— И что с того? Золотой, чудесный был человек…
Но тут Александра, которую больше волновало собственное будущее, нежели бабушкино прошлое, перебила ее:
— Вообще, мне нужен мужчина, который бы действительно был мне парой. Может, адвокат… Или преуспевающий врач… Или тележурналист…
— Адвокат, по-моему, у тебя уже был. И зубной врач. Который, я помню, очень тебя любил.
— Мама, адвокат вообще оказался гомиком, а зубной с тех пор женился на медсестре!
— На медсестре!.. — пораженная мама замерла. — Ну, это потому, что ты очень капризна и разборчива. Все перебирала, перебирала… Такая красавица, такая умница, и не можешь найти свою судьбу!
— Худенькая только слишком, — бабушка придвинула тарелку с блинами поближе к Сашке. — Кушай вот с вареньицем, домашнее.
— Бабуля! — замахала руками Александра. — Какое — худенькая! Мне Рут заявила, что если я не похудею на три кило, о дальнейших съемках и мечтать нечего!
— Вот видишь, какая у тебя требовательная профессия! — подытожила бабушка. — Гораздо лучше выйти замуж.
Сашка только вздохнула. Немного помолчав, она вспомнила еще одну обиду, всплывшую в сознании этой ночью.
— Кстати, бабушка и мама! Вы обе единственные дочки, и я у вас — единственная. И всем нам предшествовала огромная череда предков — ну, от Евы и до меня. И у всех ведь что-то имелось, у всех женщин обязаны быть какие-то драгоценности. Почему у нас ничего нет? Почему мне ничего не досталось?
— Сашенька, о чем ты говоришь? Мы же в Израиль приехали голые и босые! — не осознала мама экзистенциальной скорби вопроса.
— Вот я и спрашиваю — почему все в мире пускают корни, наживают добро, делают какие-то накопления, передают детям наследство, на худой конец всякие там цепочки, обручальные кольца, дедушкины магендовиды… А мне приходится начинать все с нуля, как будто я первый человек на земле! Кто владеет сокровищами моих предков, носит украшения моих прабабушек, где мои миллионы? Ничего у меня нет, ни кола ни двора, и помощи ниоткуда! Даже Мурка, и та получила от своих родителей квартиру, на старости лет ее будет ожидать какое-никакое наследство, а где мои квартиры? Где мои бриллианты?
— Сашенька, судьба такая. Мы об этом в молодости даже и не думали!
— У тебя есть кое-что поважнее домов и цепочек, — вскинула голову бабушка. — Мы тебя вырастили настоящим человеком, обеспечили культурное воспитание, прекрасный вкус, дали тебе музыкальное образование. Окружили добром и заботой! Мы привили тебе общечеловеческие ценности.
Александра вздохнула и нежно погладила бабушкину руку.
— Конечно, конечно, мои дорогие… Спасибо за общечеловеческие ценности. Но неплохо бы в придачу к ним иметь и фамильные драгоценности!
Они еще немножко посидели, Елена Семеновна рассказала несколько смешных историй, приключившихся с ее подопечными стариками, бабуля, не то чтобы жалуясь, но все же помянула некоторые из своих хворостей. На прощанье мама и бабушка буквально силой всучили Сашке тысячу шекелей, сэкономленных, понятное дело, по копеечке на самом необходимом. И она — она, блистательная манекенщица, покупающая шмотки на десятки тысяч шекелей, не смогла отказаться: у двух одиноких женщин одна была цель в жизни — помочь ей, своему единственному чаду. Зато Сашка твердо решила, что когда ее дела в очередной раз поправятся, она им купит новый телевизор с большим экраном. Пусть бабушка смотрит, хоть она и слепая.
* * *
В один из первых теплых вечеров начинающегося лета Александра сидела на веранде кафе с видом на подсвеченные стены Старого города и рассматривала заполнявшую кафе публику. В «Синематеке» только что закончился очередной показ кинофестивального фильма, и вышедшие из зала зрители заполнили лестницу и кафе, все толпились и обсуждали картину. В публике было довольно много русскоязычной молодежи — в большинстве своем красивой, модно одетой, выгодно отличавшейся этим от израильтян. Какая-то девушка даже была в маленькой шляпке с перышком, кокетливо приколотой набекрень над пучком на затылке. Девушка была хорошенькая и моложе Александры, и можно было только порадоваться, что она стояла за спиной у сидящего напротив Артема. Александра заметила вошедшую в кафе Мурку, помахала ей, и Мура побрела сквозь людской прилив, волоча за собой Максима.
— Привет, привет! — подружки расцеловались, и представили своих спутников друг другу. — Сашка, как ты потрясающе выглядишь!
— Спасибо, спасибо. Смотри, как на тебе это платьице миленько сидит! — обрадовалась Сашка, признав отдаренную подружке собственную старенькую шмоточку.
