– Ничего бы не случилось. Националисты пытались напугать американцев, чтобы те предоставили нам независимость, а сенатор Тайдингс попался в эту ловушку. Все это не более чем пропаганда, и другие сенаторы прекрасно это знают. Губернатор Виншип был вне себя от ярости из-за последней перестрелки, которую устроили националисты, когда власти потеряли убитыми множество полицейских агентов. Педро Альбису Кампос, сын землевладельца в Понсе, и какая-то мулатка – это неслыханно! Никто не понимал, как Альбису Кампос ухитряется сочетать курс в Гарварде, где он изучал право, с изучением военного дела, причем закончил он и там и там первым учеником. В Гарварде-то он и подружился с ирландскими националистами, которые только что отвоевали свою независимость в 1916 году благодаря нескольким юношам, отдавшим за это жизнь в Пасхальное воскресенье.
Альбису вернулся в Пуэрто-Рико и основал Националистическую партию в 1932 году. В Пуэрто-Рико люди умирали от голода, но мучеников не было. Альбису решил создать их. Чтобы спровоцировать восстание, он начал атаку на американский империализм по всему фронту. Он объявил себя президентом республики и начал будоражить народ, подстрекая людей к «борьбе против захватчика», – если понадобится, то с камнями и дубинами. Через четыре года, в 1936 году, его арестовали и судили. Признали виновным в подстрекательстве к мятежу и посадили в тюрьму.
– Одно дело поминать дьявола, другое – видеть его перед собой. Это не одно и то же, – наставительно говорил дон Эстебан по-итальянски, а затем то же самое повторял по-испански. – Жители острова получили огромную привилегию, когда стали американскими гражданами девятнадцать лет назад. Им следовало бы на коленях ползти до Вашингтона и умолять Сенат предоставить им статус американского штата.
– Я не столько боюсь Альбису Кампоса, сколько Луиса Муньоса Марина, – сказал Аристидес. – Это ловкий парень; он собирается завоевывать независимость не пулями, как Альбису, а «тихой сапой», хитростью. Сначала он хочет завоевать автономию, а потом установить республику националистов. Четырнадцать лет назад так произошло в Ирландии; все в этом мире уже было, и не раз.
Буэнавентура во всем винил президента Франклина Делано Рузвельта за то, что он посеял семена независимости на Острове.
– Во всем виноват этот хромой дьявол, потому что захотел заставить нас платить налоги. Из-за этого и начались всеобщие разногласия. Мы в Вальдевердехе никогда не платили налоги, зато у нас всегда были деньги на общественные нужды. Лучше уж я не буду американцем, чем налоги платить. Пусть мы будем теми, кто мы есть, вам не кажется? – Каждый раз, когда Буэнавентура вспоминал родную деревню, он начинал грустить и несколько раз глубоко затягивался сигарой.
Дон Эстебан ему не ответил. Ему не хотелось спорить о Рузвельте с Буэнавентурой.
Его отец был рабочий, из анархистов, работал на мраморных каменоломнях в Бергамо, и он всегда восхищался президентом Рузвельтом именно за то, что тот забыл заплатить налоги всему миру. Несмотря на жалобы, сам Буэнавентура не платил почти ничего, потому что продавал все по договорным ценам и никогда не декларировал свои истинные доходы.
– Не понимаю, почему мы должны отдавать этим прощелыгам из налоговой инспекции третью часть денег, честно заработанных в поте лица, – добавил Буэнавентура, стряхнув пепел сигары в кадку с пальмой.
– Что ж, сейчас нам нечего и беспокоиться о независимости, – сказал примирительно Аристидес. – У меня есть друзья-республиканцы в Вашингтоне, так они уверяют, что проект Тайдингса не прошел ни по одному вопросу.
Ребека, сидевшая в кресле рядом с Буэнавентурой, рассеянно потягивала лимонад. Однако Маделейне слушала все более внимательно. Она достала из-за рукава носовой платок и вытерла потный лоб.
– Не дай бог, если мы будем лишены американского гражданства, – сказала она Буэнавентуре по-английски. – Здесь воцарится хаос, и никто не будет знать, что делать. А мы с папой больше не сможем жить на Острове.
Дон Эстебан озабоченно взглянул на дочь. Маделейне была права. Если Остров станет республикой, они должны будут вернуться в Бостон. В любом случае лучше сейчас об этом не думать. Политика – дело сложное; предпочтительней всего – держаться в рамках закона и не привлекать внимания. Кроме того, его зять, Аристидес, если начнется война, защитит их. Он – офицер полиции, он всегда заботился о них, и его дом всегда был под надежной охраной.
