Их разговор был прерван всеобщим восклицанием. Они обернулись и увидели Лефора.
Его высокая внушительная фигура возникла в проеме двустворчатой двери, будто Лефор хотел совсем закрыть собою вход. Широко расставив ноги, гордо запрокинув голову, важно поджав губы, подкрутив грозно торчавшие усы, он замер, давая присутствующим время разглядеть его и насладиться этим зрелищем.
Лефор сиял золотом с головы до пят не хуже раки. Он был одет в парчу и бархат, увенчан белоснежным париком с завитыми на английский манер кудрями, ниспадавшими на ворот. Камзол с ярко-красными обшлагами был расшит жемчугом, сиявшим в свете канделябров подобно звездам. Крупные стеклянные пуговицы огранены, как бриллианты, а на груди в несколько рядов свисало ожерелье. Больше всего в его наряде поражали не горностаевая накидка, не манишка из венецианских кружев, не бриллиантовые пряжки на сапогах, а сами сапоги из зеленоватого галюша, венецианского покроя, с красными каблуками.
Опустив руку на гарду шпаги, Лефор подошел к командору и отвесил ему поклон, другую руку прижав к груди.
Господин де Пуэнси не спеша оглядел невиданный наряд капитана, потом перевел взгляд на шевалье де Граммона, раздосадованного тем, что Лефор его перещеголял.
– Господа! – начал командор. – Я созвал вас на своеобразный военный совет. Скоро вам надлежит поднять якорь, и мы должны обговорить вашу экспедицию: однако, судя по вашим нарядам, можно подумать, что вы явились на бал.
– Господин командор! – не смущаясь, отвечал Лефор. – Для упомянутого бала я не далее как час назад проверял инструменты на борту «Пресвятой Троицы». Музыканты заняли свои места и повторяют ноты.
Господин де Пуэнси отечески улыбнулся:
– Мы вас ожидали, сударь. Выпьем вместе по бокалу пунша и сядем за стол.
Командор направился к столу, где негритянки занимались напитками, и, подавая пример остальным, сам налил себе рому. К бочонку выстроилась очередь. Когда все были с бокалами, господин де Пуэнси повернулся лицом к сотрапезникам и, подняв кубок, произнес:
– Пью здоровье короля и капитана Лефора, который был нашим посланцем при дворе и сумел высоко пронести в нашем дорогом отечестве знамя флибустьеров. Господа! Пью также за успех вашей экспедиции!
– Да здравствует командор! – выкрикнули около двадцати голосов.
Затем последовало молчание: все осушили кубки. Франсуа Дубле, воспользовавшись наступившим затишьем, подошел к Лефору и спросил:
– Правда ли, капитан, что вы побывали в Версале? Неужели вас принимал король и вы снимали с него рубашку?
Помощнику шевалье де Граммона почудилось, будто глаза флибустьера вот-вот выскочат из орбит; однако как бы сильно ни было изумление Лефора, он скоро овладел собой. И сейчас же отозвался:
– Совершенно верно, сударь: рубашку и все остальное!
– Вы видели Версаль! – восхитился Дубле. – Он и впрямь красив?
– Красив ли Версаль? Вообразите золотой дворец, в десять раз больший, чем вся крепость Бастер, со всякими там коридорами, приемными, которым нет конца, а все стены – расписаны, даже паркеты и потолки: росписи столько, что и окон не видать! Гуляют там дворяне да дамы в бальных платьях, тоже в золоте и росписи, как сам дворец. Я даже видел там надушенных обезьян, разодетых почище меня или вашего капитана де Граммона. Во дворе бьют копытом белые лошади в красной сбруе. А сам двор посыпан золотой пудрой…
– Золотой пудрой! – всплеснул руками Дубле. Гийом Соре, не пропускавший из их разговора ни единого слова, заметил:
– Зачем же тогда французы отправляются за золотыми слитками в Венесуэлу и достают их там в поте лица, если в Версале золото прямо под ногами?
– К столу, господа, к столу! – пригласил в эту минуту командор.
* * *
Когда командор де Пуэнси встал, все сейчас же затихли. Молчание было продиктовано не только почтительностью, но и любопытством; присутствующие ожидали последних советов, приказаний генерал-губернатора, зная его за первоклассного стратега.
– Господа! – заговорил командор. – Прежде всего, я с большим удовольствием приветствую нашего брата, капитана Ива-Гийома Лесеркея по прозвищу «Лефор», или «Силач». Все вы знаете, что капитан Лефор недавно вернулся из Франции, куда был направлен с поручением к королю; поручение это затрагивало интересы не только Берегового Братства; но и всего будущего флибустьеров: кое-кто, сознательно искажая королевские ордонансы, стремился уничтожить флибустьеров. И вот Лефор вернулся, осыпанный почестями и чинами, сделавшими его равным среди адмиралов Королевского флота. Теперь и мы с ним в одном чине; ведь, будучи генерал-губернатором провинции, я тоже являюсь адмиралом. Капитан Лефор тем не менее заверил меня в своей преданности. Он понял, какую мощную силу представляет собой в тропических широтах славное Береговое Братство. Очевидно, во Франции не понимают, на что мы способны. Но я уже давно втайне мечтаю создать в этой части света мощную колониальную империю, способную вдвое увеличить государственную казну.
