Они пришли в негодование и вскричали хором:
– Это низко! Что за своеволие, что за несправедливость!
– Герцог Монфортский употребляет во зло свою власть! – закричал синдик сапожников, – он забыл, что у нас свои привилегии, что мы не хотим отказаться от наших прав… Синьор бурграф забывает…
– Что мы избрали его на место епископа Давида, – подхватил старшина цеха шляпников. – Много мы выиграли от этой перемены!
– Да, Монфор хочет тоже угнетать нас, – горячился портной. – А между тем он обязан своим избранием мещанам Амерсфорта и именно корпорации портных.
– Отчего же портных, а не перчаточников? – спросил синдик этого цеха.
– Оттого, что портных больше в городе. Значит у них больше голосов.
– Да и у пивоваров немало голосов, – заметил гордо наш старый знакомый, капитан национальной гвардии ван Шток.
– А колбасники разве немые в городе? – закричал громовым голосом шеф колбасников.
– Бурграф обязан всем корпорациям, – заметил Вальтер, – но он забыл это и не дорожит нами.
– Он может в этом раскаяться, – проворчал портной.
– Да, мы не позволим обижать себя.
– Мы докажем, что амерсфортские мещане не бараны!
– Напишем просьбу к бурграфу, – сказал ван Шток, горячась, – передадим ее нашему бургомистру, он созовет нас всех, выслушает наши жалобы и потребует удовлетворения.
– Да, это прекрасно, – закричали мещане, всегда любившие торжественные собрания, где много рассуждают, но ничего не делают.
– Все это очень долго! – вскричал Вальтер с нетерпением. – Надобно решиться на что-нибудь скорее, опасность близка…
– Разве можно устраивать дела так скоро? – возразил шляпник. – Надобно дождаться ответа от бурграфа.
– Какого ответа?
– На просьбу, которую мы представим бургомистру.
– Бургомистр не будет вам отвечать, или скажет то же самое, что и мне.
– Чего ж вы хотите от нас, мастер Вальтер? – сказал пивовар. – Объяснитесь: мы готовы помогать вам, чем можем.
– Только не требуйте от нас, – прибавил портной, – чтобы мы пошли осаждать Утрехт или лагерь Перолио.
– Я не требую от вас невозможного, а прошу вас, добрые мои товарищи, чтобы вы назначили из городской стражи нескольких молодых людей, которые, вместе с моими работниками, отправятся на поиски по всем дорогам, от Зеста до Утрехта и до лагеря Перолио. Может быть они будут так счастливы, что откроют, где скрыта моя несчастная дочь. Ван Шток, вы капитан стражи, вы можете приказать вашим подчиненным..
– О, это очень важное решение, – отвечал пивовар нахмурясь.
– Тут можно попасться и в руки Черной Шайки, – заметил портной, – а это очень неприятно.
– Да, опасное предприятие! – добавил колбасник. – Но что скажете капитан?
– Я скажу, – проговорил ван Шток торжественно, – что надобно хорошенько обдумать это дело.
– Именно, я думаю так же, – подхватил шляпник, – и хотя все мы уважаем мастера Вальтера и принимаем участие в его горе, но…
– Вы не сомневаетесь, конечно, в нашей привязанности к вам, мастер, – перебил пивовар, – но подумайте сами, можем ли мы жертвовать спокойствием целого города для ваших семейных дел? Мы можем лишиться наших прав.
– Напротив, – вскричал Вальтер, – защищая меня, вы защищаете ваши права. Сегодня похитили безнаказанно мою дочь, завтра украдут вашу.
– У меня нет дочери, – сказал колбасник.
– Так вашу жену, – возразил оружейник.
– Жену! – вскричал, смеясь, колбасник. – Ну, вряд ли найдется такой храбрец! Моя жена урод.
– Тогда жену вашего соседа.
– Мою-то? – заметил ван Шток. – Да она сладит с десятком разбойников. Вы видите, добрый Вальтер, что ваше горе не касается нас, и мы только из дружбы к вам беремся хлопотать. Я не боюсь опасности для себя, и готов тотчас же взять меч и идти с вами, но на начальнике городской стражи лежит большая ответственность. Если я разошлю солдат по дорогам, кто будет стеречь городские ворота? И разве можно это сделать без позволения бурграфа?
– Ведь вы не спрашивали позволения вывести из города солдат, – возразил Вальтер, – когда капитан Салазар угнал ваших быков и баранов?
– Это другое дело! – закричал ван Шток. – Тут дело шло о нашей собственности.
– Действительно, – отвечал Вальтер иронически. – Как можно сравнивать собственность с честью девушки! Потеря быков и баранов гораздо важнее похищения из монастыря.
– Неужели вы требуете, – вскричал с досадой ван Шток, – чтобы мы бросили наши дела и жертвовали жизнью для того, чтобы бежать за вашей дочерью?
– А разве я не жертвовал жизнью, не потерял свободы из-за вашей скотины?
– Потише, мастер, – заметил пивовар, – мы обсудим ваше дело. Друзья мои, извольте объявлять ваши мнения.