Дон Эстебан с нежностью взглянул на внучку, которая почти что дремала, утонув в глубоком кресле. Она была на пятом месяце беременности, и это было уже заметно. Его возмутил случай с побоями, которым Буэнавентура подверг ее некоторое время назад. Вскоре после того, как это произошло, он навестил ее и пришел в совершенный ужас. Правый глаз у Ребеки заплыл и был цвета сливы, а лицо покрывали синяки. Он стал настаивать, чтобы Ребека опять ушла жить к родителям, но Ребека отказалась. Через несколько недель она забеременела вторым сыном, Игнасио.
– Когда почесаться в охотку, чесотка не жжет, а если жжет, то не до смерти, – сказал Буэнавентура дону Эстебану, подмигнув и указывая на его внучку Росич ничего не сказал, но нахмурился и втянул голову в плечи. Аристидес тоже не решился вмешиваться в это дело. Если Ребека счастлива, лучше оставить ее в покое и верить, что Божье Провидение не оставит ее.
Похоже, Ребека хотела доказать всему свету, что сила воли у нее как ни у кого другого. Можно быть покорным и мятежным одновременно; неизменная покорность и есть порой самый эффективный мятеж, и метаморфоза, происшедшая с Ребекой, была чем-то в этом роде. Раньше она боготворила Оскара Уайльда и Айседору Дункан и воспевала их в стихах и танцах. Теперь она каждый день ходила к мессе и молилась. Она принадлежала к тому типу людей, которые, услышав слова Папы Римского о том, что надо быть отзывчивым к беднякам, на следующий день пойдут и отдадут этим беднякам последнюю рубашку, а сами останутся нагишом.
Ребеке казалось, что она играет новую роль. За свои тридцать с лишним лет она переиграла несколько ролей, и каждой из них отдавалась всей душой. Теперь она решила быть примерной супругой. Трудолюбие – высшая добродетель замужней женщины. Дом на берегу лагуны должен быть безупречным, и никакое пагубное дуновение не проникнет сквозь кованые решетки на его окнах; у всех должно быть хорошее настроение. Очень важно поддерживать порядок и дисциплину. Однажды Ребека спустилась в нижний этаж и поинтересовалась, женаты ли ее слуги. Когда она узнала, что Петра и Брамбон уже много лет живут в незаконном браке, она была возмущена. Она купила Петре подвенечное платье и взяла напрокат фрак для Брамбона, выписала им разрешение на брак и велела идти к судье. Петра и Брамбон смеялись, как дети, и сделали все, как сказала Ребека, будто это была какая-то игра. Они выпили шампанское, съели пирожные, поблагодарили Ребеку за платье и подарки, но на следующий день снова сходили в магистратуру и попросили развод. Много лет назад их соединила церемония «вуду» в Гуаяме, и они боялись, что брачный союз в мэрии может их сглазить.
Когда родился Игнасио, Ребека никого к нему не подпускала. Она сама купала его, переодевала, кормила. Она опять перестала замечать Кинтина. Кинтин родился в доме Павла и напоминал Ребеке о счастливых временах ее жизни, о которых ей хотелось забыть. Раньше она часто спускалась в нижний этаж и пила воду из источника и каждый день писала стихи. Но после побоев Буэнавентуры она ни разу не была в нижнем этаже и не написала ни одного стихотворения. Кинтин все время был в кухне с Петрой и Эулодией. Его сажали на табуретку, давали миску, полную бирюлек, чтобы он их перебирал, или разрешали дергать ручку холодильника.
День Благодарения в 1936 году кончился плохо, – так мне рассказывал Кинтин. После выступления дона Эстебана о благословенном американском гражданстве Буэнавентура погрузился в угрюмое молчание. Однако уже в дверях он решил воткнуть бандерилью в дона Эстебана.
– Я знаю, в этом году прибыль «Таурус лайн» на Острове на тысячи долларов превышает прибыль вашего бизнеса в Бостоне. Так признайте же мою правоту: лучше жирная курица с золотыми яйцами, чем дохлая с английским языком, не так ли, дон Эстебан? Американцы ли, испанцы ли – кто его знает? Так мы никогда не решим, кем мы хотим быть.
Аристидес разозлился. Он был уверен, что Буэнавентура решил оскорбить дона Эстебана и Соединенные Штаты. Он схватил его за лацканы пиджака и вытолкал из дома.
13. Агония полковника Арриготии
Когда Аристидес Арриготия участвовал в военных маневрах полиции Сан-Хуана, он всегда маршировал в первом ряду. Ему очень нравилась его парадная форма с посеребренной саблей на боку. Когда американский летчик Чарлз Линдберг, Белый Орел, достиг берега столицы на своей барке «Дух святого Луиса», Аристидес встречал его в белой парадной форме.
Губернатор Блэнтон Виншип впервые увидел Аристидеса во время парада полиции в январе 1937 года. На него произвел впечатление его торс гребца, который туго обтягивал белый габардин с золотыми аксельбантами на плечах. Мужчина с такой фигурой, как этот, не может быть кем попало, подумал Виншип и послал ему приглашение посетить его в замке Ла-Форталеса.
