Они не слишком настойчиво пытались уговорить Имоджин присоединился к ним. Но она сказана, что предпочитает позагорать. На самом деле, ей просто хотелось побыть одной.
Она лежала на пляже и спрашивала себя, была ли когда-нибудь более несчастна, чем сейчас.
После вчерашнего дня, проведенного в постели, ее загар приобрел рыжевато-коричневый оттенок без всякой красноты. Волосы отливали золотом. Пляж был забит воскресными экскурсантами. Один за другим к ней подсаживались мужчины и предлагали пойти выпить или поплавать.
Она подумала, как долго еще она сможет им отказывать, и тут же услышала бархатный голос:
— У вас пролился лосьон.
— А, ступайте вы, — выпалила она и увидела загорелое грешное лицо Антуана Делатура.
— Антуан! — сказала она, обрадовавшись. — Как приятно вас видеть.
— А мне тебя, ma petite.
Он сел рядом с ней, скользя глазами по ее телу.
Имоджин рассказала ему про Кейбл.
— Она отлично этим воспользуется, — сказан он. — Теперь, видимо, у каждого вырывает соболезнование зубами. Я знаю этот тип. Мими вернулась в Париж, — добавил он, поглядывая на нее краем глаза. — Я теперь одинокий бедняга. Как насчет того, чтобы провести день вдвоем?
Имоджин, вычерчивая круг на песке, решила, что теперь уже не имеет значения, как она поступит.
— Я с удовольствием. Мне только надо сказать другим.
Но по причинам, хорошо ей известным, она не пошла наверх предупреждать Матта о том, что уходит. Вместо этого оставила ему на столе портье наскоро нацарапанную записку.
Несколько часов спустя она сидела с Антуаном на террасе его виллы и пила коньяк. Луна, похудевшая с прошлой ночи, лила на море белый свет. Над апельсиновыми деревьями порхали светлячки. Над темными холмами как дым поднимался Млечный Путь. Развалясь в гамаке, Антуан курил сигару.
День промчался как сон. Они проскакали по песку не одну милю. Они плавали, а потом обедали в четырехзвездном ресторане.
С Антуаном не было скучно. Но хотя он и пальцем не пошевельнул, чтобы до нее дотронуться, она поняла, что он использует выжидательную тактику. На этот раз она имела дело с профессионалом, а не проказником-любителем вроде Гилмора. Это все равно, что проводить вечер в компании тигра.
Он осушил свой бокал с коньяком, загасил сигару и встал над ней, высокий и темный.
— Пойдем в дом.
Неужели это происходит со мной? — подумала Имоджин, садясь на огромную софу, покрытую леопардовыми шкурами. Он соблазнит меня в два счета, а мне словно и дела нет до этого.
Антуан сел рядом с ней. Он положил ей на горло горячую ладонь, потом медленно провел ею по щеке и снял серьгу.
— Хорошая, хорошая девушка. Ты бы хотела, чтобы я полюбил тебя как подобает? — Он быстро снял у нее вторую серыу. — То есть, как не подобает.
О, Господи, — подумала Имоджин, — как в приемной у дантиста! Из звуковых колонок послышалась тихая музыка. Антуан положил ее серьги на стол и начал гладить по голове.
«Ты слишком хороша, чтоб это был не сон. Я не могу отвести от тебя глаз», — пел Энди Уильямс.
Имоджин расплакалась.
— Дорогая, ma petite, пожалуйста, не плачь. Это из-за Матта, правда?
Она с жалобным видом кивнула.
— Я понял, откуда ветер дует. Ну а он что?
— Ничего. Совсем ничего. Он любит Кейбл. Они ссорятся как сумасшедшие, но ты бы послушал, какой у него был голос, когда она прошлой ночью сломала себе лодыжку.
Антуан понимающе кивнул.
