С детскими рисунками картину роднила яркость красок. Особенно это касалось домов; именно домов — назвать разнообразно и красиво изукрашенные входы в пещеры как-то иначе у Батена не повернулся бы язык, так они были приятны глазу, уютны и симпатичны. И наверняка не только снаружи.Людей на плантациях было не так чтобы много, зато сразу было видно, что в самой деревне жизнь бьет ключом. По улицам сновал' самый разнообразный люд — от детворы до стариков. И каждый был чем-то занят. Особенно много людей было на площади, где сходились межи и тропки и куда спускалась главная улица. Это было единственное не занятое посадками место на террасе. Там, по всей видимости, находился центр всего поселения.Золотари с Батеном направлялись как раз туда.Труса и Волантиса в деревне, видимо, знали хорошо. Чем ближе они подходили к центральной площади, тем чаще их окликали, называли по именам, приветственно махали им руками или просто молча раскланивались, проходя мимо. На Батена посматривали с интересом, но без особого любопытства. Видимо, выделяя его скорее по необычной одежде, не более. А одет Батен для местных был так же непривычно, как они для него. Его широкие, темные шаровары и солдатская рубаха контрастировали не только с белыми одеждами золотарей, но и с короткими широкими штанами и просторными кофтами, подвязанными в поясе цветными кушаками, местных жителей. Женщины были одеты примерно так же и отличались от мужчин разве что большим количеством узоров на ткани.Следом за золотарями Батен прошел через площадь и стал подниматься по улице, мимо входов в дома-пещеры. Идти пришлось недолго. Через пару домов, носивших, как показалось Ба-тену, административный характер, они сошли с мощеной дороги куда-то в сторону и по винтовой деревянной лестнице, украшенной затейливой и необычной резьбой, поднялись на просторную деревянную веранду, увитую какими-то лозами с мелкими, остро пахнущими цветами.— Подождите пока тут, — обернулся Волантис и, не ожидая ответа, вошел в совсем незаметную за свисающими лозами дверь. Точнее — проход в Стену.Его не было минут пять. За это время Батен еще раз окинул окрестности с другого ракурса. Отсюда он увидел незамеченную раньше деталь. К площади действительно сходились буквально все тропки и дорожки. Но из нее выходила одна самая настоящая дорога, хотя и очень короткая. Не более ста ярдов длиной, она наискось отходила от главной площади и уходила влево прямиком к краю террасы, где заканчивалась еще одной площадкой. Движение по ней было оживленным в обе стороны. Что там, на этой площадке происходило, Батен почти не видел — деревья загораживали большую ее часть. Но, судя по грузам, которые следовали по дороге, нетрудно было догадаться, что там находилось что-то вроде порта или хотя бы пристани, по которой товары с террасы уходили вниз, а оттуда — интересно, каким образом? — Доставлялись сюда иные, необходимые для жизни товары.— Доброго здоровья, мама Корви, — услышал он за спиной голос Груса и обернулся.На веранде появилась немолодая женщина замечательной наружности. Одета она была, как и все здешние женщины, в блузку и штаны, что казалось немного странным для ее возраста — а на глаз ей было около шестидесяти, — но не выглядело вызывающим. Кроме того, одежда ее отличалась от виденных Батеном до того цветом: те были белого или светло-зеленого оттенка, а у мамы Корви — золотисто-желтого, что, видимо, соответствовало ее рангу.О том, что мама Корви не простая крестьянка, говорило многое. Взгляд, который она бросила на Батена, был испытующе-внимательным, властным — и в то же время в нем проскользнуло доброжелательное любопытство. «Интересно, что ей наговорил Волантис?» — подумал он, поглядев на маячившего за плечом мамы Корви золотаря. Как держался его непростой спаситель, тоже говорило о многом: Волантис вел себя непривычно тихо, не гомонил, не балагурил; а Грус приветствовал маму Корви с таким уважением, которого Батен от него еще не слышал. Да и сама она держалась так, словно была здесь главной и все и вся вокруг принадлежало ей.— Здравствуй, здравствуй, голубчик, — приветствовала она Груса. — Пойдемте-ка в беседку. В дом я вас не приглашаю, больно вы, ребята, пахнете неаппетитно. За неделю не выветрится. Да к тому же с подарочком оттуда. — Она ткнула пальцем вверх.Голубчики не обиделись, видимо, привыкли к подобным шуточкам на свой счет, и Батен на подарочка тоже решил не обращать внимания.Следом за мамой Корви они поднялись по той же лесенке на крышу дома, в беседку, образованную все теми же лозами, свисающими, казалось, прямо со скального карниза. Тут стоял столик, вокруг которого в беспорядке расположились с полдюжины плетеных стульев.