Одряхлел дед окончательно, помутнел разумом, хотя к
переменам в семье единственный отнесся философски. Отцовское
падение переживал, конечно, но видел его через призму
собственного опыта, а на памяти деда таких падений, ох,
сколько было... Погоревал и по матери, но и смертей видел
дед много, тоже притупилось... Лишь об одном Михаила
спросил: может, неудобен, а Дом ветеранов партии, говорят,
неплох... Но тут уж Миша без колебаний возразил: и не думай!
Ужас Мишу охватил - любил он деда, дед частью детства был, а
ныне последним родным кусочком прежней жизни оставался,
последним...
Маринка вскоре замуж выскочила за московского азербайджанца,
сказочно богатого, но в браке продержалась недолго. Муж-
мусульманин воли жене не давал, желал десяток детей и
требовал строгой домашней дисциплины. Разошлись, впрочем,
мирно. Состоятельный супруг оставил беспутной жене квартиру
с мебелью, двадцать тысяч как откуп и спешно бежал к другой,
страшненькой, но благонравной, из своего рода-племени. А
Миша устроился переводчиком в "Интурист". С трудом, за
большую по тем временам взятку, одолженную из сбережений
деда. И познакомился Миша с миром возле "Интуриста" -
валютчиками, фарцой и проститутками, среди которых в один
день узрел и свою сестрицу... Узрел, а ничего в душе не
дрогнуло. Закономерно, видимо, так он и подумал. А если о
нотациях - просто глупо, на себя посмотри.
Засосала Мишу спекуляция. Быстро, как зыбучий песок золотой. И
освоился он в новой среде легко. Начал с импортных сигарет и
шмоток, обретя основательные связи, со службы ушел и -
ударился в спекуляцию дефицитной тогда радиоаппаратурой:
телевизорами, компьютерами, видео и аудио техникой. Деньги
потекли рекой. Гладкой и полноводной. Однако иллюзией
оказалась безмятежность быстрого обогащения. Караулила Мишу
беда. Сбили его на самом гребне спекулятивной удачи, с
предельной ясностью доказали три крупных противозаконных
сделки, и очутился он в камере...
Застойный дух тюремных стен. Вдохнув его, Миша понял: выбираться
надо любыми способами, любыми... И предложил тогда Миша
гражданам начальникам свои услуги... Многих из преступного
мира он уже знал; знал: кто, как, когда, сколько. И это
касалось не только спекулянтов, валютчиков и проституток.
Знал Миша и воров, рэкитиров, жуликов-кооператоров,
покупавших у него электронику и модное тряпье...
И скоренько Миша из тюремных стен вышел. Так скоро, что
и не заметил никто его отсутствия... Но вышел теперь иным,
далеко не вольным стрелком. Появился у Миши куратор в лице
опера Евгения Дробызгалова, и стал Миша куратора просвещать
по части секретной уголовной хроники... Гешефты Михаила
продолжались уже с гарантией их полной безопасности, ибо
надлежало ему "хранить лицо"; нажитого никто не отбирал, а
Дробызгалов удовлетворялся блоком "Лаки-страйк", импортной
бутылкой или же демонстрацией ему какой-нибудь пикантной
видеопленочки, которую он именовал "веселыми картинками".
Откровенных взяток опер не брал. Но, с другой стороны,
сволочью был Дробызгалов изрядной. Шантажом не брезговал,
хотя подоплека шантажа была примитивненькой: мол, Мишуля,
работай плодотворно, не финти, без утайки чтоб, а то узнают
коллеги твои о тайном лице, скрытом за маской честного
спекулянта, и, Мишуля...
Видел как-то Миша личное свое дело на столе Дробызгалова, и
поразило его, что на обложке было выведено чьей-то чужой
пакостной рукой: кличка - "Мордашка".
- Почему это... Мордашка? - справился он у Дробызгалова
с угрюмой обидой.
- Ну... так... соответствует, - дал опер расплывчатый
ответ, убирая папку, оставленную на столе, видимо, по
оплошности, в громоздкий сейф. - Спасибо скажи, что "харей"
не назвали или "мурлом" там каким...
- Хрена себе!
- Не выступай, - отрезал Дробызгалов. - Обсуждению не
подлежит. Вообще - ничего не видел, ясно?
- Грубые вы все же... менты, - подытожил Миша. - И вся
ваша натура подлая налицо в этом... эпизоде. Правду говорят
наши: самый лучший мент - мертвый.
- Ты мне... сука... - привстал из-за стола Дробызгалов.
- Шучу! - глумливо поджал губы Миша. - Шу-чу!
- Ты... сука... в следующий раз...
Впрочем, Дробызгалов быстро остыл.
