https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/80x80/
Но она не хотела лгать и, прямо посмотрев ему в глаза, сказала:
– Нет, он поступил к нам как раз перед вашим приходом.
– Я так и думал. Но я понял, что переводы из одной палаты в другую обычно делаются с самого утра, как можно раньше?
– Да, думаю, что обычно так и делается, – спокойно ответила Лин. – Но сегодня утром у нас отключили электричество, и из-за этого в каждой палате весь распорядок сдвинулся.
– Я все-таки думаю, что подобные непредвиденности бывают достаточно часто, чтобы научиться примиряться с ними, – без всякого сочувствия сказал Уорнер. – Вы что же, значит, считаете, что виновата мужская хирургическая палата, что так поздно отправила к вам пациента?
– Не совсем, – призналась Лин честно. – Боюсь, что я не получила извещения о его переводе к нам или о том, что вы будете присутствовать во время лечения. Если бы я знала, я бы сама послала туда каталку за ним.
– А почему же вам не прислали извещения?
– Оно должно было быть записано в журнале за вчерашний день, но записи там не было.
– Так чья же это вина? – Один безжалостный вопрос следовал за другим.
– Сестра, сдавшая дежурство, должна была меня предупредить устно или сделать запись в журнале.
– Значит, она должна подвергнуться взысканию. Кто она?
По губам Лин пробежала еле заметная улыбка.
– Это была сестра Оллмен. Но вчера вечером она уехала насовсем – она выходит замуж.
– Что, по-вашему, конечно, извиняет ее упущение? Боюсь, что, по-моему, ничуть! Очень хорошо, сестра. Можете готовить Бейнера к сеансу. Я хочу посмотреть, как это будет проходить у него, но, если у вас есть дела, я вас больше не задерживаю.
Жалея, что ее так уязвили его слова, звучавшие, как будто он прогнал ее с глаз долой, Лин пошла обратно в свой кабинет, и оказалось, что там сидит Том Дринан, собирающийся навестить своего больного.
– Здесь У.Б., следит за сеансом лечения, – зачем-то доложила она Тому.
– Да, я знаю. Можно, я подожду здесь, пока он не уйдет? Кстати, как наш гений сегодня настроен?
Лин состроила гримаску:
– Не в восторге от порядка в палате, по-моему.
– В вашей палате? Но ведь это несправедливо! Вы только что приняли палату, – возмущенно проговорил Том. – Интересно, существует ли для него чисто человеческая сторона дела?
– Насколько это касается работы, для У.Б. человеческий элемент как таковой вообще не существует, – провозгласила Лин, садясь рядом с Томом у окна.
– Пожалуй… – В голосе Тома звучало что-то близкое к сомнению. – И все же, Лин, у него должны быть обычные человеческие симпатии, просто он всегда умеет их глубоко прятать.
– Почему вы так думаете?
Лин знала, что опасно обсуждать У.Б. в таком тоне, как будто он ничего не значит для нее. Рано или поздно какая-нибудь неосторожная нотка в ее голосе может ее выдать. Когда Том говорил, она уловила слово «доброжелательность». Вдруг она почувствовала, как важно для нее, чтобы к Уорнеру Бельмонту – человеку, которого она любила, – относились бы с доброжелательностью – и Том, и все, кто его знает. Потому что слушать, как его хвалят, было неизмеримо слаще, чем услышать похвалу самой себе. Том продолжал:
– Нет, я совершенно точно знаю, что он не жалеет сил, если надо помочь кому-нибудь из наших в больнице. Помогает и советом, и практической помощью. Знаете, Лин, если бы у меня были какие-нибудь затруднения, я бы и минуты не сомневался, что могу обратиться к нему. Я иногда даже думал… – Том замолчал и слегка пожал плечами, видимо прогоняя какую-то давнюю мысль. Потом он опять заговорил: – И еще есть одно… Не знаю, говорила ли вам Оллмен, как она ухитрялась держать в порядке эту озорную ораву, которую теперь спихнули на вас?
– Нет, а как же?
Том фыркнул:
– Ну, с ними не так легко справиться, вы и сами увидите. Но Оллмен обычно грозила им тем, что, если они будут себя плохо вести, она не позовет У.Б. к ним в палату для осмотра.
– Но ведь это не от нее зависит! – сказала Лин, которую слегка покоробило от таких дисциплинарных методов своей предшественницы.
