Шоукросс направился в ризницу.
– Небось там ящики с вином для причастия. А может, и настоящая огненная вода, что монахи гнали.
Но в ризнице лишь суетилось семейство мышей, доедая хлебные крошки.
– Тоже Божья тварь, – умилился Шоукросс. – Жизнь продолжается, несмотря на войну и запустение.
Он еще раз окинул церковь наметанным глазом. Слева от алтаря, под хорами (органа в церкви не было, значит, здесь звучали григорианские песнопения) они заметили сводчатую дверь.
– Это ход на колокольню. Давай поднимемся, может, увидим оттуда наших непредсказуемых, грубых, но славных союзников. И если колокола не переплавили на пушки, я просто обязан в них зазвонить. У меня аж ладони чешутся. В детстве я воспитывался в братстве Святого Ботольфа. Может, слыхал? В большие колокола звонил, но и этой церквушкой не побрезгую.
Он толкнул незапертую дверь и пошел наверх по винтовой лестнице, за многие века истертой ногами звонарей. Наверху они обнаружили слегка покачивавшийся на ветру бронзовый колокол доброго немецкого литья. Шоукросс нетерпеливо ухватился за канат и, собрав силы, ударил в колокол. Счастье затуманило его прикрытые очками глаза. Гармония чистого звука манила, звала назад покинувших город людей, но – напрасно. Дэн поглядел вниз. По переулку бежал сержант Кобб, за ним, размахивая курами со свернутыми головами, – остальные. А потом он увидел русских.
– Погляди, что ты наделал, – сказал Дэн.
Около пруда остановились автомобиль, похожий на джип, и трехтонка с красными звездами на капоте.
– Пошли вниз. Чувствую, мне сейчас придется говорить по-русски.
Дэн не мог определить звание офицера и позавидовал его меховой шапке, украшенной звездой. В машине сидел гигантского роста русский, который издалека почудился Дэну бородатым, но оказывается, не все русские великаны носят бороды. Он мрачно наблюдал за группой англичан и американцев с курами в руках. Офицер держал наготове пистолет. Капрал Шварц заговорил на идиш, но офицер не опустил оружие. Из кузова грузовика выпрыгивали солдаты в добротных серых шинелях и валенках. Тогда заговорил Дэн. Офицер оторопел, не веря своим ушам.
– Вы не должны говорить по-русски, – прервал он Дэна.
– Это почему же?
– Вы же английский солдат, а говорите по-русски. Здесь что-то не так.
– У меня мать русская, отец – валлиец. Это что, запрещено?
– Никогда ничего подобного не слыхал.
– Теперь услышали.
– Что вы здесь делаете?
– Я думал, что это и наша война, не только ваша, – ответил Дэн. – По крайней мере, воевать мы начали раньше. А сюда мы только что пришли. Мы из лагеря военнопленных, здесь неподалеку. Немцы сбежали, бросили нас. Там полно британских и американских солдат. Что нам теперь делать?
Офицера больше интересовали немцы и их склады. Одному взводу он приказал осмотреть квадратное здание за церковью, предупредив, что оно может быть заминировано. Остальным разрешил для забавы выбить окна и двери в соседних домах и стал благодушно наблюдать, как они принялись крушить все подряд.
– Огонь! Большой огонь, – сказал он сидящему рядом с ним гиганту. И тут же прочел стихи:
Шестьдесят их в ветрожоге,
Смуглых, зло-веселых лиц.
По машинам! По дороге!
На Европу – навались!
– О чем это он так складно лопочет? – спросил Дэна сержант Кобб.
– Похоже, стихи читает. Я понял, что у него в отряде шестьдесят смуглых и веселых парней, которые сейчас рассядутся по машинам, поедут в Европу и разнесут все на своем пути.
– Да они же только что вылезли из машины, дурень, к тому ж они и так в Европе, Россия же в Европе – или нет?
– Ну, это же не взаправду, сержант. Так, поэзия.
– Поэзия, говоришь? – Сержант плюнул на заледенелую мостовую.
Гигант протиснулся в дверь автомобиля и, прихватив канистру бензина, устремился к ближайшему дому. Тут-то стало ясно, что значит «большой огонь». Пламя вырвалось на заиндевелую траву у пруда. Увидев возбужденных, перепачканных сажей русских, Дэн понял, что значит «зло-веселые лица».
– Возвращайтесь в лагерь, – сказал Дэну офицер.
– А что мы есть будем? Друг друга, что ли?
– Ничего, поголодаете чуток, не помрете. Ленинград не так голодал.
– А мы тут при чем? – ответил Дэн по-английски.
В подтверждение его слов сержант Кобб, капрал Моксли и рядовой Леонардино, успевшие ощипать кур, принялись жарить их на большом огне, нанизывая на щепки от разбитых прикладами дверей и оконных рам. Несколько русских, веселых и злых, грея растрескавшиеся руки над огнем, затянули песню, которой их учили приветствовать западных союзников:
– О'кей, Британия энд Россия, о'кей, Ю Эс Эй.
