В ответ на что-то, сказанное мисс Адлер, он засмеялся и ответил:
– Но, Ева, дорогая, я и раньше знал за тобой подобные проделки. Боюсь, что на этот раз ты делаешь то же самое. Разумеется, я очень сожалею, что ты разочарована.
Потом:
– Ну, раз уж ты вся разодета, то почему бы тебе не дождаться меня дома? Пусть Пэтри подаст тебе что-нибудь выпить, и мы поедем туда позднее, если тебе так хочется.
После ее ответа он посмотрел на часы и сказал:
– Нет, боюсь, это будет намного позднее. Мне надо будет еще переодеться, и еще я должен отвезти в Бродфилд одну из наших сестер, которая сейчас помогает нам здесь, ей нужно успеть обратно к ночи.
Его последней репликой было:
– Ну хорошо, Ева. Думаю, что это не последний раз, верно ведь? Съездим в другой раз. – И он повесил трубку.
А Лин, непонятно почему, почувствовала какое-то унижение. Наверное, из-за своего невольного подслушивания и из-за этого небрежного, безличного упоминания о себе как об «одной из наших сестер». Глупо, конечно, обращать на это внимание. Тем не менее она именно это и делала, и этим как бы ставила себя в недостойное и неравное соперничество с Евой Адлер за внимание Уорнера Бельмонта.
Видно, эта Ева была кем-то, кто имел большие права на него. Лин же не могла рассчитывать на большее, чем обещание, нарушить которое ему не позволит его хорошее воспитание. «Одна из наших сестер» – о, как это обидно звучит!
Она постаралась скорее забыть остальную часть разговора. В конце концов, это не ее дело – не должно быть ее делом! – что манера Уорнера говорить с Евой казалась проникнутой мягкой снисходительностью мужчины к капризу любимой женщины. Это было что-то глубоко личное, что не открывают посторонним, чувствовала Лин. О, если бы, если бы только она не услышала это!
Когда он подошел, наконец, к ней и спросил, готова ли она, она изо всех сил попыталась отговориться от поездки с ним. Но ее поезд ушел, как он прекрасно знал, и потому отмел все ее отговорки с присущей ему резкостью.
– Чепуха. Мы уговорились, что я вас подвезу, ведь так? Идите и садитесь в машину, я подойду через минуту.
Сейчас более чем когда-либо, Лин чувствовала, что он жалеет о своем обещании. Они ехали в полном молчании, прерываемом только односложными замечаниями. Быстро убывающая самоуверенность Лин заставила ее ощутить это молчание как что-то осязаемое и тяжелое.
Она с горечью думала: «Он, видно, решил поставить меня на место, напомнив о разнице нашего положения в Бродфилде. Как будто он забыл, что я сама все это прекрасно знаю».
Он не показал виду, что догадался о том, что она могла услышать его телефонный разговор, и имя Евы Адлер ни разу не было упомянуто между ними. Все равно мысль об этой другой женщине нависла, как тень, над душой Лин, испортив ей день, который мог быть таким счастливым.
Глава 5
Утром, уже незадолго до Рождества, когда Лин вошла в комнату отдыха за своим кофе, который полагался ей в десять часов, она увидела, как Пэтси отошла от группы сестер перед доской объявлений.
– И изрекла она! – распевала Пэтси, получая озорное удовольствие от явного расстройства Лин.
– Как, еще один эдикт начальницы? – спросила Лин. – Нет, я решительно отказываюсь проходить еще один курс популярных лекций в университете. Ей все кажется, что нам не хватает общей культуры!
– Культуры? Нет-с! – хихикнула Пэтси. – Милая, на этот раз это общественная работа. Нам практически предписывается направить наши легкие танцующие ножки на благотворительный бал в пятницу в Спайрхэмптоне. Проводится Фондом по борьбе с раком – так что мы обязаны! Подойди и прочитай сама, коли не веришь.
Лин пробралась вперед к доске и прочитала напечатанное на машинке объявление, подписанное начальницей.
«Надеемся, что весь персонал, имеющий хоть небольшую возможность, приобретет билеты и будет присутствовать на балу, который состоится в Общественном центре Спайрхэмптона для сбора средств в Национальный фонд по борьбе с раком. Подобное достойное мероприятие должно найти самую искреннюю поддержку у всех нас, как представителей медицинской профессии. Освобождения от работы будут даваться беспрепятственно, за исключением совершенно необходимых дежурств. Просьба соответственно изменить свои личные планы».
– «Личные планы», – передразнила Пэтси. – Меня мало беспокоят эти призывы изменить мои личные планы. В конце концов, что тут планировать? Просто подведи ко мне мужчину, и пусть он пригласит меня танцевать.
– Получить освобождение – вот в чем суть, – напомнила ей Лин. – Нельзя же отпустить всех до одного.
Но оптимизм Пэтси не позволял ей и думать, что ей и Лин может не повезти с освобождением.
– Я надену свое розовое платье! – блаженно объявила она.
Лин была в ужасе:
– Ох, Пэтси, только не розовое!