– Ну конечно. Но они-то не знают и никогда не решились бы проверить. Одной этой угрозы было довольно. Оллмен говорит, что это было безошибочным средством, мгновенно дающим результаты, потому что вся палата обожает – заметьте, просто обожает! – У.Б., так что ни один мальчишка не решился бы безобразничать, зная, что ему достанется на орехи от других. В общем, изобретательно! Вам тоже надо будет воспользоваться этим, Лин.
Но Лин медленно сказала:
– Я тоже видела, как он умеет ладить с мальчишками. Вы помните, я вам говорила о клубе Дениса Дорна? Так вот, все ребята просто льнули к нему, когда он появлялся среди них.
– Да, это-то и странно. Он прекрасно ладит с мужчинами, для мальчишек – он вообще кумир. Но вот с женщинами – особенно с вами, сестрами, – он все-таки обращается так, как будто вы машины: опустил монетку, и все зачикало-заработало. Неудивительно, что вас это возмущает.
– Я думаю, что я возмущаюсь не столько им, сколько сама собой, когда он тыкает меня носом, что я не то сделала, не достигла установленного стандарта. – Лин формулировала то, о чем она раньше думала, – что женщина отдает все самое лучшее, когда понимает, что от нее хотят получить только самое лучшее и ничего другого.
– Значит, вам не как с гуся вода, если он начинает уж очень допекать вас своими несправедливыми замечаниями? – спросил Том с любопытством.
Лин грустно улыбнулась:
– Если бы как с гуся вода, я бы так не переживала. Но я думаю, что едва ли найдется хоть одна сестра, которая не чувствовала бы то же самое после разговора с ним.
– Ну, в этом я все же сомневаюсь, потому что не у каждой есть такая самоотверженность и взыскательность к себе, как у вас, хотя У.Б. умеет вызывать такие чувства. А что, наверное, он все-таки вам нравится?..
Том замолк, почувствовав, что вся Лин вдруг застыла в каком-то непроизвольном Движении. Он бросил на нее озабоченный взгляд, но она не смотрела в его сторону. «Вот она, эта опасность, – думала она, – которую я сама, по глупости, навлекла на себя, когда поддалась искушению поговорить с Томом об Уорнере». Гордость заставила ее стараться из всех сил, чтобы любой ценой удержать в тайне свои чувства. Но она напрасно пыталась придумать какую-нибудь тривиальную, обычную уловку, которая бы прозвучала правдиво. И в конце концов первым опять заговорил Том.
Он сказал очень тихо:
– Извините, Лин, но, пожалуй, теперь поздно продолжать скрывать. Похоже на то, что я, сам того не зная, напал на правду. Только ведь он не просто нравится вам?
– Нет, не просто.
– Это он «кто-то», о ком вы мне тогда говорили?
– Да.
Том повернулся и крепко взял ее за плечи. С внезапным страхом она прошептала:
– Не нужно, Том! Здесь нельзя говорить об этом. Я сейчас на дежурстве…
Но он не обращал внимания и крепко сжимал ее плечи, тревожно и быстро говоря:
– Лин, это хуже, чем я думал! Я не спал ночами, без конца ломая себе голову над тем, кто бы это мог быть. Я перебирал мысленно всех мужчин, которых когда-нибудь видел говорящими с вами. Да, я даже обсуждал вероятность того, что это сам У.Б., хотя сразу же подумал, что вы должны отдавать себе отчет, что здесь не может быть реальной надежды для вас. Прежде всего, он полностью и абсолютно независим по характеру. Я даже как-то слышал его высказывания: он не признает зависимости ни от кого – ни от кого, вы слышите? Он не сказал, но дал понять, что не нуждается ни в чьем совете, помощи, расположении, ни в чем, ни от одного человеческого существа. И как же вы думаете, чем все это окончится для женщины, которая полюбит его? Чем это окончится для вас, Лин? Даже здесь, на этой работе, вы привыкли к тому, что вы нужны, в вас нуждаются многие. Разве у вас у самой в таком случае нет права ожидать от мужчины, которому отдаете свою любовь, того же: чтобы он нуждался в вас?
