То, что сам господин рот провел войну за письменным столом, предоставив воевать другим, было бы не столь уж существенно, если бы не один очевидный факт: все события списаны с чужих слов. География Польши и Украины в романе Рота не имеет ничего общего с реальной картой Европы, с которой он мог бы, между прочим, свериться. Русские и нацисты напоминают персонажей, сошедших со страниц комикса. Американцы слишком стереотипны. Автор увяз в сугробах фолкнеровского языка, а его гнев по поводу нечеловеческих страданий, через которые проходят простые солдаты, выражен весьма фальшиво. У Мейлера стилизация под Дос Пассоса, по крайней мере, служит художественной цели автора – у господина Рота она делает роман еще более тяжеловесным. Книга Рота тяжела еще по двум причинам: она неудобоварима и не дает пищи для размышлений. На фоне могучей прозы Мейлера она выглядит пустышкой для младенцев. Господину Роту придется подождать следующей войны хотя бы для того, чтоб убедиться: настоящий снег не похож на резаную бумагу».
Рецензия не удивила Беатрикс. Заглянув как-то в письменный стол мужа, она нашла газетные вырезки, присланные издателем. Только в рекламных объявлениях о романе говорилось что-то лестное. Но в голове Рота уже зрел замысел второго романа. Это случилось после разговора о золотом самородке, который его фантазия превратила в семейное проклятие. Беатрикс была уверена, что Ирвин ошибся в выборе занятия. Однако ему это пока не мешало. Отец заявил, что готов снабжать их деньгами еще год, но если сын не добьется литературной славы по истечении этого срока, ему придется занять должность в отцовской компании. Жить с Ирвином было очень тяжело. К тому же Беатрикс маялась от безделья, занимаясь только надзором за приходящей прислугой, негритянкой, которая напевала на кухне, причем вечно фальшивя. Эхо ночных ссор молодой пары гулко разносилось по большой квартире. Беатрикс превратилась в боксерскую грушу, на которой Ирвин вымещал обиды за литературные неудачи. Затем, немного разрядившись, он терзал ее на двуспальной кровати, накрытой кроваво-красными простынями, а в довершение требовал, чтоб и она сделала ему больно.
После истязаний обессиленная Беатрикс лежала в мягком широком кресле и просматривала старые номера «Тайма». По телевизору показывали Рея Милланда в «Потерянном уик-энде». Ирвин тем временем совершал свой ежевечерний обход баров. Она уже решила, что терпеть его далее не намерена.
В разделе зарубежных новостей Беатрикс наткнулась на заметку о валлийских националистах. Писали о комическом фарсе, разыгранном ими на средневековых развалинах. Меч был извлечен из каменных ножен с большими затруднениями, что неудивительно, ведь вытащил его оттуда не сам король Артур, а пьяный валлиец, во всеуслышанье объявивший себя законным наследником легендарного короля. Эта комичная церемония вполне соответствовала мертворожденной идее валлийской независимости, тем более что новоявленный Артур упал носом в грязь прямо на глазах у собравшейся публики. Уэльс давно уже является неотъемлемой частью Великобритании (в сноске точно указывалось, как давно), что было официально закреплено восхождением валлийских Тюдоров на британский престол. Все это выглядит пародией на требования Ирландской республиканской армии, которые все-таки можно счесть законными, и сильно отдает романтикой, так свойственной валлийцам.
Пьяный Ирвин вернулся домой поздно. Он пробормотал что-то нечленораздельное и, спотыкаясь, отправился в туалет, где его стало громко и мучительно рвать. Явившись в гостиную в испачканном бирюзовом свитере, он поставил пластинку Брамса. При первых звуках «Вариаций на тему Гайдна» он оживился и потребовал ужин.
– В холодильнике есть курица, – сказала Беатрикс.
Он стал отчитывать жену за то, что она до сих пор не научилась готовить. Почему он должен есть холодное куриное дерьмо? Затем, с не свойственными ему, наигранными еврейскими интонациями и акцентом, он заявил, что раз так – пусть тащит свою гойскую жопу в постель и готовится к хорошей вздрючке, по через минуту он грохнулся на пол. Пластинка застряла на одной музыкальной фразе и без конца ее повторяла. Беатрикс выключила проигрыватель, набросила на мужа одеяло и отправилась спать.
