Надо отдать должное Хэт: ответственность за ее действия лежала не только на ней. Отчасти была виновата ее навязчивая идея. Всякая уважающая себя навязчивая идея вправе требовать членства в эксклюзивном клубе «Навязчивые идеи – это мы», только подчинив своей власти душу и тело ее носителя. Настоящая навязчивая идея овладевает своим заложником, точит и грызет его до тех пор, пока не переключит на себя все помыслы своей жертвы, притом до такой степени, что та утрачивает способность видеть истинную ценность объекта своего внимания. Если охваченный навязчивой идеей осознает, что предмет его желания недостижим, чары рассеиваются. Но это логическое обоснование на Хэт пока не снизошло. Ее неудержимо несло вперед, и она закрыла глаза, ожидая встречи с препятствиями, преградами и стенами.
Прежде чем пришел тот радостный момент, когда Хэт осенило, она не давала себе ни минуты покоя. Каждый вечер она без устали трудилась над своими свадебными планами – рассылала письма с благодарностями за доставленные подарки. Примерила фату, относительно которой пока ничего не решила. (В ней она словно бы бросает вызов невестам-девственницам, своим предшественницам, которые, можно подумать, до брачной ночи мужской половой орган в глаза не видели. Она согласилась на фату лишь потому, что мадам Костас настояла на ней как на непременном элементе наряда. Хэт подозревала, что выбросит ее в канун свадьбы.) Согласно инструкциям, шаг за шагом изложенным в брошюре для новобрачных «Главный день в вашей жизни», которую Хэт нашла бесценной (хотя и не без раздражения заметила, что там ничего не говорится о том, что делать, если тебя бросил жених), она разнашивала в спальне свои свадебные туфли. Она часами раскладывала на старом стуле-вертушке (сбросив с него обычно лежавший на нем ворох нижнего белья) клочки бумаги, размышляя о том, как рассадить гостей во время свадебного обеда.
Планы планами, но казус в больнице заставил Хэт призадуматься. Продолжать начатое она хотела отчасти для того, чтобы стереть из памяти это ужасное происшествие. Все последнее время она старалась не думать о том, что Джимми там был, видел ее и стоял, как она полагала, всего лишь в нескольких – о! как это мучительно! – дюймах от нее. Вместо этого она сосредоточилась на будущем и на всем том, в чем нужно разобраться, чтобы ничего не развалилось. Все свои надежды и чаяния Хэт возлагала на то, что в нужный день все пройдет без сучка и задоринки, но без борьбы она не сдастся. О, какая это будет борьба!
Когда они с Джимми ездили в машине, за рулем сидела Хэт. Более того, у Джимми с его молчаливого согласия не было ни ключей, ни доверенности. В жизни он был мечтателем и беззаботно плыл себе по течению. Вот почему, когда выяснилось, что что-то его все-таки беспокоит, Хэт пришла к мысли, что то, что он передумал, следует приписать помрачению его разума. Хотя теперь имелись серьезные доводы против этого, – эти доводы вопили, размахивали руками и требовали обратить на себя внимание, – Хэт верила, что он вовсе не собирался разбивать ее сердце. И в какой-то степени была права.
Джимми и в самом деле не знал, какой великой суматохи он избежал. Сама того не ведая, Хэт уберегла его от нудной мучительной подготовки к свадьбе. Целыми днями, не считая того, когда они решили пожениться, они бродили по «Джону Льюису» со свадебным списком в руках и прикидывали, не слишком ли вызывающе выглядит сервиз с постепенным ослаблением тонов и сколько им понадобится тарелок соответствующих цветов. Все это вовсе не казалось Джимми обременительным. Он плохо разбирался в повседневных делах, и Хэт охотно взвалила все на себя. Теперь ей пришло в голову, что, как только до него дойдет, какую громадную потерю он понес, расставшись с достойным и порядочным человеком, он сразу же вернется. Она была уверена, что ее новый план поможет этому.
12
Осторожно – нижнее белье в действии
Хэт выбрала вечер, когда «Арсенал», любимая команда Джимми, проводил домашний матч. (Его первой любовью был команда «Партик Фисл», но за пределами Шотландии он почти не играет, а ведь перебравшемуся в Лондон Джимми надо было за кого-то болеть.) Времени для приведения своего плана в жизнь у нее было достаточно: Джимми был рабом привычек, и Хэт помнила, что, возвращаясь после игры домой, он наверняка зайдет поесть жареной картошки. И тем не менее, войдя в его квартиру во второй раз после того, как он оставил ее, она вела себя как грабитель. Хэт остро осознавала, что это, вероятно, ее последний шанс и упустить его никак нельзя.