— В нем странная смесь. Всегда шутит и делает вид, что не принимает ничего всерьез, кроме лошадей и пари на скачках. А на самом деле многое принимает близко к сердцу. И даже в Оксфорде был однолюбом. Хотя я до сих пор не могу понять, отчего он выбрал эту кошмарную Кейбл. Я завтра еду в Рим. Поехали со мной. Скучать не будешь и сможешь все забыть.
Она уныло покачала головой.
— Это не поможет.
— Я дам тебе роль в своем фильме.
Он снял одну из леопардовых шкур, набросил ей на плечи и. чуть отступив, прищурился.
— Из тебя получится красивая юная рабыня.
Потом они еще пили коньяк, и Антуан достал альбом с фотографиями и начал показывать ей кадры из своих фильмов и снимки его самого и Матта в Оксфорде.
— Я думаю, мне надо возвращаться, — сказала Имоджин.
— Helas. — печально произнес Антуан. — А я еще пока держусь. Думаю, что этой ночью смогy доехать до Милана. Подожди, пока я соберу багаж.
Около гостиницы он ее обнял и щедро расцеловал.
— Милая девушка, скажи Матъе, что я вел себя достойно. Как овца в волчьей шкуре, я бы сказал. Ты уверена, что не хочешь со мной в Рим?
— Нет, спасибо, — сказала Имоджин, покачав головой.
Поднимаясь по лестнице, она удивилась, заметив, что в ее спальне горит свет. Распахнув дверь она увидела лежащего на ее кровати Матта. Пепельница на туалетном столике была полна окурков.
— Где ты пропадала? — спросил он, как хлыстом щелнул.
— Гуляла с Антуаном, — запинаясь, сказала она. — Я оставила записку.
— Сейчас почти два часа, — он встал и возвысился над ней, сверкая почти черными глазами.
— Ты что же думаешь, я тоже дурой сделалась? — сказала она с нервным смехом.
— Эту записку ты написала десять часов тому назад. Я просто хотел знать, как ты провела это время.
— Мы ездили верхом.
— А еще?
— Плавали и обедали.
— Еще?
— Много разговаривали.
Матт потерял терпение. Над ее головой словно гроза разразилась. Крепко ухватив ее за руки, он повернул ее лицом к зеркалу.
— Ты только посмотри на себя.
Ее губная помада была размазана, волосы растрепаны, две верхние пуговицы на платье расстегнуты. Она поспешно их застегнула.
— Просто, он поцеловал меня на прощание.
— Конечно, поцеловал — через десять часов после того, как поцеловал при встрече. А на платье у тебя волосы от меха. Как ты это объяснишь?
Постепенно в ней начинал разгораться гнев.
— Он обернул мне плечи леопардовой шкурой. Он хотел посмотреть, как я буду в роли рабыни.
— Ну-ну… Моральные изъяны ты восполняешь богатым воображением.
— Мы разговаривали. Мы разговаривали! — сказала Имоджин, повышая голос.
— Ты повторяешься, малыш. Ты ведь в самом деле решила с этим расстаться, правда? Сначала ты попробовала с Ники, а когда ничего не вышло, переключилась на меня. Потом попробовала с Гилмором, и когда там тоже не получилось, ты взяла в работу Антуана.
— Я этого не делала! — крикнула Имоджин.
— Ты выбрала не ту цель, — злорадно сказал он. — Антуан уже завтра тебя забудет.
Имоджин побагровела.
— Почему ты не хочешь меня выслушать?
— Потому что мне надоели твои сетования: «О, Матт, Ники так плохо ко мне относится. О, Матт, я так несчастна. О, Матт, я вечная старая дева».
— Пошел вон! — закричала Имоджин. — Что я делаю — тебя совершенно не касается. Только из-за того, что ты привязан к юбке Кейбл, ты не можешь переносить, когда кто-то другой развлекается.
— Кейбл здесь не при чем.
Но она уже была в настоящей истерике. Вся злость и ревность, которую она сдерживала последние несколько дней, вырвались из нее. Она уже не отдавала себе отчета в том, что говорит. Ей в голову приходили самые злые и обидные вещи.