Все на минуту замолкли и синдик портных, выступив вперед, начал:
– Что касается меня и моей корпорации, признаюсь, что наше положение исключительно. Бурграф обыкновенно делает много заказов портным Амерсфорта…
– Скажите прямо, что вам, – заметил Вальтер.
– Да хоть и мне. Отчего мне не шить на бурграфа? Ведь вы продаете ему оружие. Все мы торговцы и должны заботиться о покупателях. Стало быть, если мы решаемся для вас подать просьбу бурграфу, этого, по моему мнению, достаточно. Я объявляю, что не намерен восставать и бунтовать против моего государя.
– Да никто и не просит вас бунтовать, – закричал Вальтер, теряя терпение.
– А разве начальник Черной Шайки не любимец бурграфа? Разве не все равно: тронуть мессира Перолио или самого бурграфа?
– Да, – подтвердил перчаточник. – Хоть я порицаю безнравственность этого иностранца, но не соглашусь идти против него. Он берет у меня перчатки для всей своей шайки, и платит хорошо. Было бы неблагодарностью с моей стороны…
– И шляпникам амерсфортским тоже нельзя восставать против бурграфа. Придворные бурграфа берут у меня шляпы, и Перолио сделал мне большой заказ.
– Пивовары независимы, – сказал важно капитан ван Шток, – и не подчиняются никому; все они люди умные и серьезные и не хотят бунтовать из-за дела, которое очень печально, но которого можно было избежать.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил оружейник.
– Что вы напрасно удалили вашу дочь из Амерсфорта. Здесь вы бы сохранили ее лучше, чем в Зесте, где нет никакой стражи. Здесь вся Черная Шайка не могла бы дотронуться до Марии, потому что все мы защитили бы ее. Но вы не доверили нашей честности и храбрости; вы обидели этим меня и моих солдат, и я не знаю, согласятся ли они теперь сражаться за вас.
– Я обойдусь и без них! – закричал взбешенный оружейник. – Ваши храбрые воины бросят свои алебарды и побегут, как от солдат Салазара.
– Ого! – вскричали мещане. – Вы оскорбляете нас, мастер?
– Да, – продолжал Вальтер, горячась, – ступайте, кланяйтесь начальнику Черной Шайки. Если у вас нет дочери или жены, которых можно похитить, синьор Перолио все-таки найдет чем отблагодарить вас за ваши низости. Он не будет церемониться с такими людьми, он ограбит ваши лавки и перебьет вас на развалинах ваших домов… Прощайте, достойные мещане Амерсфорта.
И Вальтер выбежал на улицу.
– Каков! – заметил капитан пивоваров после ухода оружейника. – Как раскричался! А между тем, он заслужил то, что с ним случилось. Гордость погубила его. Он захотел выдать дочь за дворянина. Вот главная причина его несчастий.
– Правда! Зачем выходить из своего класса? Он этим заставил обратить на нее особенное внимание. А нам что за охота ссориться из-за него с бурграфом? Каждый за себя.
И мещане разошлись, очень довольные собой.
Придя домой, Вальтер нашел свою жену еще слабее прежнего: она была в сильной лихорадке, и врач, приведенный патером ван Эмсом, не скрыл от оружейника, что жене его остается жить только несколько часов. Однако все они заботились о больной и подавали ей надежду.
– Не говорите мне этого, – прошептала Марта, – у меня одна надежда – поскорее увидеться с Марией. Я молила Бога, чтобы он соединил меня с дочерью, и он исполнит мою просьбу.
– Но ваша Мария не умерла, – отвечал патер, – мы уверены, что она скоро возвратиться к вам.
– Это невозможно! – возразила умирающая глухим голосом. – Она умерла… должна умереть… Этот человек хотел ее обесчестить в родительском доме… Как же она избавиться от него, как не смертью… она умерла!
– Я тебе уже сказал, Марта, – перебил Вальтер, – что этот злодей еще не видел нашей дочери. Она не в его власти.
–: Он или другой… все равно. Всякий похититель злодей.
Вальтер содрогнулся при этих словах. Ему не приходило на мысль, что другой разбойник может исполнить преступление, задуманное начальником Черной Шайки. Он опустился на кровать к ногам жены и закрыв лицо руками, вскричал с отчаянием:
– Боже! Сжалься надо мной, не отнимай от меня последней надежды! Не лишай меня вдруг жены и дочери! Это слишком! Мой слабый рассудок не сможет перенести всех несчастий…
Рыдания мужа разбудили Марту от предсмертного сна. Она посмотрела на него, и первая слеза со времени разлуки с дочерью показалась в ее потухших глазах. Она с трудом протянула руку Вальтеру, и сказала едва слышно:
– Прости, мой друг… я огорчаю тебя… я не виновата. Двадцать лет мы жили вместе, и ты не мог упрекнуть меня ни в чем… я была самой счастливой женой… я люблю тебя, но я мать, и наша дочь еще теснее привязала нас друг к другу… Теперь чувство матери взяло верх, потому что наше дитя погибло… Вы оба дороги мне… я не пережила бы и тебя, Вальтер… Но Мария там, она зовет меня, прощай…
– Да, мы были счастливы, – проговорил, рыдая, оружейник. – И вдруг злодей погубил троих разом. Где после этого правосудие?