Оказавшись в квартире, Хэт прикрыла дверь с такой бережностью, словно та была из венецианского стекла. Неподвижно постояв с минуту, она прислушалась, не выдали ли ее какие-либо звуки. Ничего. На всякий случай она произнесла: «Эй! Есть кто-нибудь дома?», но до нее тут же – с опозданием – дошло, что, если бы Джимми был дома, она выглядела бы полной дурой, стоя в коридоре и обращаясь к нему так, как будто ничего более естественного и быть не может. К счастью, никто не ответил.
Хэт прошла по коридору мимо кухни, где, к своему удивлению и немалому смущению, обнаружила обваренное месиво из кроликов, которое по-прежнему лежало на плите. Очень непохоже на Джимми, почему же он его не убрал, подумала она, открывая дверь спальни. А может, он нарочно оставил его в память обо мне и о том, как мы когда-то вместе смеялись.
Она с удовольствием отметила, что в комнате Джимми ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз. Это ее успокоило. Она усмотрела в этом знак того, что его неожиданный отказ от свадьбы не есть следствие какой-то серьезной внутренней перемены, чего она опасалась. Кровать была, как всегда, аккуратно застелена. Скромный набор одежды висел в углу на вешалке. Обувь, все три пары, не считая той, что была на нем, – если, конечно, он не вышел из дома босиком – находилась на нижней полке вешалки. Обширное собрание журналов о мотоциклах стояло в хронологическом порядке на полке вдоль одной из стен. Он специально сделал для них полку. Его любимое потрескавшееся кожаное кресло стояло в углу напротив вешалки. Обычно он устраивался в нем полистать свежий номер «Фото мото», или как там этот журнал называется. К своему стыду она не запомнила название.
Джимми не всегда был таким аккуратным. Когда-то его жизнь была невероятно хаотичной. Он рассказывал Хэт, что изменился после отъезда из Шотландии, где, судя по всему, не был счастлив. Дома он то и дело оставался без работы. Пожив несколько месяцев в Лондоне и отыскав работу, он перед самым знакомством с Хэт стал жить упорядоченно. Джимми понял, что с порядком приходит спокойствие. Ничего подобного он раньше не испытывал. Это была одна из причин, привлекших его к Хэт.
Испустив вздох вместо боевого клича, Хэт скинула пальто и забралась в кровать. Располагаясь в ней удобнее, она подумала, что для осуществления ее плана потребуется гораздо больше изобретательности, чем она думала. Но сдаваться она не собиралась. Наконец, изрядно повертевшись и с большим уважением подумав о ловкости Гудини, она нашла удобную позу и стала дожидаться возвращения Джимми. Хэт была совершенно уверена в том, что, когда Джимми увидит ее, он не сможет удержаться и ляжет рядом.
После самого долгого в своей жизни ожидания Хэт услышала, как открывается входная дверь. В квартире она находилась чуть больше часа, но время тянулось невероятно медленно, потому что она отключила все свои чувства, не говоря о физических неудобствах, которым себя подвергла. Она молила Бога, что не покажется Джимми некрасивой озабоченной замухрышкой, которая в иных обстоятельствах могла бы стать олицетворением эротической мужской фантазии. Ее вдруг охватило сильное желание пописать, но она понимала, что прикована к постели и потому придется терпеть. Прислушиваясь к тому, как Джимми ходит по квартире, она с испугом подумала, как бы не умереть от напряжения. И тут, откуда ни возьмись, у Хэт возникла мысль о звуковых эффектах: немного взбитых сливок – и торт готов. Убежденная в том, что ни один мужчина не устоит, услышав тяжелое дыхание женщины, которая его ожидает, Хэт принялась негромко стонать. Дверь отворилась, но не сразу. Настал момент истины.
Сначала Джимми ничего не сказал. Хэт слышала лишь бесконечную оглушительную тишину, которая была громче и в миллион раз мучительнее, чем если бы в оба ее уха гудели две тубы одновременно. Поскольку глаза у нее были завязаны, она не могла точно сказать, какова была реакция Джимми, но и без зрения было понятно, что реакция была плохой. Очень плохой. У Хэт мурашки побежали по коже, и ей стало ясно, что Джимми вовсе не прыгнул, обезумев от ярости, на нее. Он справился с собой. Ей захотелось умереть, и чтобы большая черная дыра немедленно поглотила ее.
К несчастью, если бы дыра и появилась, ей не стало бы от этого легче. Что еще хуже, она просто не знала, что делать.
Хэт перебрала в уме несколько реакций Джимми, но полное молчание в этот набор не входило. Она ждала секса, недовольства, смятения, ошеломления. Все лучше, чем тупое оцепенение, с которым ее воспринимали. Она лежала неподвижно, напрасно надеясь на то, что, возможно, он ее не увидел – в комнате темно, и он уйдет из дома, так и не поняв, что она там.
– Э-э-э… м-м-м… привет. Вы… э-э-э… в порядке? Вам чем-нибудь помочь? – произнес чей-то нежный голос с шотландским акцентом, выдававший в его обладателе человека, едва достигшего половой зрелости. В голосе слышалось явное смущение.
