Так или иначе, а послание, которое я держу в руках, было прочитано нынче утром на всех площадях Ле-Прешера, Ле-Карбе и Сен-Пьера; из него ясно, что госпожа Дюпарке намерена покарать бунтовщиков, если ей удастся вернуть себе прежние права, как она говорит. Таким образом, этот текст явно противоречит тому, что вы прочли мне!
– Письмо, которое вы держите в руках, – фальшивка! – взвыл Рулз. – Постыдная и бессмысленная фальшивка! Она никого не может обмануть! Я виделся с госпожой Дюпарке! Я знаю, что она думает! Знаю, о чем печалится! Единственная ее забота – дети!
– И однако же, – не сдержал смеха Пленвиль, – послание уже было зачитано повсюду. Могу поклясться, оно произвело ожидаемый эффект! И если бы мне даже захотелось освободить генеральшу, я бы не смог этого сделать, так как уверен: стоит ей выйти из тюрьмы, как ее растерзает толпа! Я, кстати, был вынужден усилить охрану склада на Оружейной площади, чтобы разгневанные поселенцы не вышибли дверь!
Рулз вдруг осознал, что бессилен что-либо изменить.
Он долго не произносил ни звука и стоял понурившись. Все его надежды рушились. Он-то надеялся спасти Мари. Теперь же понимал, насколько его силы иллюзорны. Он был ничто и не способен ни на что.
Синдик наблюдал за ним с любопытством, следя за тем, как он расхаживает по кабинету, и забавлялся его волнением и озабоченным видом.
Наконец он спросил:
– Надеюсь, Мерри Рулз, вы все поняли? В благодарность за ваши услуги, оказанные колонистам, а также за помощь в разоблачении предательств, совершенных генеральшей Дюпарке, я согласен на то, чтобы вы и дальше управляли делами острова. Признайтесь, что я более чем снисходителен, особенно после того, что слышал из ваших уст. Мы договорились?
– Кажется, вы сильнее, чем я предполагал, – вздохнул Рулз. – Я боялся, как бы вы не совершили слишком много ошибок. Должен признать, что вы почти все предусмотрели.
– Вы не можете это отрицать, приятель.
– Я и не отрицаю, – глухим голосом признал побежденный Рулз.
– Вы по-прежнему считаете, что командор де Пуэнси может что-нибудь предпринять против нас? Вы полагаете, что мы неспособны защититься?
– Не знаю, – снова сказал Рулз. – Зато мне точно известно: если вы объявите населению, что корабль под командованием Лефора бросил якорь в бухте Сен-Пьер, поселенцы сейчас же поднимутся против вас, как, впрочем, и ваши самые верные союзники! Вам известно, что значит имя Лефора для здешней публики, которая трепещет при упоминании о флибустьерах?
– Капитан Лефор – старый стоптанный сапог, – заявил Пленвиль. – Вы, кстати, никого не заставите поверить, что он жив! Остался один только предатель Байярдель, который повторяет его имя в своей темнице… Но тому жить осталось, видимо, не больше недели. Говорю же вам, Рулз, что место свободно!
– А отец Фейе? Он вот-вот вернется! И привезет ответ его величества!
– Ответ его величества, – глухо изрек Пленвиль, – будет таким, какой нужен мне. У меня есть все основания полагать, что этот монах был отправлен генеральшей со специальным заданием к англичанам в то же самое время, как Высший Совет назначил его посланцем ко двору. И я заставлю его в этом сознаться! Даю слово, что он это подтвердит! У меня есть для этого средства!
Притихший Мерри Рулз ничего не отвечал, и прокурор-синдик продолжал:
– Кстати, в моем распоряжении значительные силы. Комендант де Лубьер вернулся из Страны Варваров, покрыв себя славой. Он сохранил большую часть войска, тогда как другое сражение против дикарей на юге полуострова еще не завершено. Лубьер – преданный солдат. Со своими людьми он без труда может сбросить в море тех, кто попытается высадиться… А вашего Лефора, если бы тот еще был жив, он разобьет в пух! Лубьер-то доказал свою верность!
– Да услышит вас Бог! – молвил в заключение Рулз.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Прокурор-синдик Пленвиль внемлет голосу разума
Когда Пленвиль покинул кабинет Мерри Рулза, он был гораздо более сдержан, чем когда входил туда. В присутствии губернатора in partibus он, конечно, ломал комедию, однако их разговор помог ему реально оценить свои силы и власть.
Он направился к своему кабинету, где его ожидали Босолей и Сигали, но в задумчивости остановился в безлюдной приемной. Многое из того, что сказал ему Мерри Рулз, заслуживало внимания и размышления. Во-первых, при любых обстоятельствах ему необходимо избегнуть тупика, из которого впоследствии не выбраться. Пленвиль признавал, что ему не мешает позаботиться о запасном выходе. Тем не менее он ни за что на свете не хотел показать своему незадачливому сообщнику, что тот имеет на него влияние. Если он стремился к тому, чтобы Рулз осуществлял власть только через него, Пленвиля, последний сожалел теперь, что проявил излишнюю мягкость и выказал свои сомнения. Пленвилю же следовало в разговоре с Рулзом держать себя тверже, чтобы развеять его подозрения и подхлестнуть к действию, подавив его волю.