Мама Корви села на один из них — и, хотя стол был совершенно круглым, показалось, что она не просто сидит, а сидит во главе стола — и сделала приглашающий жест.— Значит, так, — заговорила она властным голосом. — Во-первых, спасибо за дерьмо, голубчики. А то мы уж и не знали, что делать. Сезон в разгаре, а снизу ничего не подвозят. Рыба, что ли, у них кончилась? Рыбьей муки почитай что и не осталось, а птичьих базаров у нас поблизости нет. Что бы мы без вас делали, просто не знаю.— Это наша работа, мама Корви, — скромно вставил Грус, а Волантис прибавил:— Я забыл сказать, мама. Мы с Мергусом виделись, он просил передать, что милях в двадцати от вашей террасы, кажется, есть одно место, покинутый птичий базар. Он обещал проверить и провести туда группу, если место того стоит.— Это было бы здорово, — оживилась мама Корви. — Он не сказал, где именно?— Нет, мама Корви. — Волантис с сожалением развел руками. — Он обещал заглянуть к вам через неделю.— Хорошо, — кивнула мама Корви, — вот тогда и поговорим. Теперь о тебе, молодой человек. — Она повернулась к Батену. — Волантис мне все рассказал. Скажу тебе честно, не в моих правилах заниматься благотворительностью, особенно к вам, имперцам. Слишком мало хорошего вы нам сделали. Ну да раз с тобой твои так обошлись, может быть, ты и не совсем плохой человек. Хотя ведь и они просто так кого попадя в нужник не спускают. Может, ты там чего натворил, а? — Мама Корви внимательно посмотрела на Батена; тот не ответил: что он мог ответить — просто молча пожал плечами. Мама Корви продолжила: — Ладно, Небо тебе судья. Кормильцы вот наши за тебя слово замолвили, а я им верить привыкла.Грус, услышав эти слова, заулыбался; Волантис хмыкнул. А мама Корви покосилась на них и прибавила строго:— Правда, не всему и не всегда… Так вот. Сделаем так. Я тебя оставлю у себя. Поживешь, осмотришься. И мы тоже к тебе присмотримся. А как дальше быть — тут от тебя все зависеть будет. Приглянешься, отправлю тебя на ушки с доброй рекомендацией… Ты про ушки знаешь? — перебила она сама себя. Батен кивнул. — Тогда понимаешь, о чем я. А нет — сдам тебя кому следует, пусть с тобой внизу сами разбираются. Не обессудь, милок, но нам своих забот хватает, кроме как со свалившимися сверху молодцами разбираться. А вдруг ты имперский шпион? Или того хуже — душегуб? Или еще чего… Не похож ты на душегуба, правда, но кто вас, имперцев, знает… Вот такое будет мое решение, — закончила она. — Подходит тебе?Батен в третий раз пожал плечами.— У меня нет выбора, — ответил он. — Я понимаю вас. Надеюсь, что смогу быть вам чем-то полезен, хотя ничего в общем-то не умею. И постараюсь развеять ваши сомнения насчет себя.— А ты, голубчик, не старайся, ты просто живи, а кто ты есть — я сама разберусь. — Она хлопнула по столешнице ладонью, словно ставя точку в разговоре. — Значит, так и решили. Сейчас вам всем троим поесть принесут, — обратилась она ко всем, — а там и банька поспеет.— Банька — это здорово! — весело сказал Волантис, потирая руки.
Вечер наступил почти мгновенно и, как почти все здесь, выглядело это странно. Солнце едва скрылось за краем Стены — и вот поселок уже погружен в густеющую на глазах темноту, в то время как Океан и Отмели внизу и небо вверху по-прежнему остаются светлыми и ясными. Если долго смотреть вниз, то можно было отчетливо видеть, как быстро, буквально на глазах, движется, наползая сначала на Отмели, а потом все дальше уходя в Океан, тень. А если внимательно смотреть на небо, то по мере того, как тень подползает к горизонту, можно видеть, как в густеющей синеве начинают зажигаться звезды…Батен смотрел именно на проявляющиеся в небе звезды. Он лежал в гамаке на той самой веранде, где не так давно они вели беседу с мамой Корви, одетый в такие же, как у всех здесь, белые короткие штаны и длинную рубаху, укрывшись легкими одеялами, и впервые со времени своего появления тут по-настоящему отдыхал. Во всем теле после недавнего купания и обильного, сытного ужина была словно разлита приятная истома и ни о чем не хотелось думать. Он и не думал. Просто лежал. Просто смотрел.Просто привыкал.Слегка перекусив с дороги — много есть никому не хотелось, поэтому время до бани провели, попивая молодое, приятного вкуса вино, заедая его какими-то фруктами, — золотари коротали время в разговоре с мамой Корви о чем-то своем, для Батена постороннем. Про него как будто забыли, и он сидел, посматривая по сторонам, пригубливая вино, скромно пробовал фрукты и невольно прислушивался к беседе, мало что понимая не столько из-за необычного акцента, сколько из-за обилия незнакомых слов и непривычных сочетаний слов вроде бы и знакомых, да употребляемых в неожиданных смыслах.