У Максима было некрасивое, интеллигентное носатое лицо, и начинающаяся лысина. Он был старинным приятелем Мурки еще со времен совместной учебы в иерусалимском университете, когда изрядная доля свободного времени проводилось в кафетерии гуманитарного факультета, за обсуждением культурных, политических и постельных новостей окружающей жизни. Когда бы Мурка не забрела туда, за чашкой кофе или какао всегда сидело несколько «русим» из подобравшейся на кампусе «русской» компании, которая в те годы, еще до прибытия Большой Волны беженцев из развалившейся империи, была самой блестящей, самой интеллектуальной и самой элитарной группой на кампусе. Это потом уже набравшая силу лавина новоприбывших привезла с собой собственный стиль, обрела собственных героев, и запрезирала провинциальных старожилов, плесневевших в этих палестинах все годы перестройки. А тогда Мурка и ее друзья учили что-то совершенно для жизни ненужное, со страстью читали всю мировую литературу, делились сигаретами и конспектами, и сами презирали аборигенов. Потом самые целеустремленные, или самые простенькие из них? — тут мнения расходились — благополучно одолели курс наук. Среди них были Мурка и Максим. Самые одаренные и любознательные так, наверное, навеки и остались блуждать по путаным коридорам и библиотекам этого тусклого мрачного кампуса, пугая новичков латынью и длинными списками собственных публикаций в научных журналах. Максим забросил показушное студенческое противостояние истеблишменту и пошел на дипломатические курсы, после которых, поработав за гроши в различных отделах министерства иностранных дел, поехал на несколько лет в Польшу, в качестве второго секретаря новоиспеченного израильского посольства, а теперь, дожидаясь очередного почетного и прибыльного заграничного назначения, работал в «Бюро по связям» — инстанции, официально не существовавшей, но неофициально всемогущей. Время от времени они с Муркой встречались в кафе или у общих знакомых, а в последнее время, в связи с ее профессиональным интересом ко всему, связанному с судьбой еврейского народа, и дипломатической деятельностью в России, их приятельство укрепилось. «Натив» («Путь» — так официально называлось ведомство Максима), заведовал выдачей разрешений на репатриацию в Израиль.
— Саша, ты знакома с Максимом? Максим — дипломат, и мы с ним зимой одновременно летали в Москву. Он — обделывал там какие-то грязные дипломатические махинации, подозреваю, что шпионил, а я добросовестно наводила радиопост между Москвой и Тель-Авивом.
Мурка вернулась в Иерусалим уже пару дней назад, но хотя ее по-прежнему ждала пустая квартира, депрессия больше не посещала. Настроение сбилось, идея фикс под названием «Вадим» покинула ее — вдруг оказалось, что все знакомые звонят, куда-то приглашают, что жизнь вполне готова принять ее в общий поток, и тем хуже для Вадима, тратящего эту чудную весну на общество своей мамы.
— А как ты съездила в этот раз?
— Ну, как полагается в командировке — во мне тесными слоями утрамбовались обильные завтраки с котлетками, обеденные трапезы из пяти блюд и торжественные ужины, перемежающиеся коктейлями, чаепитиями и плотными перекусами. На обратном пути с меня не взяли за перевес только потому, что пассажиров взвешивать еще не догадались.
— Мурочка, ты прекрасна как всегда, — галантно возразил Максим, и Александра бросила на него изумленный взгляд: не то чтобы Мура плохо выглядела, но Александра не привыкла, чтобы в ее присутствии замечали других женщин.
— Это из-за того, что обратный рейс из Минска застрял по техническим причинам, и хотя «Эль-Аль» не доверяет местным умельцам, и во все полеты в бывший Союз таскает с собой своего механика, все равно не смогли чего-то там починить, и пришлось ждать, пока за нами не пришлют другой самолет из Израиля, — с удовольствием рассказывала свою эпопею Мурка. — И ждали бы и по сей день, не будь с нами Переса. Уже с ним заодно спасли и нас, бедолаг. Но пока появились спасатели, я на этом темном запертом аэродроме успела так оголодать, что сейчас весь процесс откормки придется начинать сначала.
— А как твой новый друг Шимон Перес?
— Он глубоко впечатлил меня своей важностью. Но на людей он внимания не обращает, только на идеи, в основном, свои. С ним не только подружиться нельзя, с ним даже невозможно общаться. Ему можно только служить, что я и делала — переводила его интервью для НТВ и белорусов. А как ваши дела?
— Во-первых, я снималась для каталога «Уисет», а во-вторых, твердо намереваюсь вести вечер Дня Независимости в Викиной программе. Но больше пока никакой работы не предвидится. Вот посоветуй — как жить дальше?
— Осваивай метод слепой печати на компьютере.
Александра призадумалась.
— Нет, боюсь, не сгожусь. Слепая печать — дело тонкое, сложное, и мама не советует. Мне бы что-нибудь попроще — может, я тоже поеду с вами в Москву, и стану там знаменитой ведущей передачи о сексе.