Матт схватил ее за руку.
— Заткнись, заткнись, заткнись!
— Теперь ты повторяешься, — сказала она.
В какой-то момент ей показалось, что он ее ударит. В последовавшем за этим долгом молчании она слышана только его учащенное дыхание и биение собственного сердца. Потом он повернулся и вышел.
Имоджин стояла ошеломленная и напуганная. Как она могла наговорить ему столько ужасных вещей? Она села в кресло и, согнувшись, закрыла лицо руками, и сразу же охнула. На ней не было ее серег. Они были жемчужные и принадлежали ее матери. Они остались на столе в доме Антуана. Надо за ними туда пойти.
Надев свитер, она на цыпочках спустилась вниз. Светила луна, по улицам, шатаясь, бродили пьяные туристы. Дорогу она нашла без труда.
Но идти пришлось дольше, чем она думала. Она прошла мимо двух мужчин, которые посмотрели на нее с любопытством и окликнули. Но она, спотыкаясь, побежала прочь. Наконец она увидела дом Антуана, блестящий, как торт под сахарной глазурью. С фасада все окна были закрыты. Она побежала к противоположной стороне. Если подставить одну из кадок с магнолиями и встать на нее, то можно дотянуться. Когда она уже пробиралась внутрь, внезапно все вокруг осветилось. Кто-то схватил ее за лодыжку и стянул на землю. Какой-то мужчина скрутил ей руку и начал что-то быстро говорить по-французски. Сопротивляющуюся и кричащую, ее довели до патрульной машины и затолкали в нее сзади, где другой мужчина связан ей руки за спиной.
Ее похитили. Она больше никогда не увидит Матта и свою семью. Она начала сопротивляться с новой силой. И только когда машина подъехала к полицейскому участку, она поняла, что ее арестовали.
— Je ne suis pas un воровка, je suis подруга Антуана Делатура, — сказала она толстому жандарму, сидевшему за столом. Но он только засмеялся и велел отвести ее в камеру.
Сначала она кричала и стучала по решетке. После этого явился толстый жандарм и, злобно на нее посмотрев, достал ключи. Его намерения были ясны. Имоджин в страхе отпрянула.
— Oh, non, non — прошу вас, не надо!
— Femne ta queule, encore.
Она села на узкую койку и старалась сдержать всхлипывания. Никто ее никогда не найдет. Она останется здесь на годы, как граф Монте Кристо. Там было страшно душно. Пот катился с нее градом, но она была слишком потрясена, чтобы догадаться снять свитер. Тяжелая ссора с Маттом и ужас ее ареста сильно на нее подействовали, и она не могла унять дрожь.
Время тянулось медленно. Через окошко стал просачиваться свет. За дверью началось какое-то движение. Она услышала знакомый голос.
— Матт! — закричала она.
Он подошел прямо к ней и взял ее за руки через решетку.
— Имоджин, ты в порядке? — лицо у него было пепельного цвета.
— Ой, пожалуйста, забери меня отсюда. Они думают, что я взломщица. Я собиралась залезть в виллу Антуана, чтобы забрать там свои серьги.
Она не поняла, что говорил Матт толстому жандарму. Но он говорил очень медленно и отчетливо, махал перед ним своим журналистским удостоверением, и интонация его голоса даже ее заставила поежиться. Ее выпустили за каких-нибудь две минуты. С плачем она прильнула к нему.
— Все в порядке, ты в безопасности. Все в порядке.
Когда они ехали в гостиницу, было уже светло.
— Как ты меня нашел? — тихо спросила она.
— Как только я успокоился, то понял, что был с тобой чересчур резок. Я вернулся, чтобы извиниться и понял, что ты сбежала. Я немного поколесил по городу, потом подъехал к дому Антуана и увидел, что там кругом полицейские и овчарки. После все было просто.
— Я страшно сожалею, — сказала она, повесив голову. — Похоже, весь отпуск уходит у тебя на то, чтобы вызволять меня из неприятностей.