Вся песня состояла из многократного повторения этой строчки. Шоукросс отметил, что поют ее в минорном ключе, и расценил это как дурной знак Он не мог понять, почему русские сидят у огня под открытым небом, а не греются у камина в городской управе, откуда они сорвали флаг со свастикой. На вид переростки-бойскауты, а души у них уже задубели. Дэна это нисколько не занимало: он повернулся ко всем спиной и, пробив каблуком лунку во льду, принялся удить рыбу. В качестве наживки он предусмотрительно захватил с собой кусочек сардины, завернутый в вырванный из общественной Библии листок. В это время русские нашли более ценную поживу – свинью. С громкими победными криками забили ее прикладами и поволокли к огню. Гигант вытащил из багажника ящик водки. Получилась импровизированная пирушка. Западные союзники не были уверены в том, что их пригласят, хотя они первыми застолбили это место. Дэн поймал двух карпов и щуку. русский великан бесцеремонно отобрал у него улов и сожрал, выплевывая кости, сырую рыбу. Вернувшийся с задания взвод ничего ценного не обнаружил, кроме больших ящиков с какими-то бумажками и церковной дребеденью. В подтверждение они притащили с собой два ящика. Крышки и упаковочную солому бросили в огонь. Как рассказывал позднее Дэн, среди трофеев оказалась пара распятий, дароносица и заржавленный меч, который вынули из ветхих деревянных ножен, и один из солдат принялся им размахивать. Офицер без всякого любопытства глядел на кипу старых пожелтевших бумаг. Зато Шоукросс живо заинтересовался ими.
– Это ноты, – сказал он, – чудесная старинная музыка. О, боже, Вольфганг Амадей Моцарт, «Der Hausfreund» – Singspiel. Отдайте это мне.
Но русский офицер оставил все себе.
Пора уже было разобраться, кто здесь хозяин, и лейтенант Свенсон обратился к Дэну:
– Скажите этому офицеру, что немецкая собственность в этом городе переходит в собственность отряда, который я возглавляю. Мы пришли сюда первыми. У нас есть приказ старшего офицера лагеря – конфисковать ценности, оставленные противником.
Дэн, как умел, перевел. В ответ русский разразился длинной тирадой.
– Он говорит, что это их фронт, а не наш, – объяснил Дэн своим. – Мы военнопленные, а не действующая армия. Он говорит, что для нас война окончена и лучше нам не соваться куда не просят. Говорит, что все оставленное немцами добро будет отправлено к ним в тыл. И еще он сказал, чтоб мы убирались в лагерь подобру-поздорову на свои голодные пайки.
– Скажи ему, что за предложение покорнейше благодарим.
Дэн снова перевел. Русский вежливо кивнул в ответ, но Шоукросс сказал, что таким типам доверять не следует. Ему не понравилось, как русский обошелся с уникальными партитурами. Для него это нацистский мусор, достойный лишь огня. Когда русский офицер листал пожелтевшие бумаги, Шоукросс мог поклясться, что видел автограф Людвига Ван Бетховена – набросок Концерта для клавира.
– Помните те ящики, что везли вместе с нами из Италии? Я уверен, они здесь. Их и разгружали вместе с нами. Были нацистские трофеи, теперь стали советские, – не отставал Шоукросс от лейтенанта Свенсона.
– С этим мы ничего поделать не можем, – ответил лейтенант Свенсон, – этим пусть начальство занимается.
– Да вы только посмотрите, что он вытворяет!
Русский офицер подносил угол горящего манускрипта Моцарта к торчавшей у него изо рта папиросе «Беломорканал». Рядовой Шоукросс бросился к нему, но путь преградили русские винтовки.
– О господи Иисусе, помоги нам, – простонал Шоукросс.
– Сматываться надо поскорее, – сказал сержант Кобб, – по-моему, мы здесь лишние.
– Да, я предполагал, что произойдет что-нибудь в этом роде, – сказал полковник Хебблтуэйт, выслушав вернувшихся разведчиков. – Мы все еще в плену, но теперь у наших славных союзников. Никто нас здесь не задерживает, но куда нам идти? Что касается припасов, полюбуйтесь, чем нас осчастливили. – На земле перед офицерским бараком выросла горка из консервных банок. – Я почти ничего не понял из того, что говорили любезно посетившие нас союзники, но и они, конечно, вряд ли поняли меня.
Дэн повертел в руках консервную банку явно американского происхождения, с грубо наляпанной русской этикеткой поверх первоначальной, и сказал:
– Это свиная тушенка, сэр. Моя мать всегда говорила, что порядочные русские не станут есть свинину, если в ней нет лаврового листа. Наверное, янки туда лаврового листа не положили, вот русские нам ее и спихнули, сэр.
– Ясно. На те, боже, что нам негоже. Ладно, пойдемте в тепло. Как говорится, будет день – будет пища.
На следующее утро Дэн напек пирожков с начинкой из свиной тушенки для своих двенадцати соседей по бараку. Погода к лучшему не изменилась. Фронт подходил все ближе. Полковник Хебблтуэйт не приказывал трубить сбор, однако около полудня все вышли из бараков: по заледенелой дороге к лагерю подъехал джип с двумя русскими офицерами.