– Том, вы такой славный, что заботитесь обо мне. Вы наговорили мне так много… Но это ничего не значит для той части меня, которая любит его, – ничего… – Беспомощным жалобным жестом Лин приложила кончики пальцев к вискам, как бы желая утишить невыносимую боль.
Но Том был безжалостен и продолжал, не останавливаясь:
– Перри Гарстон обманул вас, Лин. Он заставил вас поверить, что вы ему нужны, хотя это было не так. Конечно, здесь совсем другой случай. Я и сам вам говорил, что У.Б., по крайней мере, никогда не обманет. Но результат этого ужасного увлечения в общем получится таким же – вы тратите свою любовь на человека, который в ней не нуждается. И никогда не будет!
– Том, пожалуйста!.. – Лин попыталась освободиться.
Он снял свои большие руки с ее плеч и мягко положил ладони на ее руки, охватившие лицо. Наступило молчание, и на мгновение Лин испугалась, что он собирается поцеловать ее. Но он опять заговорил:
– Лин, милая, здесь не время и не место снова говорить об этом. Но вы нужны мне. Вы знаете это, правда?
Потом Лин никак не могла припомнить, кто же из них двоих первым понял, что они не одни. О себе она только знала, что внезапно почувствовала, как электрическую искру, что в дверях появился Уорнер Бельмонт и что Том тоже это заметил. Следующей осознанной мыслью было то, что, появись он моментом раньше, он бы мог услышать, как они говорят о нем. Но по-видимому, он слышал, как Том назвал ее «милой», и видел, как он взял ее лицо в руки. И снова, как тогда на танцах, вся ее преданность Тому заставила ее почувствовать стыд не за него – только за себя, что ее увидели в такой момент. Она – сестра, к тому же на дежурстве. Заметив жесткие линии вокруг губ Уорнера Бельмонта, означавшие, по ее опыту, осуждение и презрение, она собралась с силами для защиты Тома, хотя не чувствовала достаточной уверенности.
Но к ее удивлению, Уорнер обратился не ней; он смотрел на Тома.
– Если вы делаете обход, Дринан, я готов, я кончил дела в этой палате.
– Благодарю, сэр. – Коротко взглянув на Лин, Том вышел, оставив их вдвоем.
– Ну, сестра, что-нибудь хотите мне сказать о больных?
– Пожалуй, нет, мистер Бельмонт. Вы хотите, чтобы мы ежедневно записывали данные о Бейнере, новом больном? – Неужели он ничего не скажет? То, что он так подчеркнуто игнорирует сцену, которую нечаянно застал, было бесконечно более обидно, чем самое саркастическое замечание, которое он мог сделать.
– Нет, пока не нужно, если не будет ухудшения. Но я раза два в неделю буду его навещать. Пока же пусть он продолжает свои корректирующие упражнения, может начать даже следующие, после тех, что мы с ним делали у нас в мужской хирургической палате. Я вам пришлю инструкции и объяснения. Кстати, что вы о нем думаете?
Если бы Лин была в состоянии, ей было бы приятно почувствовать это признание ее нового ранга. Хирурги-консультанты не спрашивают мнения младших сестер о состоянии их больных! Но она почти и не видела еще Джонни Бейнера, и все, что она могла ответить, было:
– Я не думала, что он будет так хорошо поправляться. У него просто замечательный прогресс, правда?
– Не более замечательный, чем следовало ожидать при правильном лечении, и даже вообще при лечении. Что касается его выздоровления, то я много работал с ним последние несколько дней, потому что хотел, чтобы он был именно под вашим наблюдением.
– Под моим? Значит, когда я ушла из операционной, вы знали, что я перехожу сюда, в палату Принстон?
– А почему бы мне не знать? В интересах моих больных мне приходится быть в курсе таких вещей. И когда я узнал об этом, я подумал, что, поскольку на вас лежит общая ответственность за его госпитализацию, то мы можем также разделить и удовлетворение от того, что он уйдет от нас здоровым. Поэтому я и поторопился перевести его из моего мужского отделения к вам в Принстон, надеясь, что эта идея будет так же приятна вам, как и мне.
– Я рада. И я так благодарна.
