для таковой цели существовали различные
командные и хозяйственные должностишки, оплачиваемые
армейской казной, чьи финансовые запасы пополнялись из
бюджета Ф.Р.Г.
Конечно, немцы раскошеливались не из-за любви к
советским воинам, а в соответствии с правительственным
соглашением с Россией, чей бравый президент с горячечной
готовностью, наводящей на размышления, подписал пакт о
безусловном и наискорейшем выводе "освободительных войск" с
германских, да и с прочих соседних земель.
Взвешивая очевидные факты, Михаил не раз вспоминал про себя
неонацистские измышления Курта, постигая: нынешний немецкий
капитал зависит от американского, то есть, - от еврейского
мирового; значит, денежки, отпущенные на армию - из
сионистского источника, заинтересованного в возвращении
прежних победителей на рубежи почти что пятидесятилетней
давности, и лозунг свободной Европы, - безусловно,
привлекательный и благородный, не имеет никакого отношения к
России, чьи граждане с каждым днем испытывают все большие и
большие сложности с въездными европейскими и американскими
визами, и никаких претензий по данному поводу Западу не
предъявляется. Ни славянским правительством, ни президентом-
россиянином, ни женою его Наиной, участвующей в гуманитарных
контактах, предоставленных ей согласно статусу...
Впрочем, как и ариец Курт охотно сотрудничал с деловыми
российскими евреями, зарабатывая на хлеб насущный, так и
Михаил не пенял на сомнительные позиции каких-либо
правительств и высокопоставленных деятелей, понимая: ругай,
изобличай, анализируй, мели языком и строй теории - денег от
того не прибавится, а времени и интеллектуальных усилий
затратится впустую уйма, а потому, коли жизненные
обстоятельства опасности не представляют, нет смысла идти
против них, принимая мир таким, каков он есть.
В престижном здании западного Берлина "Европа-Центр",
Михаил на паях с Женей-Лысым арендовали офис, как штаб-
квартиру открытой ими фирмы по поставкам в Россию водки,
спирта и шоколада. Поскольку компаньоны до сих пор получали
социальную помощь, президентом, или же, в немецкой версии -
гешефтфюрером - стал все тот же Курт, принявший на себя всю
ответственность за коммерческую деятельность компании.
Справедливости ради стоит заметить, что обязанности свои немец
исполнял пунктуальнейше и даже с энтузиазмом, хотя жена его
Эмма, узрев однажды набитый наличностью портфель, с которым
супруг ходил на работу, пришла в ужас, умоляя кормильца
завершить сотрудничество с русской ужасной мафией, о чьих
деяниях каждодневно сообщали газеты и телевидение.
Курт активно разуверял жену в криминальности совместного с
Мишей бизнеса, показывая солидные регистрационные документы
компании с ограниченной уголовной ответственностью, где даже
существовал получавший зарплату бухгалтер и налоговый
куратор, по-немецки именовавшийся штоербератером. Для
Михаила произношение такого термина представляло известную
сложность, и куратора он называл "штурмбанфюрером" -
словечком, почерпнутым в детстве из книг о войне и
партизанах.
Ходил теперь Михаил в роскошных итальянских костюмах, обедал
и ужинал исключительно в ресторанах и вместо старенького,
болотного цвета "Мерседеса", готового в любую секунду
скончаться на обочине, приобрел себе последнее чудо
германской автомобильной промышленности с радиотелефоном
спутниковой связи.
Квартиру под Кельном он сдал в аренду, а сам же, познакомившись
в процессе армейского бизнеса со многими ответственными
генералами, въехал в шикарный особняк, находящийся на
балансе берлинского гарнизона в том же Карлсхорсте,
неподалеку от магазина, обслуживающего танковую бригаду.
Особняк ранее занимал большой чин из военной контрразведки
КГБ, уже съехавший в Союз, и всего лишь за взятку в три
тысчи марок, здание с прилегающим к нему участком было
передано Михаилу в бессрочное пользование с условием
смехотворной ежемесячной квартплаты. Коммунальные услуги
вовсе не учитывались: счетчики за пользование водой в
восточной Германии покуда отсутствовали, а приборы,
отслеживающие потребление света и газа в особняке, армейские
специалисты отрегулировали таким образом, что день те
работали в режиме активного контроля, а за ночь производили
реверс в своих показаниях.
Регулировал счетчики знакомый Мише сантехник-рукодельник из все
той же танковой бригады, кто, манипулируя отвертками,
комментировал событие объединения германских народов так:
- Капитализма захотели? Будет им капитализм! Поставят
тут скоро компьютеры, вот они тогда и подумают: унитазом
воспользоваться, или же за углом посрать!