В голове Хэт грянул гром, к которому она была совершенно не готова. Подобное ей и в голову прийти не могло. Это не был голос Джимми! Ее охватили стыд, унижение и отчаяние.
– Вы, наверное, ждали Джимми? Его здесь нет. Он ненадолго уехал в Шотландию. Он знал, что вы должны были… м-м-м… прийти? Видите ли, он сдал нам временно свою квартиру… – запинаясь, говорил юноша.
Было ясно, что подобного он еще не видывал и не знал, как себя вести. Но не только он: сцена, которую заготовила Хэт, была предназначена только для глаз Джимми. Она предполагала, что вид у нее будет легкомысленный и неудержимо соблазнительный, а в целом картина представится настолько манящей, что ни один мужчина не сможет удержаться, о чем бы он до этого ни думал. Лежа привязанная в постели бывшего жениха, в легком нижнем белье и с повязкой на глазах, она понимала – это то, что надо. Мужчины по традиции возбуждаются от откровенного зрелища, и, окажись здесь Джимми, она наверняка добилась бы выдающегося результата. Конечно, прежде чем приводить план в действие, следовало бы навести справки насчет местонахождения Джимми. Но что теперь толку говорить о непредусмотрительности! Она разрывалась между двумя вопросами: что побудило Джимми вернуться в Шотландию перед самой их свадьбой (сейчас это была ее свадьба, но Хэт была не в настроении вдаваться в ненужные подробности) и как ей выпутаться из ситуации, в которую она себя загнала?
– Принести вам одеяло? – спросил юноша, обнаруживая безупречные манеры.
– Будьте добры, – промямлила Хэт. Ожидая его возвращения, Хэт утешала себя тем, что ей хотя бы не нужно тревожиться насчет юноши – он явно не придавал всему этому никакого значения. Убедившись, что он вышел из комнаты, Хэт принялась энергично высвобождать запястья из узлов, с помощью которых привязала обе свои руки к кровати. Она знала, что ноги развязать нетрудно, но сначала следовало освободить руки. Хэт убедилась, что перестаралась: запястьям стало больно, а освободиться не удалось. При мысли о том, какой допрос учинит ей Миш, когда увидит следы на руках, она застонала: ее подруга ни за что не поверит в то, что она шутки ради ходила в садомазохистский клуб.
– Вот, – сказал юноша, входя в комнату.
Он прикрыл чем-то Хэт. На ощупь это показалось влажным спальным мешком. Хэт была убеждена, что теперь похожа не на неотразимую сексапильную богиню, а на старую проститутку с последней страницы журнала, который прячут от детей. Она понимала, что без помощи ей не высвободиться, и, похоже, он тоже это понимал, но, поскольку он был так юн, ей самой придется просить о помощи, а не ждать, когда он предложит свои услуги.
Спустя полчаса освободитель и несостоявшаяся сексуальная рабыня пили чай в скудно обставленной гостиной. Хэт, вполне одетая, умоляла юношу ничего не говорить Джимми. Она старалась говорить с ним по-взрослому, без истерики.
– Не беспокойтесь, прошу вас. Не скажу, да я бы и не знал, с чего начать… никому не скажу, – говорил юноша, глядя в пол.
Хэт верила ему. Возможно, думала она, содрогаясь от стыда, он и думать об этом не захочет, пока жив. Она улыбнулась и в первый раз внимательно на него посмотрела. Как выяснилось, он был двоюродным братом Джимми и в Лондон приехал для последнего собеседования в школе искусств, в которую надеялся поступить. Ему было лет девятнадцать, лицо свежее, и он был очень мил. Хэт ужасно захотелось крепко прижать юношу к себе за то, что он спас ее и обещал хранить тайну, но больше всего за то, что он такой приятный, воспитанный. Хэт пришла к выводу, что, к счастью для нее, его мать проделала безукоризненную пресвитерианскую работу, позаботившись о том, чтобы, оказавшись наедине с обнаженной незнакомкой, ее сын немедленно отогнал все плотские помыслы и заменил их практическими. Она молила Бога, чтобы это приключение не отпугнуло его навсегда от женщин.
Слезы буквально лились из глаз Миш. Она держалась за живот и между приступами хохота хватала ртом воздух. Хэт терпеливо ждала, когда у Миш кончится истерика, которую сама же Хэт и спровоцировала, рассказав ей о своей попытке явить себя в неотразимом виде. Она ожидала, что Миш отреагирует так: либо задушит ее, либо увидит смешную сторону, тем более что и для того и для другого было достаточно оснований.
Хэт без всякого негодования смотрела на свою подругу, поскольку привыкла к тому, что Миш питается ее неудачами, особенно в последнее время, когда она поставляет ей самые пикантные ситуации.
Наконец бурное веселье Миш улеглось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27