Странно, что в этот момент она действительно чувствовала себя полностью довольной этим подразумеваемым объединением их интересов, пусть даже только в сфере работы. Потом, думая об этом, она перебирала свои воспоминания, копалась в них, тщетно надеясь найти какой-нибудь намек на то, что он воспринимал ее хоть немного как женщину, а не только идеально натренированную сестру. Наверное, все же Том был прав. Редко и неожиданно, но тем более вызывая у нее чувство радости, Уорнер позволял ей заглянуть себе в душу. Так было, когда он утешил и успокоил ее в ночь несчастья с Пэтси. Так было, когда он позволил ей побывать в уюте своего дома на Рождество. Но он не требовал от нее ничего взамен. Ничего, что она так мечтала ему дать.
Она услышала его вопрос:
– Скажите, а вы больше не видели мать мальчика?
– Видела. По-моему, она совершенно успокоилась насчет Джонни. Я специально ходила навестить ее, когда была в Эмберли на Новый год.
В тот раз Том был с ней в Эмберли, приехав в гости после своего карантина. Но сейчас она даже не захотела думать о Томе.
– А, значит, вы были там? А я видел мистера Дорна в клубе, но больше не встречал миссис Дорн. Как она поживает? Наверное, теперь не беспокоится о вас?
– Обо мне?
– Конечно. Когда я был там, мне казалось, она тревожится за вас, но теперь у нее прекрасные планы на вашего будущее.
– Боюсь, что я чего-то не понимаю. Мэри Дорн мой очень близкий друг, и я знаю, что она беспокоилась за меня в определенный период моей жизни. Но вы хотите сказать, что она говорила с вами обо мне? – Лин была в полном недоумении, чувствуя, что он подразумевает больше того, что сказал, и пытаясь продраться сквозь этот туман недоговоренности к истинному значению его слов.
– Да. Пока мы были одни с ней в Эмберли, она заговорила на эту тему. Не я. Но у меня сложилось впечатление, что у нее в отношении вас появились определенные надежды…
– Извините, но я все еще не понимаю… – Лин чувствовала, что у нее пересохло в горле.
– Неужели не понимаете? Да, сейчас мне пришло в голову – слишком поздно, – что я, вероятно, злоупотребляю доверием Мэри, заговорив об этом. Если так, то раскаиваюсь и прошу вас извиниться за меня перед миссис Дорн. Хотя теперь, когда ее планы в отношении вас, по-видимому, сбываются, я не поверю, что она будет так уж сердиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Нет, он поступил к нам как раз перед вашим приходом.
– Я так и думал. Но я понял, что переводы из одной палаты в другую обычно делаются с самого утра, как можно раньше?
– Да, думаю, что обычно так и делается, – спокойно ответила Лин. – Но сегодня утром у нас отключили электричество, и из-за этого в каждой палате весь распорядок сдвинулся.
– Я все-таки думаю, что подобные непредвиденности бывают достаточно часто, чтобы научиться примиряться с ними, – без всякого сочувствия сказал Уорнер. – Вы что же, значит, считаете, что виновата мужская хирургическая палата, что так поздно отправила к вам пациента?
– Не совсем, – призналась Лин честно. – Боюсь, что я не получила извещения о его переводе к нам или о том, что вы будете присутствовать во время лечения. Если бы я знала, я бы сама послала туда каталку за ним.
– А почему же вам не прислали извещения?
– Оно должно было быть записано в журнале за вчерашний день, но записи там не было.
– Так чья же это вина? – Один безжалостный вопрос следовал за другим.
– Сестра, сдавшая дежурство, должна была меня предупредить устно или сделать запись в журнале.
– Значит, она должна подвергнуться взысканию. Кто она?
По губам Лин пробежала еле заметная улыбка.
– Это была сестра Оллмен. Но вчера вечером она уехала насовсем – она выходит замуж.
– Что, по-вашему, конечно, извиняет ее упущение? Боюсь, что, по-моему, ничуть! Очень хорошо, сестра. Можете готовить Бейнера к сеансу. Я хочу посмотреть, как это будет проходить у него, но, если у вас есть дела, я вас больше не задерживаю.
Жалея, что ее так уязвили его слова, звучавшие, как будто он прогнал ее с глаз долой, Лин пошла обратно в свой кабинет, и оказалось, что там сидит Том Дринан, собирающийся навестить своего больного.
– Здесь У.Б., следит за сеансом лечения, – зачем-то доложила она Тому.
– Да, я знаю. Можно, я подожду здесь, пока он не уйдет? Кстати, как наш гений сегодня настроен?
