Впрочем, помещение посольства было непрезентабельным, женщина-посол производила впечатление обиженной дамы, явно неуверенной в себе, закомплексованной, возможно, потому что по-русски двух слов связать не могла, и весь прием совершенно не дотягивал до обывательских представлений о подобных вещах. Зато следующий полет в Баку расцвел ожидаемой от Востока экзотикой. Пухлые кресла из легкомысленного бордового кожзаменителя в первом классе самолета азербайджанской аэрокомпании светски группировались вокруг столов, так что пассажиры сидели лицом друг к другу. На обед в расписных керамических мисках подали плов с жирными кусками баранины и мозговыми костями. Все это было совершенно непохоже на западные авиакомпании, и Мурке понравилось. Сам Баку встретил путешественников пыльной сухой жарой, огромными щитами, прославлявшими славные деяния Гейдара Алиева и общей атмосферой запустения.
Путешественников вселили в «Хайят» — роскошную гостиницу, существовавшую, по-видимому, только для иностранцев силами самих иностранцев. Персонал был англоязычным, и вообще гостиница являлась оазисом западного сервиса и комфорта, что было плохо, потому что Муркино сердце жаждало оригинальности и восточного колорита. Но, оглядевшись, путешественница решила, что все это очень может сойти за, скажем, английский клуб в Индии или Египте времен колониализма: пальмы, разрисованные керамики, гулкие шаги прислуги, вентиляторы, прохлада и полумрак огромных залов, жужжание мух, резные двери и за ними яркая жаркая пыльная улица с кривой щербатой мостовой.
В первый же день израильтян свозили во все еврейские общины Баку, от ашкеназских до сефардских, где на всех главных должностях уже самоотверженно заправляли иностранные евреи, явно считавшие, что вывоз старинных книг и предметов культа вверенных им общин, и дальнейшая их перепродажа в Израиле и Америке втридорога и составляют их долг спасения еврейских ценностей. По пути делегация проехала мимо огромного здания Иранского Банка, и Мурка прищурилась на него, как на врага. А потом микроавтобус привез израильтян на военное кладбище.
Во время своей военной службы Мура не участвовала лично в боевых действиях. В тот единственный раз, когда она попала под обстрел, она была уже корреспондентом «Га-Ама». Сопровождая очередных американских спонсоров, она полетела на ливанскую границу в городок Кирьят-Шмона, который в очередной раз бомбила Хизбалла. Американцев норовили возить под взрывы, если выпадала такая оказия, так как это весьма способствовало их готовности жертвовать на амбулансы и детские сады. Пока в школьном актовом зале звучали пламенные речи о мировой еврейской солидарности, Мурку неуместная нужда погнала в туалет. В этот момент начались сирены и вслед за ними звуки взрывов. Все спустились в бомбоубежище, кроме нее, бедолаги. До сих пор ей помнился унизительный страх позорной гибели в сортире, со спущенными трусиками. Но на военных кладбищах Муре, к сожалению, случалось бывать и в Израиле, и все же здешнее было непохожим. Ужасали заранее выкопанные, еще пустые, ждущие трупов могилы. Мура не привыкла видеть фотографии на памятниках, и вид молодых лиц ребят, захороненных совсем недавно, бил прямо в сердце. У многих холмиков сидели женщины в темных одеждах. «Матери… — испугалась Мурка. — Какое счастье, что у нас теперь тихо».
В Старом городе они долго блуждали среди множества магазинов ковров и минаретов, за которыми открывался вид на грязную бухту Каспийского моря, полную танкеров. В отдалении от моря тянулись бесконечные кошмарные районы советских новостроек. Сопровождающие завели группу в антикварную лавку, и пока израильтяне хватали Муру за рукав и просили ее помочь прицениться к кинжалам, ее глаз упал на старинный серебряный пояс. Старик торговец по-восточному долго повествовал, какая это дивная, уникальная и бесценная вещь. Но он не учел ближневосточной покупательской закалки Муры. В конце концов антиквар убедился, что в его торговле двуязычная Мурка — человек ключевой, и ему не удастся продать ничего никому другому из ее группы, пока он не договорится с ней, и спросил, сколько она даст за сокровище. В Муркиной сумочке оказалось 130 долларов, и она выложила их все на прилавок. Старик-продавец долго недовольно морщился, но в конце концов поверил, что больше денег у нее нет, и протянул ей вожделенный пояс. Он был тяжеленный, с серебряными пластинами, навешанными на кожу, и с неподходящей пряжкой, тоже серебряной, но явно из другого столетия. Счастливая Мурка сразу повесила его себе на бедра, сама поражаясь, как в преддверии своего разведческого провала она способна развлекаться такой ерундой. Ей подумалось, что иногда легкомыслие — поистине спасительное качество. Остальные израильтяне с ее помощью тоже отоварились по сходной цене различными древними раритетами, и довольные, все покатили в ресторан в караван-сарае.