Указания опера Миша выполнял, работал на совесть. Хотя,
отметить надо, если и забирали кого-нибудь из Мишиного
окружения, то красиво, наводкой не пахло, осведомителя
милиция не подставляла. Более того: устранялись порой
опасные конкуренты, перебивавшие Мише игру. И росла Мишина
клиентура, росло влияние; рос штат шестерок, работавших на
Мишу за свой процент, а шестерок за самодеятельность Миша
тоже тюремным сроком мог наказать: и за нечестность, и за
лень, да и вообще в зависимости от настроения... Одно
удручало Мишу: растаяла мечта о заграничной жизни, которую
он лелеял едва ли не с малолетства, а заработанные тысячи
постепенно теряли смысл. Он поднялся над бытием простых
трудяг, но - как?!вися на ниточке между готовыми сомкнуться
ножницами, причем ниточка была ниточкой именно что для
ножниц, для него же она представляла собою стальной трос,
спеленавший его намертво.
Может, все было бы ничего - гуляй, пей, пользуйся
дарованной тебе неприкосновенностью, не отказывая себе ни в
чем, но Мише мешало прошлое - то прошлое, в котором был
облеченный властью отец, несостоявшееся будущее дипломата, а
там кто ведает - посла; а из послов с таким-то папой и дедом
еще выше...
Въелась в Мишу песенка: "Все выше и выше, и выше..." Жил он
ей, его семьи эта песенка была, да вот выше - не вышло. К
потолку привесили. А песенку спетую осмеяли и забвению
предали, как пережиток известной эпохи.
Лучший Мишин деловой дружок Боря Клейн умудрился в Америку
съехать и теперь по надежному каналу, через одного из
фирмачей, клиента Марины, перебрасывал Мише письма, призывая
к контрабандным операциям и выражая готовность к любому
совместному предприятию. Миша писал другу ответные депеши,
однако свойства общего, ибо почвы для кооперации не видел.
За границу Боря удирал в спешке, буквально из-под ареста,
а потому остался Михаил хранителем его дензнаков, нескольких
бриллиантов и дачи в Малаховке, записанной на чужое имя.
Миша остро Борису завидовал. И даже попытался однажды
слукавить с милицейскими, выскользнуть из тисков, попросив
сестру Марину свести его с невестой какой-нибудь заморской,
и вроде нашлась шведка одна разбитная, и брала шведка за
фиктивный брак всего-то пять тысяч в "гринах", но -
пронюхали. Незамедлительно заявился Дробызгалов, сказав:
- Что, корешок, на измену присел? Не шути шуточек,
Мордаха. С ножом в спине ходишь. И всадят нож по рукоять.
Устроится легко, понял? И тот киллер, кто всадит перо в
стукача с превеликим своим блатным удовольствием, тут же,
родной, на вышак и отправится. Все согласовано будет,
рассчитано. Так что...
Вскоре Марина укорила брата:
- Чего ж ты? Струхнул? Зря! Такую телку тебе
поставила... Глядишь, и любовь бы получилась потом большая и
искренняя... А?..
- Не, - сказал Миша. - Кто я там? Прикинул - не! К тому
ж деда на кого оставить? Он же из запчастей состоит...
- То есть?
- Челюсть искусственная, протез, очки, слуховой
аппарат...
- Ну и шуточки у тебя...
- Не шуточки, грустный факт. Так что заграница временно
откладывается.
- Тогда - набивай зелененьких, - сказала сестрица. -
Чтобы там сразу в рантье... А шведок еще найдем. Правда,
цены могут вырасти...
- Утроим усилия, - откликнулся Миша.
Исподволь понимал он, что не жизнь у него, а существование в
замкнутом круге противных до тошноты привычек, обязательств
и вычисляемых за десять шагов вперед коллизий. Коллизий ли?
Так, мелких приключений, а если и неприятностей - то типа
венерической болезни или же возврата бракованной аппаратуры
возмущенным клиентом, которая после ремонта снова пускается
в реализацию... Здоровьем Миша отличался изрядным, мафия и
милиция были хотя и не союзниками ему, однако и не врагами,
а потому перемены порядка вещей он не желал, ибо не худший
то был порядок, а к лучшему стремиться считал он в ту пору
идеализмом, дорожа тем, что имел, и стремясь иметь больше и
больше...
Так что сначала было "выше", а после это самое "больше". И
второе представлялось куда надежнее первого.
...Стабильность сытого бытия рухнула, как всегда,
внезапно. Попал Миша Аверин в долги к Груше - крупному
квартирному вору, у которого взял на выкуп товара изрядную
сумму и, хотя долг возвратил полностью, протянул с его
отдачей лишние три дня, за что уголовник потребовал
проценты. Однако - не деньгами.
- Мы люди свои, - мирно сказал Груша Мордашке, - так
что "фанеры" не надо, а сдай богатого фраера. Наколка на
хату, и мы в расчете.