– Как так – не розовое? Продавщица сказала мне, что это шикарное платье, когда я покупала.
– Ну, может быть, и так – но не по цвету! Продавщица никак не должна была убеждать тебя, что оно тебе идет!
– Хочешь сказать, морковные волосы не терпят розового? – грустно спросила Пэтси.
– Да нет, не в волосах дело, – мягко ответила Лин. – К твоим глазам, к цвету кожи так идет то зеленовато-голубое! Ты в нем такая свежая!
– Это в том, старом? – возмутилась Пэтси, но, поразмыслив, спросила: – Но скажи, ты правда думаешь, что в зеленом у меня будет больше успеха?
– Сразу все побегут приглашать тебя, – уверила ее Лин.
Как оказалось, девушкам не пришлось и думать о спутниках. Том Дринан, вышедший из карантина, сразу же пригласил Лин и сказал, что его приятель в Спайрхэмптоне очень бы хотел познакомиться с девушкой и будет страшно рад пригласить Пэтси на бал, если она позволит.
– Позволю ли я! – воскликнула Пэтси, вне себя от радости. – Я позволю! Но он, он, бедный молодой человек… Его не предупреждали о моих волосах и моем весе?
Сама Лин решила надеть белое платье, вышитое «бродери англез». Как и лучшие ее выходные платья, оно было частью ее приданого, и она ни разу еще не надевала его. Когда-то она мечтала в нем впервые танцевать с Перри уже как его жена. Странно, что теперь это так мало значило для нее и что она совсем не жалела о том, что не стала его женой. Но странно и то, что ей бы так хотелось, чтобы в этом платье ее увидел другой человек…
Дня за два до бала она осталась еще на лишний час после ночного дежурства, чтобы иметь возможность уйти с дежурства не в семь, а в шесть часов вечера в день бала, если все сложится благополучно. Из-за этого она немного опоздала даже ко второму завтраку, и, когда она вошла в столовую, она увидела, что уже никого нет, кроме Норы Фейерс, которая ела за отдельным боковым столиком.
Лин никак не хотела бы сидеть с ней рядом, но Кэт, подавальщица, уже убрала все другие столы и, увидев Лин, с грохотом высыпала столовый прибор напротив Норы.
– Ничего, что я тебя сама усаживаю? Надеюсь, не поссоритесь… Мне уже пора готовить чай. А вы обе поздновато явились. Сию минуту подам! Только пусть у тебя аппетит не очень разыгрывается – остались только котлеты.
Лин села за столик, Нора холодно ей кивнула.
– Почему вы так поздно? – спросила она без особого интереса.
Лин сказала. На это Нора заметила со своим слегка снисходительным видом, который так злил сестер:
– Как хорошо, что в аптеке мы должны быть с девяти до шести без строго предписанных перерывов. Все-таки это, наверное, ужасно, когда все рабочее время и даже перерывы расписаны по минутам, как у вас, сестра…
– Мы привыкли, – спокойно отрезала Лин. – И потом, все старшие сестры, с которыми я работаю, всегда считаются с нами и не придираются по мелочам.
– Но все равно вы себе не принадлежите ни минуты, – настаивала Нора. – А вдруг привезли экстренного больного? Вам всем нужно со всех ног кидаться туда.
– Ну, экстренные случаи – это яркие события в нашей скучной жизни, – иронически ответила Лин. – Мы их, скорее, ждем.
Нора пожала плечами, как будто не веря Лин. Потом опять начала:
– Значит, как я понимаю, вы надеетесь получить отгул, чтобы попасть на бал?
– Да. А вы сами идете?
Нора похлопала тонкими пальцами по рту, подавляя зевок.
– Иду. Вместе с компанией Евы Адлер. Она, кстати, приходится мне кузиной, так что сами понимаете… Теперь, когда она приехала в Спайрхэмптон, мы с ней очень часто видимся.
Нора явно хотела произвести на нее впечатление, и Лин, чувствуя это, ответила ей сдержанно и нейтрально:
– Да, я от кого-то слышала, что вы в родстве. – И потом все-таки великодушно добавила: – Я была на одном концерте и слышала мисс Адлер. У нее замечательный голос, и сама она хороша собой, правда?
Нора лаконично ответила:
– Кажется, мужчины так считают, даже великий У.Б. неравнодушен к ней. Нельзя не заметить, что они оба снова начинают вместе выезжать. И на балу он тоже будет с нами.
От этой новости, которую ей так хотелось услышать, у Лин перехватило дыхание, хотя все удовольствие было испорчено этим словечком «снова». Она глядела к себе в тарелку и осторожно сказала:
– У.Б. тоже был на том концерте и сказал мне, что он и мисс Адлер – старые друзья.
Нора рассмеялась своим неприятным смехом:
– Ну, это очень мягко сказано, «друзья». Знаете, моя милая, несколько лет назад они были просто неразлучны, и так никто и не понял, почему Ева вышла замуж за этого Брона Адлера, а не за У.Б. И меньше всего сам У.Б., должна сказать. Хотя, разумеется, я тогда еще училась в школе и слышала только то, что в семье считали нужным говорить мне.