– Сын мой! – перебил ван Эмс, взяв Вальтера за руку. – Счастье посылается Богом, и мы должны быть ему благодарны и не роптать, когда несчастья постигают нас. Вспомните, что эта жизнь только испытание, только тернистый путь к вечному блаженству.
Вальтер преклонил голову перед старым духовником; Марта впала в лихорадочный сон, а врач, держа ее руку, наблюдал биение пульса.
Старая Маргарита стояла на коленях у кровати умирающей и молилась, удерживая рыдания. Тягостное молчание продолжалось целый час. Вдруг больная открыла глаза, черты ее оживились и, протянув руку Вальтеру, она проговорила, едва шевеля губами:
– Вальтер! Вот она… Ты сказал правду, что я увижу ее сегодня…
– Кого ты увидишь, Марта? – спросил оружейник, приподнимая ее немного.
– Ее! Нашу Марию… Разве ты ее не видишь?.. она на облаках… манит меня… не удерживай меня, Вальтер… я хочу к ней…
– Ты хочешь оставить меня одного? – проговорил муж, плача. – Что я буду без вас!
– Так надо… она зовет меня… Вот я, мой ангел… прощай, друг… мы увидимся…
И она упала на подушку без дыхания.
– Умерла! – вскричал Вальтер. – Боже! Ты отнял у меня половину жизни, дай мне силы, чтобы я мог отыскать мою дочь или отомстить за нее.
И упав на колени перед кроватью, он схватил руку жены и покрывал ее слезами и поцелуями в то время, как Маргарита громко рыдала, а патер читал молитвы.
Жители Амерсфорта были опечалены смертью Марты, которую все любили. Те же самые мещане, которые поутру казались эгоистами и бесчувственными, пришли утешать бедного Вальтера и плакать с ним. Они предлагали созвать все корпорации, чтобы проводить покойницу на кладбище, но Вальтер отказался.
– Я больше не синдик и не гражданин Амерсфорта, – сказал он. – Я отказываюсь от моих прав и привилегий. Я один с моими домашними провожу Марту и благодарю вас за ваши предложения.
Действительно, работники оружейника несли гроб бедной матери, за которым шел Вальтер и Маргарита. Все жители улиц, по которым тянулось шествие, вышли из домов и плакали искренно о несчастьях семейства, которому еще недавно все могли завидовать.
Окончив печальную церемонию, Вальтер поспешил привести в исполнение свой план. Он хотел навсегда оставить Амерсфорт и отправиться в Дурстед, к Шафлеру и Франку, чтобы вместе с ними уговориться, как спасти Марию, или отомстить за нее.
Он позвал своего первого работника.
– Вильгельм, – сказал он, – ты честный, умный и трудолюбивый малый. Все двенадцать лет я ни разу не замечал за тобой ничего дурного, и в последнее время ты доказал мне свою преданность. Я выбираю тебя моим приемником. Ты будешь хозяином «Золотого Шлема».
Вильгельм хотел что-то сказать, но Вальтер продолжал:
– Завтра ты поступишь в цех мастеров и я заплачу за тебя, что следует.
– Мастер, у меня есть немного сбереженных денег, – проговорил работник.
– Знаю, что ты бережлив, но твои деньги еще пригодятся тебе. Я передаю тебе все мое заведение и магазин, наполненный оружием; отдаю тебе также мой дом, только прошу оставить старую Маргариту в ее комнате и кормить ее до самой смерти. Она уже стара, и ей надобно немного. Обещаешь ли ты заботиться о старухе?
– Я буду уважать ее, как свою мать.
– Теперь остается оценить все мое имущество и собраться в дорогу.
Вальтер передал все Вильгельму, устроил свои дела, зашил порядочную сумму в кожаный кушак, отдал остальные деньги на сохранение ван Эмсу, потом обошел все комнаты дома, построенного его отцом, где он был так счастлив, обнял старую Маргариту, простился с работниками и выбежал на улицу.
Тут он остановился и в последний раз посмотрел на вывеску «Золотого Шлема», как бы прощаясь со всем, что привязывало его к жизни.
IV. Спасение
Но что же случилось с дочерью оружейника? Куда отвел ее Фрокар?
Вернемся к той минуте, когда ван Шафлер поручил Франку проводить Марию из монастыря в Дурстед.
Сам Шафлер хотел дождаться ее в небольшом селении по дороге в Дурстед, но когда собрался ехать, за ним прислал епископ Давид и ослушаться не было никакой возможности.
Епископ был в большом волнении. Он только что узнал о взятии блокгауза, и это его сильно опечалило, тем более, что на последнем военном совете Шафлер предсказал, что форт этот будет взять, и предлагал предупредить это нападением на Утрехт, но, по всегдашней своей нерешительности, Давид отложил эту меру, и теперь раскаивался искренно, что не послушался самого верного из своих приверженцев.
Гордый бургундец принял Шафлера очень ласково и просил его тотчас же отправиться в селение Гильверсум, и оттуда действовать по своему усмотрению, не допуская удочек занимать другие места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46