Их посадили за длинные столы под сводами старинных палат, и мужчины-официанты потянулись вереницей, занося в помещение все новые и новые кушанья. Ужин потряс всех изобилием и вкуснотой блюд. Огромные шампуры с бараньим шашлыком, нанизанные вперемежку с луком и чесноком, стояли, как палки вигвама, воткнутые в гигантское блюдо плова, вокруг красовались всевозможные салаты, травы, долма, изюм, абрикосы, каштаны и множество бутылок вина и пива.
Мура сидела рядом с Юдит, с которой они сдружились еще в общественном туалете Новодевичьего кладбища, когда Мура стойко защищала собственным телом открытую кабинку судьи от взглядов московских старушек, возмущенных надменной щепетильностью иностранок.
В промежутках между бокалами Мурка порывалась завязать с Юдит какую-нибудь мудрую беседу, например, обсудить с ней ее последний знаменитый вердикт.
— Вы собираетесь писать об этом, Мурочка? — насторожилась Юдит, аккуратно, отставив мизинец, расправляясь с кусочком баранины.
— Нет, я просто хочу понять, как можно было оправдать эту женщину.
Юдит, памятуя о благородной помощи в общественном туалете, вежливо, но лаконично ответила:
— Суд обязан принимать во внимание обстоятельства. Есть человек, и есть его обстоятельства.
Мурка настойчиво пыталась сохранить принципиальность:
— Разве люди не обязаны поступать правильно, невзирая на любые обстоятельства?
Юдит неприязненно посмотрела на Мурку и сказала:
— Мурочка, вот вы поживете, и попробуете, и сами увидите, как это у вас в жизни получится. Это не так просто, как вам сейчас по молодости лет представляется.
Поставленная на место Мурка задумчиво щипала виноград. Она утешилась тем, что все же выразила свои принципиальные взгляды, и даже сумела постоять за них, хоть пренебрежительное указание Юдит на ее молодую глупость и было обидным. Зато вся мужская часть группы явно рассматривала Муркину относительную юность в качестве ее основного достоинства, и приходилось утешаться этим.
Застолье длилось долго, но в конце концов утомились даже умеющие поесть израильтяне, и все вернулись в гостиницу.
На следующее утро последовала расплата — Мура проснулась с тяжелой головой и поползла в душ. Как раз в тот момент, когда она вся намылилась, вода течь перестала. Некоторое время помаявшись, и безрезультатно подергав краники, Мурка вытерла полотенцем мыльные глаза, и побрела к бару-холодильничку. На ее счастье там оказалось несколько бутылок минеральной воды, и удалось кое-как смыть с себя мыло, не прибегая и к тонику.
После завтрака все подтянулись к автобусу, и поехали в город Лаки. Чем дальше отъезжали от Баку, чьи предместья смело могли служить иллюстрацией к самым жутким фантазиям футуристов, тем больше нравился Азербайджан Мурке. Пейзаж стал зеленым, на горизонте появились горы, наверное, Кавказ, который она видела впервые в жизни. Мурка размякла под обаянием экзотики: «Кавказ подо мною…», растроганно стала вертеться в голове застрявшая там со школьных лет оборванная строчка, наконец-то дождавшаяся подходящего случая. Рядом с ней сидел местный сопровождающий гид, и они разговорились. Он поведал ей, что, по преданию, евреев в Азербайджан привел с собой в древности один из персидских шахов-завоевателей. Евреи были лично преданными ему телохранителями. «Мудрый был шах, — подумала Мурка. — Всем чужие, и иранцам, и азерам, евреи полностью зависели от его благополучия, и они с шахом верно охраняли друг друга».