Ясно представив себе эту картину будущего величия, нарисованную господином де Пуэнси, Граммон и Лефор нервно заерзали в креслах.
– Враги, окружающие нас со всех сторон, готовы вот-вот наброситься на наши владения при малейшей нашей оплошности. Не будь мы постоянно начеку, англичане и голландцы давно уже завладели бы Мартиникой и Гваделупой. Нас же выгнали бы даже с Сент-Кристофера, а вы все, уверен, еще не забыли нападение испанцев, когда нам было почти нечем защищаться. Мы не воюем ни с англичанами, ни с голландцами. Но само собой разумеется, что рано или поздно, когда будут образованы военные альянсы, вспыхнет война между нашей страной и одной из этих держав. Нам необходимо подготовиться. Мы даже должны опередить события. Шевалье де Граммон с вожделением поглядывает на один богатый город на побережье Латинской Америки. Капитан Лефор имеет все основания полагать, что серьезные события подготавливаются на Мартинике, англичане, воспользовавшись смутой, снова попытаются там высадиться.
Командор перевел дух, обвел взглядом внимательные лица гостей и продолжал:
– За последние два месяца Сент-Кристофер принял около пятисот колонистов, перебежавших с Мартиники; спасаясь от беспорядков, они бросают нажитое добро, земли, плоды своего труда, чтобы укрыться у нас, так как опасаются происков шайки честолюбцев, образовавшейся вокруг одного человека: Мерри Рулза, узурпировавшего власть генерал-губернатора и лишившего поста госпожу Дюпарке, жену генерала Дюпарке. По слухам и сведениям, полученным от колонистов, Мерри Рулз служит только ширмой другому не знающему меры честолюбцу – сеньору де Пленвилю, провозгласившему себя прокурором-синдиком от населения. Господа! Все зло исходит от этого человека.
Как генерал-губернатор Подветренных островов, я назначаю капитана Ива Лефора командующим эскадрой и отправляю его на Мартинику. Ему поручается изучить все обстоятельства, при которых узурпаторы присвоили себе титул генерал-губернатора, не имеющий силы, так как он не утвержден королем; Лефор должен восстановить в правах, как того требует воля его величества, госпожу Дюпарке, утвержденную в этой должности, как вам известно, вплоть до прибытия на острова ее деверя, сеньора де Водрока.
Властью, дарованной королем, Лефор может благополучно выполнить это поручение.
Капитану де Граммону во главе трех кораблей надлежит отправиться к берегам Венесуэлы. Он атакует город Каракас и захватит порт Гаиру. Если капитан Лефор быстро справится со своей задачей, он присоединится к шевалье де Граммону и поддержит его. Когда обе эскадры воссоединятся, капитан Лефор возглавит их и поднимет на свою грот-мачту квадратный флаг с лилиями.
В бочонке оставалось еще изрядно рому к концу ужина, когда Береговые Братья перешли к столу с напитками. Отдав необходимые распоряжения, командор удалился. За него остался Лавернад. Он подошел к Лефору, которого обступили гости, одолевая расспросами обо всем, что тот видел при дворе.
Лефор рассказывал о Мазарини, как о старом приятеле, которого он мог бы фамильярно похлопать по плечу. Опьяненный успехом, новым назначением, надеждой на скорое свидание с морем, предвещавшее настоящее морское сражение, Лефор все свои фразы начинал такими словами: «Его высокопреосвященство мне сказал… Его величество слушал во все уши, когда я стал ему объяснять…»
Лавернад подошел к нему и спросил:
– Когда вы рассчитываете отправиться, капитан?
– Как можно раньше. Капитан Лашапель готов, как и все готово на борту «Пресвятой Троицы». Если капитан Сен-Жиль тоже собрался в путь, мы хоть завтра можем поднять паруса.
Услыхав свое имя, капитан Сен-Жиль подошел ближе.
– Капитан! – вставил он свое слово. – У меня готово все до последней мелочи. Если вы прикажете поднять якорь после того, как опустеет этот бочонок рому, можете положиться на меня, как и на капитана Лашапеля.
– Надеюсь, что так, – кивнул Лефор. – Но, может статься, мы выйдем в разное время. У меня возникла кое-какая идея…
– Идея? – переспросил Сен-Жиль.
– Так точно. Я не знаю, что происходит в форте Сен-Пьер. Неизвестно мне также, оставил ли Мерри Рулз на прежнем месте виселицу, предназначенную нарочно для меня. И мне чертовски хочется взглянуть на все это одному…
– Для меня тоже виселица готова, не забывайте, – вмешался Лашапель, стараясь ни в чем не отстать от Лефора.