– Хорошенькое дело, посдирали все приметы американского происхождения джипов и теперь на них разъезжают. Да еще красными звездами разукрасили, будто машины в Сталинграде собирали, – возмутился полковник Хебблтуэйт. – Ну что ж, посмотрим, зачем пожаловали.
Русский офицер, высокий мужчина со скошенными к длинному сизому носу глазами, говорил с полковником, недоверчиво поглядывая на переводчика. Алкоголик, наверное, у русских это обычное дело, решил Дэн.
– Сэр, они гонят сюда две тысячи пленных немцев, – перевел он, – и хотят разместить их здесь. Нас просят очистить территорию.
– Ерунда. Мы занимаем эту территорию как представители двух государств. Покажите ему флаги.
Британский и американский флаги висели на заборе из колючей проволоки, как вывешенные сушиться одеяла.
Заявление полковника развеселило русского офицера, и он решил пообщаться с Дэном.
– Я так понимаю, что ты наш, русский, обученный пехотинец. Можешь присоединиться к нам в нашем славном походе на запад. Ты и по-американски и по-английски могешь?
– Нет, я уж лучше тут со своими останусь. Спасибо за приглашение.
– И куда же они предлагают нам двинуться? – спросил полковник Хебблтуэйт. – На север, на юг или к черту на рога, причем в дикую стужу? А немцы, значит, пусть греются под нашими одеялами?
Русский говорил долго. Дэн передал главное:
– Сэр, нам предлагается идти на юг. На севере и на западе мы попадем в самое пекло.
– Да куда на юг-то, пусть объяснит, бога ради?
Русский ответил, не дожидаясь перевода.
– К Черному морю, – озадаченно повторил за ним Дэн, – убейте меня, сэр, если я знаю, где это.
– Силы небесные, он что, рехнулся? – полковник взорвался. – Черное море – это же край света!
– Он говорит, сэр, что не собирается с вами спорить, – снова перевел Дэн. – Это приказ. Мы должны убраться отсюда к завтрашнему утру.
– Господи, да он и впрямь чокнутый. Вы слышали, Пилпел?
– Я полагаю, надо взглянуть на карту, полковник. Мне кажется, нам действительно предстоит чертовски долгий путь.
В бараке Дэна все сгрудились вокруг атласа в энциклопедии Пира, одной из дюжины книг, присланных какой-то частной благотворительной организацией вместе с Библией, специально изданным для военнопленных молитвенником, поваренной книгой и сборником добрых советов с красноречивым названием «Любовь и одинокий мужчина». Рядовой Шоукросс показал пальцем предполагаемый маршрут.
– Мы сейчас примерно здесь, верно? Гораздо южнее, чем Латвия, или Эстония, или бог знает что, – там, наверно, совсем задубеешь от холода.
Собравшиеся так разволновались, что стали отпихивать друг друга:
– Убери башку-то, не видно, да убери же ты свою толстую репу, кому говорят.
– Идем на юго-восток. Ченстохова, Львов, Тернополь, – продолжал Шоукросс. – Когда доберемся до Черного моря, будет тепло, деревья зацветут, красота.
– Да пока туда доберешься, окочуришься на этом долбаном снегу, это же мили и мили, всю зиму!
– А вы смотрите на это как на прогулку от Дувра до Северной Шотландии, просто накиньте еще пару сотен миль, вот и все.
Для многих это был первый в жизни урок географии, но спор разгорелся, как в бюро путешествий.
– А поезда туда не ходят?
– Размечтались! Да все железные дороги взорвали, к чертям собачьим.
– А если и ходят, деньги где возьмем?
В барак неожиданно вошли полковник Хебблтуэйт и майор Пилпел. Все встали.
– Вольно, ребята. Джонс, где Джонс? А, вот вы где. Потрясающе, что вы говорите по-русски. Один на весь лагерь, поэтому пойдете в первой группе.
– Что это за группы, сэр? – смело спросил рядовой Шоукросс.
– Мы должны продвигаться как военное формирование, повзводно, под командованием младших офицеров и сержантов. В первой группе, которую возглавляю я, пойдут старшие офицеры. Джонс нам необходим в качестве переводчика.
– Я бы хотел идти со своими, – расстроился Дэн.
– Вы нам очень нужны, мы не можем позволить себе… э-э… разбрасываться такими людьми.
– Тогда мой барак пойдет со мной, – твердо заявил Дэн.
– Я знаю, – сказал полковник, – что лагерная обстановка ослабляет воинскую дисциплину. Однако сейчас речь идет о жизни и смерти, так что это приказ, Джонс, и я надеюсь, он будет выполнен. Завтра на рассвете всем построиться на плацу, взяв с собой лишь самое необходимое. Нам предстоит долгий поход.
Он вышел, а майор Пилпел, прежде чем последовать за ним, издевательски отсалютовал всему бараку.
После их ухода барак отвел душу: пидор старый, мать его растак, дисциплину ему подавай, кто он вообще такой, послать его подальше – и точка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51