Лин состроила гримаску:
– Не в восторге от порядка в палате, по-моему.
– В вашей палате? Но ведь это несправедливо! Вы только что приняли палату, – возмущенно проговорил Том. – Интересно, существует ли для него чисто человеческая сторона дела?
– Насколько это касается работы, для У.Б. человеческий элемент как таковой вообще не существует, – провозгласила Лин, садясь рядом с Томом у окна.
– Пожалуй… – В голосе Тома звучало что-то близкое к сомнению. – И все же, Лин, у него должны быть обычные человеческие симпатии, просто он всегда умеет их глубоко прятать.
– Почему вы так думаете?
Лин знала, что опасно обсуждать У.Б. в таком тоне, как будто он ничего не значит для нее. Рано или поздно какая-нибудь неосторожная нотка в ее голосе может ее выдать. Когда Том говорил, она уловила слово «доброжелательность». Вдруг она почувствовала, как важно для нее, чтобы к Уорнеру Бельмонту – человеку, которого она любила, – относились бы с доброжелательностью – и Том, и все, кто его знает. Потому что слушать, как его хвалят, было неизмеримо слаще, чем услышать похвалу самой себе. Том продолжал:
– Нет, я совершенно точно знаю, что он не жалеет сил, если надо помочь кому-нибудь из наших в больнице. Помогает и советом, и практической помощью. Знаете, Лин, если бы у меня были какие-нибудь затруднения, я бы и минуты не сомневался, что могу обратиться к нему. Я иногда даже думал… – Том замолчал и слегка пожал плечами, видимо прогоняя какую-то давнюю мысль. Потом он опять заговорил: – И еще есть одно… Не знаю, говорила ли вам Оллмен, как она ухитрялась держать в порядке эту озорную ораву, которую теперь спихнули на вас?
– Нет, а как же?
Том фыркнул:
– Ну, с ними не так легко справиться, вы и сами увидите. Но Оллмен обычно грозила им тем, что, если они будут себя плохо вести, она не позовет У.Б. к ним в палату для осмотра.
– Но ведь это не от нее зависит! – сказала Лин, которую слегка покоробило от таких дисциплинарных методов своей предшественницы.
– Ну конечно. Но они-то не знают и никогда не решились бы проверить. Одной этой угрозы было довольно. Оллмен говорит, что это было безошибочным средством, мгновенно дающим результаты, потому что вся палата обожает – заметьте, просто обожает! – У.Б., так что ни один мальчишка не решился бы безобразничать, зная, что ему достанется на орехи от других. В общем, изобретательно! Вам тоже надо будет воспользоваться этим, Лин.
Но Лин медленно сказала:
– Я тоже видела, как он умеет ладить с мальчишками. Вы помните, я вам говорила о клубе Дениса Дорна? Так вот, все ребята просто льнули к нему, когда он появлялся среди них.
– Да, это-то и странно. Он прекрасно ладит с мужчинами, для мальчишек – он вообще кумир. Но вот с женщинами – особенно с вами, сестрами, – он все-таки обращается так, как будто вы машины: опустил монетку, и все зачикало-заработало. Неудивительно, что вас это возмущает.
– Я думаю, что я возмущаюсь не столько им, сколько сама собой, когда он тыкает меня носом, что я не то сделала, не достигла установленного стандарта. – Лин формулировала то, о чем она раньше думала, – что женщина отдает все самое лучшее, когда понимает, что от нее хотят получить только самое лучшее и ничего другого.
– Значит, вам не как с гуся вода, если он начинает уж очень допекать вас своими несправедливыми замечаниями? – спросил Том с любопытством.
Лин грустно улыбнулась:
– Если бы как с гуся вода, я бы так не переживала. Но я думаю, что едва ли найдется хоть одна сестра, которая не чувствовала бы то же самое после разговора с ним.
– Ну, в этом я все же сомневаюсь, потому что не у каждой есть такая самоотверженность и взыскательность к себе, как у вас, хотя У.Б. умеет вызывать такие чувства. А что, наверное, он все-таки вам нравится?..