Опять-таки, справедливости ради, заметим, что многие
социалистические немцы от объединения с западными своими
собратьями восторга не испытывали, кляня предателя-Горбачева
и слезно ностальгируя по прежней, социально-защищенной и
безмятежной жизни, оберегаемой ныне уходящими отсюда
вооруженными силами некогда могучей державы, распавшейся
подобно сгнившему трупу.
Практик-Миша, пытавшийся заглянуть в будущее, был убежден: как
только последний солдатик покинет иностранные земли, а,
может, и ранее, явятся в особняк официальные немецкие
представители и предпишут ему помещение покинуть, ибо все
договоры аренды с советской армией, касающиеся ее
территорий, станут исторически недействительными.
К тому же существовала реальная угроза появления
истинных хозяев особняка - потомков разбитых фашистов,
которым окажут всестороннюю помощь в восстановлении их прав
владельцев берлинской недвижимостью.
В этом случае конфискация особняка никакому сомнению не
подлежала.
Кроме того, Миша уже был наслышан, что в центре города, на
Александерплатц, где на месте убогой пивнушки выстроили
небоскреб, началась склока между администрацией города и
отпрысками бывших хозяев увеселительного заведения. Отпрыски
требовали космическую по масштабам сумму компенсации, а в
случае отказа от выплат, просили восстановления пивной путем
сноса небоскреба.
Такая форма претензий представилась Михаилу весьма
оригинальной, и, следуя более наитию, нежели юридическому
знанию проблемы, он вновь обратился к всемогущему
генералитету, попросив, как говорится, вдогонку оказать ему
дополнительную бесплатную услугу: подписать акт, согласно
которому в особняке, пострадавшим от течения времени,
произведен капитальный ремонт на сумму пол-миллиона марок,
пожертвованных из его, Михаила, средств.
Идея была ясна: в случае конфискации особняка, немецкие
власти должны были бы компенсировать арендатору указываемые
им финансовые потери, а потому насчет "вдогонку", не
получилось: составление требуемого документа обошлось
Михаилу в дополнительные полторы тысячи марок, затребованных
алчными держателями армейских печатей и бланков.
Армия, равно как и страна, ею от кого-то защищаемая,
перенимала капиталистическую меркантильность и впадала в
коммерцию стремительно и повсеместно. Социалистический
"блат" органично трансформировался в жесткий финансовый
расчет.
Розничный магазинчик в Карлсхорсте являл собою лишь вершину
айсберга тех Мишиных свершений, за которыми маячила
коррумпированная верхушка лиц с золотыми погонами.
Полуспившиеся прапорщики, возившие за десять-двадцать марок взводы
солдат для отоваривания в магазинчике, рентабельности
основному бизнесу не делали. Зато, приходя в знакомые
кабинеты армейских хозяйственных чиновников, Михаил
подписывал контракты на снабжение частей продуктами и
промтоварами, цена на которые устанавливалась произвольно и
без каких-либо дискуссий. Чиновник распоряжался безликой,
однако реальной безналичной суммой, необходимой для тех или
иных закупок, не задаваясь вопросом, кому из поставщиков
данную сумму переводить; проблема для него заключалась
единственно лишь в размере взятки за предоставляемый
эксклюзив. Брались же взятки крупнокалиберными купюрами,
преимущественно - с портретами братьев Гримм - великих
сказочников.
Таким образом, бюрократические традиции развитого социализма
находили свое абсолютное соответствие хищным принципам
капиталистического мировоззрения, порою заставляя Михаила
вспоминать лукавую философскую формулировку: " в дьяволе -
Бог ", что являлась неверной концепцией, ибо Бог - Богом, а
сатана - сатаною.
Впрочем, Миша молился исключительно на денежные знаки,
философией и какой-либо верой себя не утруждая.
С другой стороны, благоденствуя, забыв прошлые беды и
мытарства, испытывал он порою неясную досаду, ибо
благополучие свое строил на офицерских и солдатских грошах,
как и жлобы в генеральских мундирах, что когда-то, как ни
удивительно, тоже были бедными лейтенантами...
Факт, что его обирают, был известен каждому здешнему
солдатику, считавшему таковое положение вещей вполне
естественным, что уяснил для себя Михаил из бесед с рядовыми
автотранспортной, к примеру, роты, сливавшими ему за полцены
в "Мерседес" казенный армейский бензин.
Таким образом, армия, как большая откормленная акула, имела
на брюхе своем множество прилипал, которым суждено было
сгинуть, как только рыбина уйдет в неблагоприятные, холодные
воды...