– Знаю, черт возьми! Но если мы прибудем все вместе, могу себе представить, что в Сен-Пьере нас встретят совсем не так, как хотели бы Мерри Рулз и Пленвиль. Вы меня понимаете? Я хочу сказать: если мы прибудем значительными силами, эти негодяй так перепугаются, что будут встречать нас, низко кланяясь… Я же хочу прибыть в Сен-Пьер один, с «Пресвятой Троицей», сделав вид, что располагаю весьма скудными средствами. Да, я хочу посмотреть, как, узнав мое судно, жители форта отнесутся к квадратному флагу, который я подниму на гафель своей грот-мачты!
– Когда они прочтут название вашего судна, они обстреляют вас из пушек, – заверил Лашапель.
– Вот как! Но мне в каком-то смысле даже хочется этого, поскольку я буду иметь право ответить и заставлю подпрыгнуть от неожиданности тех, кто уже несколько месяцев считает меня мертвецом.
Лефор перевел взгляд с говорившего капитана на Лашапеля и, наконец, решился.
– Я отчалю нынче же ночью, – объявил он. – А вы, друзья мои, отправитесь завтра утром засветло. Вам надлежит находиться в резерве и явиться в Сен-Пьер после меня.
– Явиться в Сен-Пьер! – повторили оба капитана, поднимая кубки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В форте Сен-Пьер
Впервые в жизни Мерри Рулз спрашивал себя, в самом ли деле он родился под несчастливой звездой.
Сидя за своим столом в кабинете форта Сен-Пьер, он мутным взглядом уставился на бумаги, освещенные солнцем. Он перебирал в памяти события, происходившие в этом самом форте, в которых определенная роль принадлежала и ему, Рулзу. Он видел перед собой Пьерьера с его головокружительными планами. Протеже господина де Туаста, помощник Дюпарке замыслил было стать генерал-губернатором Мартиники. В ту самую минуту, когда, как ему казалось, он добился своего, вдруг произошло полное крушение его иллюзий.
А Мерри Рулз еще видел себя во дворе форта рядом с Пьерьером: вот он вынужден передать шпагу Лефору и поклясться ему в верности!
Кроме того, его ухаживания за Мари тоже не принесли плодов. Он снова и снова спрашивал себя: «Почему – другие, почему – кто угодно, только не я?»
Вслед за Пьерьером Рулз предавался честолюбивым мечтам и, в конце концов, приходил к выводу, что и у него самого шансов ничуть не больше. Действительно, несмотря на титул генерал-губернатора, Рулз был ничто, а Пленвиль – все. И вовсе не такой порядок вещей уязвлял его, а то обстоятельство, что без согласия Пленвиля он не мог освободить Мари.
Оправдывая самого себя, майор думал: его честолюбие расцвело по вине генеральши. Она его раздражала, унижала, высмеивала. Вот он и решил во что бы то ни стало уничтожить ее морально, поставить в зависимое положение. Что и было исполнено!
Он охотно закрывал глаза на обстоятельства, в которых замышлял свой заговор, заключал соглашения с Пленвилем, Босолеем и их приспешниками. И позволил провести себя колонисту, которого считал тупым и ограниченным!
Однако ему пришлось признать, что в его положении он мог бы успешнее добиваться своей цели, когда у власти находилась Мари. Он без труда переложил свою вину на Пленвиля, выставляя себя влюбленным, готовым решительно на все ради спасения любимой женщины, пусть даже без надежды на вознаграждение и взаимность с ее стороны!
Но в своей страсти он был искренен: он любил Мари, а решился что-нибудь для нее сделать не только из любви, но имея все основания противопоставить себя Пленвилю и его намерениям. Оказавшись на свободе, Мари представляла бы опасность для Пленвиля. Именно по этой причине бывший колонист из Ле-Карбе, став прокурором-синдиком от населения, всеми путями старался ускорить суд над генеральшей и добиться для нее сурового наказания.
С другой стороны, Мерри Рулз, если и обозлился на своего соучастника за то, что тот его опередил, все-таки знал по опыту, что негоже слишком выставляться. Он снова вспомнил о Пьерьере… Мари была отрешена от власти руками колонистов Мартиники. Отец Фейе мог со дня на день вернуться с приказом его величества. Если король решил утвердить Мари в должности генерал-губернаторши, было бы неуместно держать ее в заточении или судить без согласия двора. Вызвать неудовольствие короля значило бы рисковать по-крупному. Похоже, Пленвиль об этом не думал.
И Мерри Рулз позволял прокурору-синдику командовать, принимать любые решения, которые тот считал уместными. Он требовал, чтобы приказы записывались и подписывались лично Пленвилем. Так Рулз перекладывал ответственность на чужие плечи. В минуту расплаты, которая неизбежно должна была рано или поздно наступить, Мерри Рулз готовился показать, что на самом деле не имел возможности действовать по собственному усмотрению, что вся власть находилась в руках Пленвиля и только он несет всю ответственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53