Том замолк, почувствовав, что вся Лин вдруг застыла в каком-то непроизвольном Движении. Он бросил на нее озабоченный взгляд, но она не смотрела в его сторону. «Вот она, эта опасность, – думала она, – которую я сама, по глупости, навлекла на себя, когда поддалась искушению поговорить с Томом об Уорнере». Гордость заставила ее стараться из всех сил, чтобы любой ценой удержать в тайне свои чувства. Но она напрасно пыталась придумать какую-нибудь тривиальную, обычную уловку, которая бы прозвучала правдиво. И в конце концов первым опять заговорил Том.
Он сказал очень тихо:
– Извините, Лин, но, пожалуй, теперь поздно продолжать скрывать. Похоже на то, что я, сам того не зная, напал на правду. Только ведь он не просто нравится вам?
– Нет, не просто.
– Это он «кто-то», о ком вы мне тогда говорили?
– Да.
Том повернулся и крепко взял ее за плечи. С внезапным страхом она прошептала:
– Не нужно, Том! Здесь нельзя говорить об этом. Я сейчас на дежурстве…
Но он не обращал внимания и крепко сжимал ее плечи, тревожно и быстро говоря:
– Лин, это хуже, чем я думал! Я не спал ночами, без конца ломая себе голову над тем, кто бы это мог быть. Я перебирал мысленно всех мужчин, которых когда-нибудь видел говорящими с вами. Да, я даже обсуждал вероятность того, что это сам У.Б., хотя сразу же подумал, что вы должны отдавать себе отчет, что здесь не может быть реальной надежды для вас. Прежде всего, он полностью и абсолютно независим по характеру. Я даже как-то слышал его высказывания: он не признает зависимости ни от кого – ни от кого, вы слышите? Он не сказал, но дал понять, что не нуждается ни в чьем совете, помощи, расположении, ни в чем, ни от одного человеческого существа. И как же вы думаете, чем все это окончится для женщины, которая полюбит его? Чем это окончится для вас, Лин? Даже здесь, на этой работе, вы привыкли к тому, что вы нужны, в вас нуждаются многие. Разве у вас у самой в таком случае нет права ожидать от мужчины, которому отдаете свою любовь, того же: чтобы он нуждался в вас?
– Том, вы такой славный, что заботитесь обо мне. Вы наговорили мне так много… Но это ничего не значит для той части меня, которая любит его, – ничего… – Беспомощным жалобным жестом Лин приложила кончики пальцев к вискам, как бы желая утишить невыносимую боль.
Но Том был безжалостен и продолжал, не останавливаясь:
– Перри Гарстон обманул вас, Лин. Он заставил вас поверить, что вы ему нужны, хотя это было не так. Конечно, здесь совсем другой случай. Я и сам вам говорил, что У.Б., по крайней мере, никогда не обманет. Но результат этого ужасного увлечения в общем получится таким же – вы тратите свою любовь на человека, который в ней не нуждается. И никогда не будет!
– Том, пожалуйста!.. – Лин попыталась освободиться.
Он снял свои большие руки с ее плеч и мягко положил ладони на ее руки, охватившие лицо. Наступило молчание, и на мгновение Лин испугалась, что он собирается поцеловать ее. Но он опять заговорил:
– Лин, милая, здесь не время и не место снова говорить об этом. Но вы нужны мне. Вы знаете это, правда?
Потом Лин никак не могла припомнить, кто же из них двоих первым понял, что они не одни. О себе она только знала, что внезапно почувствовала, как электрическую искру, что в дверях появился Уорнер Бельмонт и что Том тоже это заметил. Следующей осознанной мыслью было то, что, появись он моментом раньше, он бы мог услышать, как они говорят о нем. Но по-видимому, он слышал, как Том назвал ее «милой», и видел, как он взял ее лицо в руки. И снова, как тогда на танцах, вся ее преданность Тому заставила ее почувствовать стыд не за него – только за себя, что ее увидели в такой момент. Она – сестра, к тому же на дежурстве. Заметив жесткие линии вокруг губ Уорнера Бельмонта, означавшие, по ее опыту, осуждение и презрение, она собралась с силами для защиты Тома, хотя не чувствовала достаточной уверенности.
Но к ее удивлению, Уорнер обратился не ней; он смотрел на Тома.
– Если вы делаете обход, Дринан, я готов, я кончил дела в этой палате.
– Благодарю, сэр. – Коротко взглянув на Лин, Том вышел, оставив их вдвоем.
– Ну, сестра, что-нибудь хотите мне сказать о больных?