Зачем она вышла за него? Наверно, ее женская природа устала повелевать и захотела покориться. Ирвин все еще нравился ей в постели, по крайней мере в трезвом виде. Но Беатрикс недаром изучала в университете экономику: она понимала, что проценты с вложенного ею капитала неуклонно падают. Американцы считали, что сексуальная гармония – необходимое условие для супружества, а новая сексуальная связь – достаточный повод для развода. Уйти от Ирвина было нетрудно, но ей казалось, что это слишком простой и не совсем честный выход. От матери с отцом она усвоила урок супружеской верности до гробовой доски. Она знала, что мать готовится дать клятву верности другому в той стране, где на развод, как и на брак, смотрели с большевистским цинизмом. Стопроцентная англичанка Беатрикс стала замечать, что в Нью-Йорке, где выходили русско-еврейские газеты, русская половина ее существа проявляла себя все больше. Отсутствие еврейской крови спасало Беатрикс: ей были неведомы чувства вечных изгнанников, Она хотела работать и уже начала получать письма с предложениями из Вашингтона – вероятно, с подачи Юрия Петровича Шульгина. Более заманчивое предложение пришло из Манчестера от профессора Намьера: для нее есть место преподавателя советской истории в родном университете. Разочарование по поводу брака с бездарным писателем оказалось не таким уж глубоким. Вкусив прелестей семейной жизни, она перестала ими дорожить. Пожив в Нью-Йорке, который здорово отличался от остальной Америки, нашла сто более скучным, чем Манчестер. Теперь ей нужна независимость, а значит, деньги.
Беатрикс услыхала, как Ирвин, кряхтя и спотыкаясь, пробирается в спальню. Он долго не мог нашарить выключатель, одежду разбросал по полу. Раздевшись донага, он подошел к ней, гордо демонстрируя свою мужскую состоятельность, и попытался взять ее сзади, но она его резко отпихнула: «С меня довольно, хватит!»
Я читал тот же самый номер «Тайм» значительно позже, сидя в офицерской столовой в Тель-Авиве, и думал о Беатрикс. Потом раскрыл лондонскую «Таймc», где обсуждались этические аспекты кражи из ленинградского Эрмитажа. В целом хищение национальных сокровищ – тема деликатная. Вопрос о подлинности и исторической ценности похищенного меча не затрагивался, хотя предпринятый в Англии лабораторный анализ деревянных пожен подтвердил их древнее происхождение. В статье поднималось несколько этических проблем. Являются ли хищение государственной собственности и обычная бытовая кража равными по тяжести преступлениями? Валлийские националисты с гордостью заявляли о возвращении национального достояния бриттов из России, которая, в свою очередь, считала меч одним из военных трофеев. Советское правительство было возмущено хулиганской выходкой Запада, требовало от Великобритании привлечения виновных к ответственности и в связи с этим наложило арест на ряд шедевров Национальной галереи, присланных в Москву в рамках программы дружественного культурного обмена. Автор статьи, некий П.Дж. Тревельян, считал, что британское правительство должно согласиться с требованиями Советов, но выступал против коллективной ответственности за воровство. Сумасбродная выходка частного лица не должна повлечь за собой политических осложнений, но кража есть кража, где бы и кто бы ее ни совершил, так что Британия обязана приложить все усилия для розыска принадлежащей дружественному государству собственности, тем более что ни одно здравомыслящее правительство не захочет наживать потенциального врага в лице Советского Союза.
Статья в «Дейли мейл» отражала противоположную точку зрения. В ней, как и в других популярных изданиях, придавалось огромное значение возвращению Экскалибура на британскую землю, хотя все газеты, и в первую очередь «Дейли мейл», писали об Артуре как о короле англосаксов и дружно настаивали на том, что его меч, один из символов британской нации, должен находиться в Вестминстерском аббатстве. О валлийцах даже не упоминалось. Вся эта история показалась мне нелепостью. С другой стороны, что значил бы для народа Израиля Ковчег Завета, если бы он все еще существовал? Деревянный ящик с двумя каменными скрижалями, который левиты унесли с собой после взятия Иерихона? Потом он попал к филистимлянам, которые выставили Ковчег на алтаре своего храма в Азоте. В конце концов Ковчег поместили в святая святых храма Соломона. Владеть такой реликвией – честь для религиозного народа, отстаивающего свои права. Может, и вправду Каледвелч имеет огромное значение?
Валлийское название «Каледвелч» всплыло в пригороде Ньюпорта. Эдвард Гоулайтли, англичанин, управляющий верфью, выходя из машины на Сент-Вулос-авеню, был захвачен в качестве заложника четырьмя неизвестными в масках, говорившими с валлийским акцентом. Сначала он решил, что это розыгрыш. Он недавно вернулся из отпуска в Италии, где захват заложников с незапамятных времен считался делом обычным, но кто бы мог подумать, что такое возможно в тихом Южном Уэльсе. Заложнику завязали глаза и увезли в машине, стоявшей около его собственного дома. Ехали долго, неизвестно куда. Когда повязку сняли, он увидел, что сидит у разбитого окна в грязной кухне, освещенной единственной лампочкой без абажура, в окружении "похитителей.