До Виншипа американские губернаторы жили в Ла-Форталесе-де-Санта-Каталина, отрезанные от остального мира. На местном языке они не говорили, и им было трудно понять византийские выверты островной политики. К 1936 году в «Порто-Рико», как его называли американские губернаторы, существовало четыре официальные партии: Объединенная партия, которая выступала за автономию; Республиканская партия, которая выступала за государственность, или вхождение в состав Соединенных Штатов; Социалистическая партия, временно объединившаяся с Республиканской, поскольку рабочее движение всегда яростно ратует за государственность, и Партия националистов, которая боролась за независимость.
Президент Соединенных Штатов назначал губернатора, который обладал на Острове неограниченной властью. Этот последний, в свою очередь, набирал кабинет сенаторов, являющийся исполнительной властью. Члены Палаты представителей выбирались из народа, но они могли только участвовать в голосовании при первом чтении и не имели никакого политического веса. Пост губернатора был политической синекурой, яблоком, или, лучше сказать, сладким плодом манго, преподнесенным в уплату за голоса избирателей во время президентской кампании. Исполнительный кабинет – вот кто правил по-настоящему. А губернатору только и надо было, что прожить спокойно год-другой, наслаждаясь ромовым пуншем и теплым дуновением пассатов, редко покидая стены дворца.
Последний губернатор, который действительно хотел таковым являться, был Эммет Монтгомери Рэйли. Он родился в Канзас-Сити в семье скромного происхождения. Его отец был фермером, а сам он до того, как ввязаться в политику, стал агентом по продаже земли. Он был меннонитом-реформистом и, обосновавшись в Ла-Форталесе, ввел сухой закон, отменил петушиные бои и засадил всех проституток в тюрьму. Узнав, что почти половина населения Острова живет в гражданском браке, потому что Церковь берет огромные деньги за церемонию бракосочетания, он связался с главной общиной меннонитов в Канзас-Сити и попросил, чтобы ему прислали священников. Вскоре из-за гор появились человечки в черных брюках, белых рубашках и широкополых фетровых шляпах. Крестьянам они очень понравились. Меннониты всех переженили бесплатно, а заодно и окрестили. После крестин всем дарили Библию. В горах появилось множество белых церквушек с островерхими деревянными колокольнями, и крестьяне были очень довольны, потому что теперь не надо было ходить к мессе в поселок. Успех меннонитов вызвал недовольство католиков, они организовали кампанию по дискредитации Рэйли, обвинив его в еретичестве и нетерпимости. Это они прозвали его Обезьяна Рэйли и Канзасский мул.
Рэйли терпеть не мог местную буржуазию. Он помнил Канзас, край подсолнухов, где пшеница, скот и сорго по справедливости распределялись между всеми жителями. Он считал, что жить в роскошных особняках, иметь армию слуг и ежегодно ездить в Европу, в то время как девяносто процентов населения погибает в нищете и безграмотности, – стыдно. В Канзасе не было босоногих людей в лохмотьях, которые ютились в горных хижинах, в то время как политическая верхушка рассуждала на балконах своих особняков о ценностях католицизма и христианском милосердии. Всякий раз, когда Рэйли выходил из машины после поездки в очередное селение, он был в ярости. В мертвый сезон – после уборки урожая сахарного тростника – крестьяне были едва живы от голода. Рэйли приказал креольским землевладельцам увеличить плату работникам. Он также пытался надавить на Вашингтон, чтобы хозяева сахарной компании в Пуэрто-Рико сделали то же самое, но все было бесполезно. Впервые в истории американские и креольские землевладельцы объединились и не подчинились его приказам. Рэйли уединился в Ла-Форталесе и перестал ездить в горы помогать крестьянам. Он погрузился в депрессию, как в серую тучу. Таким его и запечатлел Франсис-ко Ольер на портрете, нынче, к сожалению, утраченном, – волосы светлее, чем поля Канзаса, весь в черном, будто собрался на собственные похороны, на фоне зубчатых стен замка Ла-Форталеса. Через несколько месяцев президент Уоррен Хардинг отозвал Рэйли с Острова.
Губернатор Блэнтон Виншип был совсем не похож на губернатора Рэйли. Он сам был землевладельцем – у него имелась табачная плантация в штате Вирджиния, – и он прекрасно ладил с креольскими коллегами. Он обожал петушиные бои, породистых лошадей, зеленые маринованные бананы и жареную свиную колбасу на вертеле. Хотя он был протестант, его часто просили быть крестным, и в те времена на Острове была настоящая эпидемия имен – детей называли только Бенжамин Франклин Перес Комета или Джордж Вашингтон Сересо Ньевес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55