Минибус вез их, изредка останавливаясь, израильтяне с любопытством разглядывали попадавшиеся по пути сёла и достопримечательности, заглядывали в придорожные лавки и придирчиво изучали торговый ассортимент. Всюду были иранские продукты и ощущалось иранское влияние. Потом на горизонте в долине они увидели палаточный лагерь азерских беженцев. Мурка искренне удивилась, так как понятие беженцев из этого региона прочно связалось у нее с армянами, но гид стал рассказывать о войне в Нагорном Карабахе, и из его слов выходило, что и азерам явно случалось быть потерпевшей стороной, что подтверждало самый пессимистичный взгляд на все человечество. Вообще говоря, армяне Муре были симпатичны. Как и евреи, они рассеялись по всему миру, и были так же вездесущи и талантливы, у ее семьи еще с московских времен было немало знакомых армян. В Старом городе Иерусалима они жили с незапамятных времен, построив свой квартал вокруг Храма св. Георгия, и продавали в маленьких лавчонках дивно расписанную керамику и изразцы. На протяжении веков этот древний народ умел ладить со всеми, кто владел Иерусалимом, будь то греки, римляне, турки, англичане или евреи. Ходили слухи, что за многие века оседлой жизни в Иерусалиме они накопили под своим храмом несметные сокровища. Сегодня молодежь из общины уезжала в Америку, но старики оставались — хранить богатства, подобно кобре в «Маугли». Но, может, богатств было вовсе не так уж много, потому что когда Израиль разрешил гуманитарный въезд в страну беженцам из Нагорного Карабаха, сами армяне брали их на поруки со скрипом и чрезмерной щедрости по отношению к своим пострадавшим соплеменникам не проявляли. Израильтяне уважали армян как подобный себе древний народ с тяжкой историей, сочувствовали им по поводу Нагорного Карабаха. Армян, правда, раздражала еврейская монополия на геноцид, и они требовали, чтобы евреи потеснились на лавке всемирно обиженных, но евреи отчаянно доказывали, что никто не сравнится с ними в несчастьях, и пытались армян с этой лавки спихнуть, изо всех сил защищая свою трагедию от умаляющих ее сравнений и унижающих подобий. Правда, с учетом цыган, камбоджийцев, суданцев, руандцев, боснийцев и бангладешцев клуб жертв геноцида к концу века стремительно утрачивал свою эксклюзивность, и даже этот повод для взаимонепонимания терял свою остроту. И все же, обладая богатой криминальной фантазией, Мурка заподозрила, что в данном контексте какой-нибудь компромат на армян мог бы лишить их чистоты жертвенных риз, и тем самым был бы на руку израильтянам… Уж не для того ли прибыли в Азербайджан израильские крючкотворы? Оставалось примечать, интересуются ли ее спутники военными событиями. Все путешествие Мурка глаз с них не спускала. Но израильские законоведы и виду не показывали, что их занимают внутренние междоусобицы кавказских народов, и целый день покорно мотались по древним синагогам и полувымершим еврейским селам, то ли притворяясь, то ли действительно интересуясь только прекрасными пейзажами, вкусными угощениями, и, некоторые из них — Мурой. Встреченные местные жители производили впечатление людей гостеприимных и славных, но все их обаяние не могло заставить ее забыть судьбы армянских друзей — беженцев из Нагорного Карабаха. Но в конце концов, вдалеке от требовательного редактора Мура не претендовала на способность справедливо рассудить чужие народы. Да и существует ли она — совершенная справедливость? Кто прав, и как решить? Оставалось радоваться, что родная страна вылезла из восемнадцатилетней ливанской грязи и что арабы в конце концов смирились с существованием Израиля, и теперь всем ясно, что мирный процесс необратим. Даст Бог, когда-нибудь все улучшится и здесь, на Кавказе. И все же, зачем приехал сюда цвет израильской юриспруденции?
Следующий день в Баку ознаменовался симпозиумом с представителями Министерства юстиции Азербайджана. Мура с нетерпением ждала его, предполагая, что тут-то, наконец, обнаружится смысл таинственной поездки. Следует заметить, что означенная встреча на высшем уровне смогла состояться только благодаря незначительной Муре, поскольку кроме нее переводить было решительно некому. Но и ей пришлось нелегко, так как каждая фраза местных юристов начиналась с цветистых восхвалений президенту Гейдару Алиеву и прославлений его мудрости, демократичности и преданности букве и духу закона. Муре вспомнились цветистые похвалы Ходжи Насреддина в адрес эмира. Ей, конечно, было жалко опускать в своем переводе эти перлы, и тем самым лишать израильтян удовольствия оценить всю демократичность азербайджанского президента и силу народной к нему любви, но и после вышелушивания большинства словесных узоров оставалось немало интересного: о том, как единогласно палата Национальной Ассамблеи поддерживает мудрое законодательство Алиева, о том, что правительство Азербайджана поставило себе целью создать процветающее и прогрессивное общество, основанное на социальной справедливости, защите человеческого достоинства и сохранении прав человека, причем всё это — следуя заветам Шариата. Хозяева с гордостью поведали гостям, что целью законодательства Азербайджана является обеспечение национального единства и равенства между всеми его этническими группами. Израильтяне вежливо кивали в знак согласия и восхищения и задавали «правильные» вопросы. Под конец встречи им были торжественно поднесены в подарок коврики, на которых с великим искусством были вытканы портреты Гейдара Алиева. Тут уж израильские судейские смутились, и от ковриков все же удалось отбояриться, не оскорбляя хозяев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46