Немало Мишу озадачивала та перемена в сознании не только
военных, но и вообще практически всего бывшего советского
народонаселения, что случилась в короткие годы, когда
прежние понятия наживы и эксплуатации, считавшиеся
несомненно преступными, стали вдруг естественными критериями
повседневности. Постулаты коммунистической идеологии,
зачастую несшие в себе толику бесспорного гуманизма, были с
легкостью отринуты и преданы осмеянию, как и многие
несомненные достижения советской истории, за которыми стояла
кровь, труд и часто - заслуживающий уважения энтузиазм, чьи
корни были духовны, а не материальны.
Отчего же так произошло? Отчего миллионы и миллионы людей
столь просто отвергли весь прошлый смысл своего
существования? Или точно также христианская Россия когда-то
отказалась от Бога, подчинившись с покорностью и восторгом
бесовским мероприятиям большевиков, топившим иконами печи и
использующих храмы под картофельные склады?
Здесь, в Берлине, очень редко кто из так называемых
наследников боевой славы отцов и дедов, всерьез задумывался,
сколько было положено жизней, прежде, чем над цитаделью
умного и безжалостного врага взметнулся флаг Победы. Данный
факт мало кого интересовал.
И неужели, думал Миша, прошлая кровь оплачивается
сегодняшней твердой валютой?..
Но то, конечно, были мысли праздные и высказывать их кому-
либо вслух попросту не стоило, ибо ничего, кроме недоумения,
вызвать они у собеседников-прилипал не могли.
РОЛАНД ГЮНТЕР
Он проснулся в спокойной уютной тьме, и долгое время
лежал без движения, понимая обреченно, что сегодняшний день
- начало уже другой жизни, а к прошлой возврата нет, он сам
перечеркнул ее - твердо и навсегда.
Оперевшись на локоть, подтянулся к окну, отодвинув буквально на
миллиметр в сторону шторку светомаскировки.
Лужи выпарило солнце, беззаботный весенний день сиял над
Берлином, на булыжной мостовой играли детишки,и абсолютно не
верилось, что где-то рядом грохочет война, а его, Роланда,
разыскивает гестапо, уже наверняка обнаружившее и машину, и
покойного штандартенфюрера Краузе...
Рядом с домом, цокая подковами сапог по серому булыжнику,
прошелся полицейский патруль, и Роланд инстинктивно отпрянул
от окна: ему показалось, что офицер заметил щель между рамой
и тканью светомаскировки...
Встав с постели, он замер, прислушиваясь, не донесется ли
сейчас требовательный стук в дверь, означавший то страшное,
о чем он не решался даже задуматься...
Пронесло. Никто не заметил ничего подозрительного,
патруль прошел мимо, и Гюнтер, подставив словно опаленное
жаром лицо под струю холодной воды из крана, понял, что
страхи напрасны, и вряд ли кому взбредет в голову заглянуть
в этот покинутый хозяевами дом.
Он зажег свечу и отправился в подвал, где обследовал
запасы продуктов.
Помимо бочек с вином и пивом, в подземелье имелся изрядный
запас консервов, картофеля, а подвешенные под потолок свиные
копченые окорока приятно обнадежили Роланда в возможности
пересидеть в таком убежище, если потребуется, долгие месяцы.
Он плотно позавтракал, выпил пару бокалов вина, и вновь
провалился в сон, а проснулся уже поздним вечером от далеких
взрывов - город опять бомбили.
Зажег свечу, послонялся бесцельно по комнатам, а после
открыл портфель Краузе, вытащил толстенные блокноты с
записми, сделанными бывшим начальником и - погрузился в их
изучение...
Впоследствии он не раз спрашивал себя, жалеет ли, что коснулся этих
проклятых рукописей?..
И - не находил ответа. Но время, проведенное в кромешной
тьме заброшенного дома, запомнилось ему навсегда.
Собственно, он и не ощущал никакого течения времени...
Горели свечи, озаряя неверным мечущимся светом страницы,
плотно исписанные штандартенфюрером - черным магом, знавшим
такие секреты третьего Рейха и СС, что ежеминутно
изумляющемуся внезапными открытиями Роланду приходилось,
справляясь с оторопью, то и дело прикладываться к алкоголю,
и тяжелое пьянство, перемежаемое сном и чтением, стало
своеобразным его бытием, чья ирреальность была заполнена
таинственными, однако явно, как казалось ему, зримыми
образами далеких миров и населявших их сущностей, питавшихся
тонкими материями земных человеческих страданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37