— Ладно. Я не имел права на тебя кричать. Боюсь, это из-за моего паршивого ирландского норова. Вчера был нелегкий день. Кейбл выступала — дальше некуда. Ники все время дулся. Джеймс с Ивонн едва за глотки друг друга не хватали.
— Бедный Матт. Ты за этот отпуск так и не отдохнул как следует, правда?
Потом она попробовала вернуться к прежнему разговору.
— Мы с Антуаном ничего не делали. Правда, ничего.
— Это неважно. Это твое личное дело.
— Но…
— Оставь это. К чему?
Такая усталая покладистость была гораздо хуже прежнего слепого бешенства.
Глава восемнадцатая
Вернувшись в гостиницу, она сразу же легла, но прежде чем заснуть долго лежала в полузабытьи. Проснулась она во второй половине дня.
Она вяло оделась и пошла в номер Кейбл. Там был полный беспорядок. Кровать была завалена одеждой всех цветов радуги. На полу разбросаны чемоданы.
— Что это ты делаешь? — спросила ошеломленная Имоджин.
— А как ты сама думаешь, что я делаю? Собираюсь, как видишь. Раз уж ты пришла, то могла бы и помочь. Возьми вон те платья из гардероба и вешалки тоже. Эта пакостная гостиница вполне без них обойдется — положи их в чемодан. Нога так болит — сказать невозможно.
Она села на кровать.
— Но куда ты едешь? — спросила Имоджин.
Кейбл одарила ее одной из своих озорных и недобрых улыбок.
— Все дорога ведут в Рим, дорогая. Я еду через Милан.
Имоджин пришла в ужас.
— Значит — к Антуану.
— С первого раза догадалась, — с одобрением сказала Кейбл. — Ты с годами становишься проницательной. Ребл заедет за мной через полчаса.
— Но я думала, ты Антуана терпеть не можешь.
— А, ты про это знала? Ну что ж, я имею право изменить свое мнение. Я никогда не отрицала, что он привлекателен. И он от меня без ума, а это половина дела. Он мне звонил сегодня утром, что-то тараторил без умолку, сказал, что с тех пор как увидел меня в пятницу, только обо мне и думает. Он знал, что с Маттом мне не повезло. Если я приеду в Рим, он обеспечит мне самые лучшие условия. Не забудь те бикини, что на окне сушатся. Он собирается дать мне роль в своем фильме — молодой рабыни.
— А как же Матт?
Кейбл помрачнела.
— Не говори мне про Матта. Мне он уже вот где. Если кто и заслуживает, чтобы его кинули, так это он.
— А что он сделал? — спросила Имоджин.
— Он невыносим — вот что. Вчера весь день был в самом гадком настроении, совершенно не интересовался моей ногой, которая, между прочим, болит нестерпимо. Потом почти всю ночь где-то шлялся. Бог знает, где он пропадал, — думаю, что в этом проклятом казино. Потом заявился утром в самый неподходящий момент — как раз когда я только что приняла еще две таблетки снотворного. Дорогая, положи все эти флаконы в мою косметичку. Вон в тот сундучок. Да, на чем я остановилась?
— Ты только что приняла таблетки.
— Правильно. Ну, в общем была не в лучшем настроении и высказала ему кое-что напрямик. Но очень вежливо, заметь. И знаешь, что он сказал?
Имоджин покачала головой.
— Он сказал: «Когда ты заткнешься насчет своей проклятой ноги? Для всех было бы лучше, если бы ты себе челюсть сломала».
Имоджин закрыла лицо флаконами, чтобы Кейбл не увидела ее улыбку.
— А потом, даже не дав мне ответить ему как следует, сразу же кинулся смотреть какой-то лесной пожар в горах.
В дверь постучали. Кейбл нервно вздрогнула.
— Открой, пожалуйста.
В дверях показшюсь лоснящееся черное лицо. Это был Ребл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29