Передохнув на банкетке и выработав план, он уверенно вошел к себе в кабинет. В ожидании прокурора Босолей и Сигали весело переговаривались.
– Ну как? – спросил первый. – Какое впечатление произвело послание на нашего чертова губернатора?
Пленвиль улыбнулся и пожал плечами:
– И не говорите! У него оказалось свое послание за подписью генеральши. У госпожи Дюпарке он выманил его вместе с сеньором Лавинем, назначенным интендантом имущества Дюпарке. В этом письме генеральша уверяет в обратном… Да, совершенно в обратном тому, что мы написали от ее имени!
– Вот видите, – заметил Сигали, – я был прав. Нам бы следовало ее навестить. Отправляйтесь к ней с этим уже готовым посланием и попросту заставьте его написать. По крайней мере, у нас будет бумага, которая ни у кого не вызовет сомнений, тогда как от этой бумажки за версту разит фальшивкой!
– Ах-ах-ах! – вскричал Пленвиль. – Вы что, за мальчишку меня принимаете? Кто тут вздумал давать мне советы? Не вы ли, Сигали?
– О господин прокурор! Я лишь высказываю свое мнение. Вы вольны прислушаться или не обращать на него внимания!
Пленвиль сел за стол, облокотился и потер руки.
– Как бы то ни было, – продолжал он, помолчав, – Рулз более здраво мыслит, чем я полагал. Думаю, таким его делает страх. Хотите знать мое мнение? Рулз любит эту шлюху! Любит!.. И превратился в ее лакея. Из страха и по другим причинам, самая простая из которых – он питает к ней безумную страсть! Я знаю, что он был у нее уже несколько раз; именно он снабдил ее одеждой, после того как ее собственное платье растерзала в клочья толпа. Мне сказали об этом охранники капитана де Мартеля… Но нельзя сказать, что Рулз в этом не прав.
Пленвиль поднялся и, глубоко задумавшись и опустив голову, зашагал перед своими сообщниками, взиравшими на него с почтительным восхищением. Бесспорно, он вождь, который все обдумывает, заставляет других действовать и действует сам.
Пленвиль отошел в сторону, а они не смели прервать его размышления. Затем вернулся и вдруг заговорил отрывисто, словно принял не подлежащее обсуждению зрелое решение:
– Послушайте! Вы, Босолей, отправитесь сейчас к коменданту де Лубьеру. Я уверен, что он чужд политики и готов служить кому угодно. Должно быть, он сохранил дружеские чувства к генеральше. Итак, Босолей, вы идете к Лубьеру. А вы, Сигали, ступайте к Гроке и Леконту. Это самые безвольные члены Совета. Их можно убедить в чем угодно. Для блага общего дела вы также навестите мадемуазель де Франсийон. Она находится под домашним арестом в замке Монтань, но, надеюсь, не будет возражать против прогулки в Ле-Прешер, хотя бы для встречи с генеральшей…
Он снова прошелся по кабинету, покусывая крупными зубами ноготь.
– Я же тем временем вернусь к Мерри Рулзу. Он дружен с Лавинем… Итак, сочтем: Гроке, Леконт, Франсийон – три… Лубьер и Лавинь – пять… Мерри Рулз – шесть… Шести будет довольно…
– Куда вы клоните? – спросил Босолей.
– А вот куда. Похоже, пора позаботиться о запасном выходе. У нас в кармане послание, подложное послание, которое было прочитано на всех городских площадях. А у губернатора есть подлинное послание, в котором генеральша отрекается от власти. Мы изменим порядок вещей. Я напишу другое послание, и эти люди, которым госпожа Дюпарке доверяет, без труда получат ее подпись. Я сам составлю это послание, вот увидите! Нас не в чем будет упрекнуть. Никто не сможет сказать, что я противился освобождению генеральши! Ведь в крайнем случае я мог бы вытащить ее из тюрьмы, как только она подпишет это послание! А через неделю – снова засадить ее, если того потребуют обстоятельства. Думаю, содержание в тюрьме таково, что генеральша порастеряла свое величие…
Он взял перо и принялся писать, то и дело перечеркивая написанное. Наконец дело было сделано; Пленвиль посмотрел сначала на одного, потом на другого своего соучастника и прочел:
– «Госпожа Дюпарке заявляет: в доказательство того, что она не желает нарушать покой жителей, а также в интересах политической стабильности она дает согласие на суд всех подозреваемых в заговоре против поселенцев».
Он замолчал, потом зло рассмеялся и сказал:
– Если она подпишет такое послание, это будет ее собственный приговор, как, впрочем, приговор Байярделю и Лефору! А также всем, кто нам мешает!
– И Мобре – с ними!
