– Заочно только, – отрицательно покачал головой Немец. – Так, в глаза, ни разу не видел. Но здесь-то увижусь, наверное. А чё?
– Да в том-то и дело, что мы тоже его раньше не знали, поверили ему, – начал говорить Протас почему-то от общего имени, хотя дело казалось его самого. – Пришёл тут к нам, помогите, век не забуду и всё такое. Ну я нарыл ему денег, передать хоть, слава богу, не успел…
– А чё такое? – сразу заинтересованно спросил Немец.
– Да попросил его за девчонкой своей присмотреть, чтоб её там не заклевали. Она сама тихонькая такая, сюда стопудово случайно попала. Ну он и присмотрел, в благодарность мне…
Протас сказал это таким тоном, что Немец сразу всё понял.
– Чё, вые…ал? – спросил он.
– Он уже сам с ней там любовь крутит, – не стал уточнять Протас. – Воспользовался тем, что я сам не могу, бля, до неё добраться, она на старом корпусе сидит. Ау него-то везде зелёная. Он её и в кабинет к куму может затащить, лясы один-на-один поточить. Вот и уломал девку.
– А ты это точно знаешь? – спросил Немец, глядя ему прямо в глаза.
– Да, конечно точно, – уверенно ответил Протас, не отводя взгляда. – Я бы не стал поднимать этот вопрос, если б не был уверен, – сказал он и, чтобы не говорить о том, откуда он это знает, потому что рассказывать о прохлопывании чужого малька он не собирался и пришлось бы что-то придумывать, он быстро спросил: – Вот как вот этот поступок, по-людски если рассудить?
Немец прищурился и посмотрел на него внимательным взглядом.
– А ты за девку свою рамс хочешь качнуть, или за поступок? – спросил он, сделав ещё хапку и залечил слюной на пальце тлеющий кончик папиросы.
– Да девка-то чё? – замялся в нерешительности Протас, сомневаясь в том, что Немец встрянет в это дело из-за женщины. – За поступок, конечно. Тут за один поступок такой, я считаю, порвать можно.
Немец, делающий в это время ещё одну большую хапку, закашлялся и передал пятку своёму земляку.
– Добивай, – выдавил он сквозь кашель и посмотрел на Протаса красными и мокрыми от выступивших с кашлем слёз глазами.
Протас, не куривший наркотик и не знающий, что это такое, воспринял внезапный кашель Немца как реакцию на свои слова и нерешительно посмотрел на своих сокамерников, прежде чем поднять глаза на Немца. Думая, что сказал неправильно, он поставил себя в неловкое положение.
– А ты за тёлку свою, что, прощаешь, что ли? – неожиданно спросил Немец. – Не уважаешь ты себя, совсем не уважаешь.
– Да не-е, – вступился за Протаса Андрей. – Просто мы ж не сидели никогда, не знаем, как у вас там по понятиям…
– А в этом деле понятия не нужны, – покачал головой Немец и посмотрел на Протаса в упор. – Делай, как тебе твоё человеческое я говорит.
Павел опять посмотрел на всех, но уже более решительным взглядом, и спросил:
– Ну, а ты поддержишь, если я сам предъявлю?
Немец опустил взгляд куда-то в пол и задумался.
Повисла напряжённая пауза, во время которой Протаса посетили нехорошие мысли. Главной из них была, что Немец этот, возможно, ещё матёрей, чем кажется. В его узких глазах Павел уловил хитрый блеск. Возможно, ему это и показалось, ведь Немец курнул гашиша, но почему-то он перестал ему верить. За время, проведённое в тюрьме, он узнал много о тех матёрых уголовниках, которые царствовали в этом мире. На строгом режиме, по словам Кузнеца, были такие рыси, которые могли на ровном месте обвести тебя вокруг пальца или убрать тебя с дороги чужими руками. Вот и сейчас Протасу показалось, что Немец не зря надавил на его мужское достоинство и намекнул, что предъявлять можно, но самому. Возможно, он хотел устранить Солому его, Павла, руками и самому потом стать смотрящим. Эту мысль усилило воспоминание рассказа Спасского о том, что Немец был даже на полосатом режиме, где раньше содержались только особо опасные рецидивисты. А теперь, с разгоном особого режима, все полосатики оказываются на строгом, где и без них хватало матёрых зеков.
Протас уже хотел было сказать Немцу, что без поддержки он не будет начинать эти качели, пока тот не сказал ещё что-нибудь вроде слабости характера Павла, как из кабуры раздался голос соседей.
– Восемь семь, возьмите маляву.
Тёплый подошёл к кабуре и, взяв маляву, усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46