Максим засмеялся, и настроение у Сашки почему-то улучшилось, зато Артем насупился и некстати встрял в разговор:
— Здесь вообще нет приличной работы, а только начинаешь зарабатывать, тут же лишают всех пособий. Всё делают, чтобы отбить у человека охоту работать. Я вот собираюсь отчалить в Канаду…
Никто не знал, что сказать, но Максим вдруг взъерепенился.
— Вы извините, молодой человек, вы сюда приехали на все готовое, — с пафосом прогнусавил он. — А я ради этой страны, между прочим, рисковал жизнью!
Все уважительно замолчали, даже Мура, которой явно помнилось, что служил Максим в глубоком тылу и без малейшего вдохновения, если не считать практического соображения, что без законченной военной службы никакое продвижение в Израиле было невозможно.
Довольный произведенным эффектом Максим обернулся к Александре.
— Александра, идите ко мне на пару в шпионки, — предложил он, не считаясь больше с непатриотом Артемом. — Мы с вами запахнемся во френчи, наденем черные очки и будем незаметно ходить вслед за Путиным.
— Незаметно, это как раз для меня, — махнула рукой Александра. — Артем, а ты что молчишь? Ведь не найди я работу, именно на тебя падет тяжесть моей кормежки.
— Вот тут-то ты наконец-то и похудеешь до желаемого, — обиженно пробормотал Артем.
Тут у Сашки в очередной раз зазвонил мобильник, а тем временем официант принес питы, соленья, бурекасы, кисленький лебен, щедро политый оливковым маслом и посыпанный затаром, хумус, тхину и салатик из баклажанов с майонезом. Все встрепенулись, застучали вилками, потянулись через стол, стали рвать руками питы.
— Между прочим, Максим меня тогда, в нашей общей поездке в Москву, сильно подвел, — начала Мурка один из рассказов, которыми по традиции делятся с жертвами своего красноречия все путешественники. — Сразу по прилете, в аэропорту, этот галантный дипломат мне говорит: «Давай мне твой чемодан, у меня диппаспорт, меня пропустят без проверки, чего тебе мурыжиться в очереди в таможню». Я, дура, рассыпалась в благодарностях, доверчиво взваливаю свой саквояж, набитый, замечу, кружевным дамским бельем (что же еще повезет с собой сотрудник израильских средств массовой информации?), и иду рядом, бдю.
— Чего? — не понял Артем.
— Как чего? Свой баульчик, глаз с него не спускаю. — Пояснила Мурка. — Представляете себе, меня пропускают, даже не почтив вниманием, зато этого закоренелого наркодиллера доблестные российские пограничники вычислили моментально, и потребовали пройти проверку. Он стал махать своим бесполезным диппаспортом, я семеню рядышком, тянусь к чемоданчику, но мне тут же начальственно говорят: «А вы, гражданочка, проходите, проходите, не задерживайтесь!» и мои пожитки, естественно, остаются вместе с ним. Пришлось мне отправиться в гостиницу «Украину» без трусов, а уж как Максим объяснял российским таможенникам свою потребность в таком количестве женского белья, могу себе только представить!
— Все свалил на геополитические процессы в стране, — отшутился Максим, которому явно не нравился ход беседы.
Надо сказать, что в тот раз Мурка тоже не восприняла ситуацию с тем юмором, с каким преподносила теперь. В этой поездке она принимала участие в попытке Израиля предотвратить продажу противовоздушных ракет «Стрела» Сирии. Соблазненная дипломатической неприкосновенностью Максима, она переложила в злополучный багаж тот компромат, который касался этого дела и был тогда при ней. А после того, как спутника-бедолагу задержали, она ждала его в фойе гостинице, едва ли не сходя с ума от тревоги и за свой конверт и за невольно подставленного ею простака Максима. Когда он, наконец, появился, Мурка набросилась на свой чемодан коршуном. Максим со смехом уверял ее, что никто в ее трусах не копался. В номере Мурка убедилась, что все ее материалы по-прежнему лежали в чемодане, по всей видимости, нетронутые. Несмотря на то, что ничего подозрительного не обнаружилось, риск был слишком велик, и она отменила свои контакты и уничтожила все, находящееся в запечатанном конверте. Потом ей пришлось доложить Арнону, что багаж с его материалами побывал в чужих руках. Арнон сказал, что примет меры. Что он сделал, и мог ли исправить ситуацию, Мурка не знала. Только некоторое время спустя она, одновременно со всей общественностью, узнала, что Сирия-таки получила от России свои ракеты, и полеты Израиля над сирийской территорией усложнились. Смогла бы она предотвратить эту сделку, если бы задуманная тогда операция была ею осуществлена, или это поражение Моссада было от того случая совершенно независимым и неизбежным, она, конечно, знать не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46