Лин в удивлении подняла на нее глаза:
– Но разве она – не мисс Адлер? Я не знала, что она замужем.
– Теперь уже нет. Она овдовела. Но как певица она всегда работала под именем «мисс Ева Адлер». С тех самых пор, как она увидела, что это для нее более перспективно, чем быть просто Евой Харрингтон. Не очень-то она преуспевала, пока не встретила Брона Адлера. Даже поговаривали о том, что, хотя она и У.Б. были друзьями Бог знает с каких пор, она бросила У.Б., потому что считала, что Адлер сделает больше для ее карьеры, чем У.Б., который сам слишком увлекается собственной карьерой.
Лин молча сидела, удивляясь про себя способности этой девушки истолковывать все мотивы и действия людей только в худшую сторону. Потом она медленно спросила:
– То есть вы утверждаете, что Ева отказалась от помолвки с мистером Бельмонтом только для того, чтобы выйти замуж за другого? Нора скривила губы:
– Дорогая моя, откуда мне знать, чем они были друг для друга? Только было известно, что У.Б. настолько рассвирепел тогда, что с тех пор получил репутацию человека, сторонящегося женщин. Хотя, наверное, он сам рисовался этим впоследствии. Ведь даже великий Уорнер Бельмонт не может быть равнодушен к тому эффекту, который его ореол производит на женщин.
Лин с неприязнью сказала:
– У вас довольно скверное мнение обо всех людях, не так ли?
– Ну, пусть люди не будут так одназначны в своих действиях. Я ведь все это вижу, – возразила Нора.
– Но если вы говорите, что мистер Бельмонт ухаживает теперь за мисс Адлер, разве это не доказывает неверность ваших теорий?
– «Ухаживает»? Господи, какое древнее выражение! Это вы так сказали. Я – нет, – насмешливо сказала Нора. – Я сказала, что они снова стали везде появляться вместе. Это может значить только то, что, несмотря на все его кажущееся равнодушие, он все тот же мотылек, летящий прямо на огонь свечи. Или то, что Ева, получив все, что хотела, от Адлера, теперь не прочь стать женой знаменитого хирурга. Или еще третье: что У.Б. сам не прочь немножко отомстить ей за старое – давая ей повод думать кое о чем, хотя сам он ничего подобного и не замышляет.
Щеки Лин ярко горели.
– Я думаю, что ужасно, когда говорят такие вещи! – с волнением воскликнула она.
На Нору это не произвело никакого впечатления.
– Это только мои предположения, – небрежно сказала она. – Может быть, вы, работая с У.Б., в отличие от меня, и можете утверждать, что знаете его лучше, чем я. Но разве вы не замечали, что они – каждый в своей области, конечно – одинаково хорошо известны?
– И что же из этого?
– Ну, видите ли, – голос Норы звучал с нежной вкрадчивостью, – почему-то я лично не могу представить себе, что великий Уорнер Бельмонт склонен разделять почести с кем-то еще. Он – такой тип, который желает быть единственным камешком на пляже. Я имею в виду то, что рядом с Евой ему, возможно, придется видеть, как о его собственной репутации начинают забывать, и он через некоторое время вдруг превратится просто в «мужа Евы Адлер». Это опасно. Хотя и это не значит, что они – пусть даже не обручены сейчас, – может быть, уже очень много значат друг для друга…
Лин вскочила на ноги так неожиданно, что ножки ее стула пронзительно взвизгнули, проехав по полированному полу. Она придвинула его к столу и, заметив, что руки ее дрожат, постаралась успокоиться.
– Просто безобразие так говорить! – сказала Лин.
Хотя Нора и вздрогнула от неожиданности, она изобразила на лице мягкое изумление.
– Боже мой, что такого я сказала? – спросила она.
– Слишком многое, – отрезала Лин. – То сплетни, то ваши предположения…
– Которые вы слушали открыв рот, – недобро сказала Нора.
– Может быть, но я теперь презираю себя за это! Вы ничего не знаете толком, но позволяете себе воображать и придумывать невесть что о других людях и их жизни. Вы мне страшно напоминаете одного маленького мальчика, который насаживал комара на булавку. Я ему не позволила это делать, а теперь не позволю и вам, потому что последнее, что вы сказали о мистере Бельмонте, было не просто сплетней. Это непристойно!
– Намекнуть, что он неплохо проводит время, не теряя практического взгляда на вещи? Ну, Эсолл, где же ваше чувство юмора? – издевательски спросила Нора.
– Вы хотели сказать, что он настолько недалек, что может завидовать известности мисс Адлер. Так говорить о мужчине вообще гадко, а о мистере Бельмонте – это просто не может быть правдой! Да, он жесткий, с ним трудно, но он абсолютно не мелочен. А что касается вашего последнего намека…
Глаза Норы злобно сузились.
– Да, да, именно здесь собака зарыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24