– Мы вынуждены были на это пойти, – сказал один из них, не снимая маски, – вы не должны видеть наших лиц, чтоб не распространяться о приметах, когда мы вас отпустим.
– Когда вы меня отпустите?
– Надеемся, что скоро. Все зависит от того, как быстро раскошелится ваша супруга. Эти деньги пойдут на справедливое дело. Наш девиз «Уэльс – для валлийцев».
– Сколько?
– Наши руководители требуют десять тысяч. Это немного, но, как говорится, с миру по нитке…
– Она не станет платить, – просипел пятидесятилетний мистер Гоулайтли, страдавший астмой. – Но даже если и согласится заплатить, какие вы можете дать гарантии? Я слышал, что такого рода вещи происходят, но не здесь.
– Здесь мы только начинаем. Она заплатит, будьте уверены. Хотите чашку чаю? Простите, ужина предложить не можем. Вы ведь в это время ужинаете, верно? Придется ограничиться сухариками.
– Должен вас предупредить, – сказал мистер Гоулайтли, – что я диабетик.
– Значит, сахару вам в чай не класть?
– Это значит, что мне необходимы инъекции инсулина, если вам известно, что это такое.
– Знаем, слыхали, верно, Джек?
– У младшего Робертса то же самое. Ему тоже уколы нужны. Сбегаешь в аптеку, приятель?
– У вас нет рецепта, – сказал мистер Гоулайтли.
– Да, жаль. И доктора поблизости нет. Придется обойтись без уколов.
– В таком случае получите труп вместо денег, – сказал мистер Гоулайтли.
– Вот это нам ни к чему. Почему мы должны вам верить? Может, это хитрый ход.
– Не хотите – не верьте. Скоро сами убедитесь.
– Да, неудачный мы сделали выбор. Что скажешь, Джек?
– Завяжите этому придурку глаза и отвезите его туда, где мы его взяли. Первый блин комом. Не всегда же везет.
Валлийцы пока еще не очень понаторели в деле террора, но начинали делать успехи на этом поприще. Доктор Льюис, единственный дневной посетитель трактира, пересказывал Реджу статью в «Вестерн мейл» об ограблении ломбарда в Тредегаре. Хозяин-еврей хотел ударить одного из грабителей чучелом аллигатора, но, замахнувшись, упал замертво – от инфаркта.
– Вы неважно выглядите. Надо вам прописать что-нибудь тонизирующее, – сказал доктор.
– Да нет, я себя нормально чувствую, – ответил Редж.
– Что значит нормально? Вокруг теперь все ненормально. Куда мы идем, черт его знает. Мы не видим будущего, а прошлое окружаем романтическим ореолом. Живем в атомную эпоху, но никто толком не знает, что это такое. Разжигаем войны по мелочам, потому что боимся большой войны. Слишком много малых народов требуют независимости, а принимается в расчет мнение только двух держав. И этот ваш нелепый романтический поступок. Какое нам дело до короля Артура, даже если он и существовал когда-то? Вы вообразили себя титаном в духе Микеланджело, разящим мечом язычников, посягнувших на римское христианство. Кстати сказать, христианство довольно безнравственное, с вечно враждовавшими друг с другом епископами и императорами. От великой империи не осталось ничего, кроме прогнившей системы. Рим лихорадило от безденежья, пороков, восстаний рабов. Империя была обречена. И варвары ее одолели, так уж распорядилась история. Потом и они приняли христианство – выходит, король Артур зря старался. Кельтам была отведена только одна роль в истории – передать слово Божие тевтонам. Британские кельты не способны править самостоятельно, шотландцам с ирландцами это тоже не по плечу: они романтики и балаболы, им лишь бы пить да петь. А король Артур, в существовании которого лично я сомневаюсь, скорее всего, страдал сифилисом и в бой ввязался, чтоб быстрее свести счеты с жизнью. Заранее ведь знал, что проиграет. Тьфу.
– В те времена сифилиса еще не было, – заметил Редж.
– Все одно: старая развалина и рогоносец. А поиски святого Грааля и священного копья – не что иное, как сказки о снадобьях от неурожая и импотенции.
– Вам бы на митингах выступать.
– Кто, по-вашему, выковал меч для Аттилы, или Артура, или для любой другой бряцающей оружием свиньи? – не унимался доктор. – Кельты сами захватили эту землю и загнали ее коренных обитателей в рудники, заставив ковать оружие для новой расы господ. Их низкорослые смуглые потомки до сих пор клепают велосипеды. Гунны ни в какое сравнение с кельтами не идут – жили грабежом, жрали конину, пили кобылье молоко, ремесел не знали, только насиловать и убивать умели. А теперь эти самозванцы «Сыны Артура» размахивают ржавым мечом во имя мифической эпохи, в то время как, повторяю, единственной серьезной проблемой является противостояние между янки и русскими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51