Информацию о таком предложении Аверин передал Дробызгалову
немедленно. И порешили: предложение принять. Милицейскому
начальству гуляющий на свободе Груша надоел, так что
перпектива прихватить его на горяченьком, да еще и с
подручными представлялась заманчивой. Оставалось лишь
выбрать подходящую квартирку и продумать детали "отмаза" от
подозрений со стороны уголовников для Михаила.
Кандидатуру для ограбления наметил он же, предложив в жертву
некоего Петю-Кита, своего конкурента по бизнесу. Накануне
Петя-Кит выкупил партию часов "Ролекс", искусно подделанных
под внешний вид оригинальных изделий. Часов было около
двухсот штук, статья о спекуляции вполне проходила, а для
воров такой товар тоже представлял немалый интерес. Так что
в итоге операции Груша со своей командой привлекался бы к
ответственности за кражу с проникновением в жилище, а Кит -
уплывал бы за спекуляцию в дальние океаны... Наводка с
"Ролексом" Грушу вдохновила, однако он потребовал, чтобы
наводчик участвовал в деле.
План "отмаза" такого поворота событий не предусматривал.
Михаил уперся, но под ножом бандитов согласился.
- Вдруг мы запамятовали чего, вдруг не то заберем, -
дружелюбно объяснил ему Груша. - Боишься? Хорошо. Десять
процентов товара - твои. Нет? Ладно, я добрый. Будешь в
общей доле.
Вход в квартиру Пети-Кита преграждала стальная дверь с
сейфовым змком. Ворам пришлось на веревках спускаться с
крыши на балкон девятого этажа. Квартиру ограбили, но на
улице началась операция захвата, прошедшая крайне удачно.
Группу взяли с поличным, оперативники артистично, пусть и
экспромтом, сымитировали побег с места преступления
наводчика Мордашки, но... кто знал, что на одном из
уголовников висело дело, расследуемое прокуратурой?
Потянулись нити, началось копание в подробностях, и - выплыл
факт присутствия некоего Михаила Аверина при ограблении
квартиры спекулянта... В этот факт, как оголодавший бродячий
пес в кусок парного мяса, вцепился дотошный молоденький
прокурорчик, требуя у Дробызгалова непременной выдачи
соучастника. И хотя оперативный уполномоченный оьъяснял,
что, мол, это свой человек, внештатник, так сказать, чинушу
переубедить не мог. Прокурор металлическим голосом чеканил,
что имеет относительно "внештатника" конкретную информацию,
из которой явствует будто тот - ни кто иной, как
профессиональный спекулянт, вращающийся в среде
организованной преступности, среди махровых бандитов, причем
- под странной, знаете ли, опекой милиции...
Начальство Дробызгалова ссориться с прокуратурой не желало, также
решив, что агенту Мордашке полезно бы попариться в зоне,
выйдя откуда, он приобретет в уголовной среде больший
авторитет, а вместе с тем - покорность и паталогический
страх перед людьми с милицейскими погонами.
Так бы и куковать Мише Аверину в исправительно-трудовом
учреждении, если бы не внезапно изменившиеся обстоятельства
в милицейской и гэбэшной работе вокруг некоего Валерия
Фридмана, финансировавшего преступные группировки,
организатора всяческого рода контрабанды и валютного
махинатора.
В уголовной среде Фридман пользовался немалым
авторитетом, равно как и в высоких административных сферах,
где у него имелись влиятельные защитники, однако, решив
эмигрировать в США, где проживал его старший братец-мафиози,
он тем самым нарушил застойную оперативную ситуацию вокруг
себя, вызвав живейший интерес органов к его материальной
базе, оставлять которую кому-то в подарок он наверняка не
намеревался. Кроме того, прошла информация, что кандидатом в
американские граждане вложена изрядная сумма в партию
бриллиантов старинной огранки и уникальные старинные
украшения.
Совместить арест Фридмана с изъятием у него драгоценностей,
предназначенных для тайного вывоза из страны, надлежало
обэхэсникам и Дробызгалову. Однако люди из ГУБХСС вкупе с
курировавшими дело гэбэшниками, сознавая недосягаемость
цели, от работы под всякими благовидными предлогами
отлынивали, и основной груз лег на плечи Дробызгалова, в
свою очередь также не ведавшего, каким образом осуществить
задачу, намеченную руководством.
Фридмана круглосуточно охранял едва ли не взвод боевых ребят
спортивного сложения, имелись у него посыльные и связные,
мощная автотранспортная база и радиосвязь; агентурные
подступы к нему существовали на уровне малоэффективной
доступности, и лишь за одну ниточку мог ухватиться
Дробызгалов: за романтические отношения Фридмана с Мариной,
сестрой его агента Мордашки, по которому уже не плакала, а
навзрыд рыдала тюрьма.
Михаилу было подробно и откровенно поведано и о его личном
положении, и о Фридмане, чьи дореволюционные ювелирные
ценности в случае их конфискации органами, гарантировали
Аверину полнейшее освобождение от домогательств прокуратуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37