– Пожалуй, нет, мистер Бельмонт. Вы хотите, чтобы мы ежедневно записывали данные о Бейнере, новом больном? – Неужели он ничего не скажет? То, что он так подчеркнуто игнорирует сцену, которую нечаянно застал, было бесконечно более обидно, чем самое саркастическое замечание, которое он мог сделать.
– Нет, пока не нужно, если не будет ухудшения. Но я раза два в неделю буду его навещать. Пока же пусть он продолжает свои корректирующие упражнения, может начать даже следующие, после тех, что мы с ним делали у нас в мужской хирургической палате. Я вам пришлю инструкции и объяснения. Кстати, что вы о нем думаете?
Если бы Лин была в состоянии, ей было бы приятно почувствовать это признание ее нового ранга. Хирурги-консультанты не спрашивают мнения младших сестер о состоянии их больных! Но она почти и не видела еще Джонни Бейнера, и все, что она могла ответить, было:
– Я не думала, что он будет так хорошо поправляться. У него просто замечательный прогресс, правда?
– Не более замечательный, чем следовало ожидать при правильном лечении, и даже вообще при лечении. Что касается его выздоровления, то я много работал с ним последние несколько дней, потому что хотел, чтобы он был именно под вашим наблюдением.
– Под моим? Значит, когда я ушла из операционной, вы знали, что я перехожу сюда, в палату Принстон?
– А почему бы мне не знать? В интересах моих больных мне приходится быть в курсе таких вещей. И когда я узнал об этом, я подумал, что, поскольку на вас лежит общая ответственность за его госпитализацию, то мы можем также разделить и удовлетворение от того, что он уйдет от нас здоровым. Поэтому я и поторопился перевести его из моего мужского отделения к вам в Принстон, надеясь, что эта идея будет так же приятна вам, как и мне.
– Я рада. И я так благодарна.
Странно, что в этот момент она действительно чувствовала себя полностью довольной этим подразумеваемым объединением их интересов, пусть даже только в сфере работы. Потом, думая об этом, она перебирала свои воспоминания, копалась в них, тщетно надеясь найти какой-нибудь намек на то, что он воспринимал ее хоть немного как женщину, а не только идеально натренированную сестру. Наверное, все же Том был прав. Редко и неожиданно, но тем более вызывая у нее чувство радости, Уорнер позволял ей заглянуть себе в душу. Так было, когда он утешил и успокоил ее в ночь несчастья с Пэтси. Так было, когда он позволил ей побывать в уюте своего дома на Рождество. Но он не требовал от нее ничего взамен. Ничего, что она так мечтала ему дать.
Она услышала его вопрос:
– Скажите, а вы больше не видели мать мальчика?
– Видела. По-моему, она совершенно успокоилась насчет Джонни. Я специально ходила навестить ее, когда была в Эмберли на Новый год.
В тот раз Том был с ней в Эмберли, приехав в гости после своего карантина. Но сейчас она даже не захотела думать о Томе.
– А, значит, вы были там? А я видел мистера Дорна в клубе, но больше не встречал миссис Дорн. Как она поживает? Наверное, теперь не беспокоится о вас?
– Обо мне?
– Конечно. Когда я был там, мне казалось, она тревожится за вас, но теперь у нее прекрасные планы на вашего будущее.
– Боюсь, что я чего-то не понимаю. Мэри Дорн мой очень близкий друг, и я знаю, что она беспокоилась за меня в определенный период моей жизни. Но вы хотите сказать, что она говорила с вами обо мне? – Лин была в полном недоумении, чувствуя, что он подразумевает больше того, что сказал, и пытаясь продраться сквозь этот туман недоговоренности к истинному значению его слов.
– Да. Пока мы были одни с ней в Эмберли, она заговорила на эту тему. Не я. Но у меня сложилось впечатление, что у нее в отношении вас появились определенные надежды…
– Извините, но я все еще не понимаю… – Лин чувствовала, что у нее пересохло в горле.
– Неужели не понимаете? Да, сейчас мне пришло в голову – слишком поздно, – что я, вероятно, злоупотребляю доверием Мэри, заговорив об этом. Если так, то раскаиваюсь и прошу вас извиниться за меня перед миссис Дорн. Хотя теперь, когда ее планы в отношении вас, по-видимому, сбываются, я не поверю, что она будет так уж сердиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24