Пленвиль кивнул и продолжал:
– «Кроме того, она дает согласие на то, чтобы Мерри Рулз де Гурсела – это ему польстит, – сказал Пленвиль в сторону, – и он сам станет уговаривать генеральшу поставить подпись – взял на себя исполнение общественно необходимых дел, касаемых службы королю и полиции данного острова, вплоть до особого указа его величества; она просит вернуть ей состояние и титул, обеспечить необходимым для вооруженной охраны ее замка числом солдат, а также обещает написать во Францию все необходимые письма, испросив амнистии за все, что произошло». Вот и все, – подытожил он.
– Но это не отречение, – возразил Босолей. – Она же требует в этом письме вернуть ей состояние и титул! Охраны!.. Оружие!..
– Дурак! – бросил Пленвиль. – Пусть только у меня в руках окажется это послание, подписанное генеральшей! Кто вам сказал, что я стану его кому-нибудь показывать! Кто сказал, что я дам ему ход? Оно останется при мне. Зато в случае нависшей угрозы я передам его в Высший Совет, и уж он тогда пусть решает судьбу генеральши!
– Так вы не хотите выпускать ее на свободу?
– Даже если бы сам король на коленях умолял меня об этом вот здесь, в моем кабинете, кажется, я и ему отказал бы! Только не вздумайте говорить это Рулзу, Лубьеру и остальным. Дайте им, наоборот, понять, что я из человеколюбия хочу сделать все от меня зависящее для облегчения участи этой дамы… Ступайте!
Они направились к выходу.
– И вот еще что: я хочу как можно скорее иметь на руках это послание. Потрудитесь сделать так, чтобы наши люди поторопились. Пусть отправляются в Ле-Прешер – будут свидетелями. А потом скрепят послание своими подписями и доставят его мне. Оно должно быть у меня самое позднее завтра утром. А если возможно, то нынче вечером!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лефор бросает якорь в Ле-Карбе
Склоняясь то над компасом, то над картой ветров, Лефор в задумчивости поглаживал подбородок. Рядом с ним стоял молча, не шелохнувшись, его помощник Шерпре и ждал, когда капитан заговорит. Наконец Лефор поднял голову, и его взгляд упал на отца Фовеля; тот, сидя на сундуке, держал в одной руке свиную кость и галету, в другой – нож и жадно ел. Незадолго до того он весело отслужил мессу, а вольный ветер и предвкушение морских приключений пробудили его аппетит.
Капитан увидел, что святой отец прервал трапезу и похлопал наполовину опустошенный бурдюк, стоявший у него в ногах. Капитан сейчас же обогнул стол с картами и вырвал бурдюк из рук монаха, чтобы, в свою очередь, к нему приложиться.
Шерпре услышал, как капитан прищелкнул языком, увидал, как он вытер усы тыльной стороной ладони, и подумал: сейчас Лефор наконец заговорит.
Тот сел на прежнее место; улыбка осветила его лицо, он сказал:
– Надеюсь, ребятки, вы не подумали, что я настолько глуп, чтоб бросить якорь у Сен-Пьера, как обещал славным Лашапелю и Сен-Жилю. Как только мы подошли бы на пушечный выстрел, нас немедленно обстреляли бы. Ведь стражники узнают наше судно раньше, чем мы успеем поднять флаг. А я питаю слабость к своей «Пресвятой Троице»…
– Я тоже, сударь, люблю этот корабль, – поддержал его Шерпре, – не знаю, что бы я сделал, если на нем появится хотя бы царапина! Что же вы задумали?
– Мы бросим якорь в Ле-Карбе, – решительно молвил Лефор. – Вот мой план: в Ле-Карбе форта нет. Там расквартирована рота ополчения под командованием человека, который по разным причинам должен был сохранить верность семейству Дюпарке, хотя бы за то, что крестным отцом у сына этого капитана был наш славный генерал. Зовут капитана Летибудуа де Лавале. Разумеется, я всем не доверяю: весьма возможно, что этого Летибудуа де Лавале тоже охватила золотая лихорадка и жажда почестей. Может также статься, что он сговорился с Пленвилем, у которого огромные плантации как раз в Ле-Карбе. Но внутренний голос мне подсказывает, что именно в Ле-Карбе мы получим достоверные и полные сведения и узнаем, что на самом деле происходит и там, и в Сен-Пьере.
– Сударь! – вмешался Шерпре. – Дайте мне пятьдесят человек из тех трех сотен, что находятся на борту, и я захвачу Ле-Карбе раньше, чем отец Фовель успеет допить свое вино!
– Пятьдесят человек! – вскричал Лефор. – Как вы скоры, сударь! Да я могу проделать то же и даже, может быть, еще скорее, с отрядом вдвое меньшим! Но речь не идет о том, чтобы захватить Ле-Карбе. Я лишь хочу узнать, что происходит, перед тем как отправлюсь в Сен-Пьер.
– Нет ничего проще, – снова вставил свое слово помощник капитана. – Мы только поставим парус и к обеду будем в Ле-Карбе.
– Там поглядим! А пока приготовьтесь: открывайте пороховые погреба, выкладывайте прибойники, зарядные картузы, запалы и чаны…
Он повернулся, направляясь на палубу, и, уже ступив в коридор, прибавил:
– Лашапель и Сен-Жиль прибудут, по всей видимости, в Сен-Пьер нынче вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53