Потом была баня. Самая настоящая, хоть и устроенная в пещере. С густыми клубами сухого пара, с душистыми, тоже из каких-то незнакомых веток, вениками, с терпким ароматом какой-то жидкости, которой Грус то и дело плескал на горячие камни печи, и конечно, с непременным прыганьем в небольшое озерцо с невероятно холодной водой; в то же озерцо, выскакивая из со седней дверцы, с визгами прыгали и плескались парящиеся за стенкой девушки, и Грус с Волантисом охотно заигрывали с ними, а те не менее охотно принимали их знаки внимания и поглядывали на скромненько прикрывающегося Батена, которому столь буколические нравы были в диковинку. Словом, баня здесь была в лучших традициях, такой и в Империи не везде сыщешь. Сразу же после бани отужинали по-настоящему: яичница из яиц местной разновидности перепелов, жареные попугаи на вертеле, по-особенному приготовленное сало местного посола, с незнакомыми приправами, огромное количество самых разных овощей — и, конечно, вино, тоже местное, из полудикого винограда… Все эти деликатесы и многое другое, что подавалось на ужине, было вовсе не в честь прибытия Батена. Как он понял из разговоров за столом, где кроме золотарей и мамы Корви присутствовали еще, несколько человек, сливки местного общества, его спасителей почти каждый раз встречали в деревне подобным образом. Их действительно здесь уважали за их малоаппетитную, но необходимую работу. Быть золотарем на Стене было не зазорно, а скорее наоборот — почетно и престижно, вроде как купцом в Империи. И не накладно. Насколько понял по отдельным репликам Батен, Грус и Волантис были не самыми бедными людьми здесь: Волантис имел дом в одной из деревень на Стене и чуть ли не поместье на Отмелях, что тут считалось очень приличным состоянием; а Грус считался очень выгодным женихом. Чем пользовался, кстати, напропалую. Во время ужина он заигрывал со смазливой девчонкой, подававшей и переменивающей блюда, и то и дело выглядывал сквозь загородку беседки, цепляя каждую проходившую мимо девицу, а потом вовсе исчез из-за стола и как был после бани — в белой длиной рубахе, без штанов, отправился в гости, да так еще и не вернулся — вон его одеяла лежат свернутыми в другом углу беседки и даже гамак не натянут. А рядом покачивается застеленный гамак Волантиса, которого тоже нет. Этого сразу после ужина увела в дом мама Корви, которой надо было решить с ним какие-то денежные дела; во всяком случае, она так сказала.А Батен остался один, наблюдать за нарождающимися звездами и слушать вечерние звуки. И привыкать.Впрочем, как раз судя по звукам, могло показаться, что привыкать, собственно, и не к чему, что он находится снова где-то Наверху, в Империи, если не в самой Столице, то уж и не в забытом всеми Богами Шеате, а в каком-нибудь небольшом провинциальном городке, где живут не поморники — ах, извините, таласары, — а простые нормальные люди. Откуда-то доносились легкие, трели флейты и ритмичные удары тамбуринов — похоже было, что где-то неподалеку, не иначе как на площади, танцуют: нестройные молодые голоса напевали что-то бравурное, взвизгивали девушки, задорно смеялись парни. Батену показалось даже пару раз, что в общем хоре он различает громкий голос и хохот Груса, который рассказывал какую-то историю; во всяком случае, Батен слышал, как знакомый голос произнес: «…И тут выхожу я, весь в белом!», после чего раздался особо громкий взрыв смеха. Но поручиться точно он не мог; хотя, с другой стороны, где же Грусу сейчас находиться, как не на общей гулянке? Высматривать себе невесту. Хотя бы на сегодняшний вечер… А девушки здесь красивые, это Батен отметил сразу. Особенно во время купания в озерце возле бани. И нравы тут явно проще, чем наверху, — вспомнить хотя бы то же купание. Или одежду. Все здесь одеты просто и непритязательно — та же Грусова длинная до колен рубаха, даже без подпояски, явно была здесь в ходу у всей молодежи без различия пола. Чем-то вроде повседневного домашнего платья. Кто постарше, для относительно торжественных случаев, вроде сегодняшнего ужина у мамы Корви, или просто в гости, надевали поверх вышитой рубахи разноцветные килты и повязывались тканными серебром кушаками; женщины, кроме того, украшали всевозможным образом свои волосы. Что касается нижнего белья, то если судить по тому, во что его одели — точнее, не одели — после бани, сей элемент одежды у таласар отсутствовал либо был не в ходу.Батен невольно поежился под одеялом, вспомнив про отсутствие белья. К этому тоже придется привыкать. Своей одежды после бани он не видел, и что с ней сталось, не знал. Да и к чему? Разве змея интересуется сброшенной во время весенней линьки шкуркой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69