для товьярцев что краевик, что таласар — одинаково чужаки.Самому Менкару предстояла миссия посерьезнее и поопаснее. Он собирался просить аудиенции у князя Аларафа. На взгляд Аподиса, вместо этого визита, чтобы зря не ббспокоить людей, можно было просто пойти в лесок и повеситься самостоятельно. Менкар полагал, что это не вполне так: сиятельный князь в междоусобице, заваренной Садалмеликами, участия не принимал, придерживался нейтралитета и не был замечен в проявлениях острой неприязни к приверженцам князя Сабика. Сам Сабик имел сведения, что сиятельный князь Алараф ведет себя столь сдержанно лишь на людях, а в узком семейном кругу является горячим противником политики Садал-мелика и лишь близкое родство с Князем-Сенешалем заставляет его оставаться нейтральным.Сложив в уме все эти обстоятельства, Менкар решил действовать осмотрительно и во дворец не соваться. Он попросил у своего банкира рекомендательное письмо к хранителю библиотеки Академии Наук, и банкир, видевший в нем с Аподисом авантюристов, но весьма состоятельных, в просьбе не отказал. Письмо это позволило Менкару много дней подряд, как на службу, являться в библиотеку и до рези в глазах читать все, что касается географии и истории Края Земли и Таласа. Через неделю библиотекарь был уже уверен, что Менкар задумал писать ученый труд о Крае Земли, а все прочие привыкли к нему настолько, что воспринимали его чуть ли не как предмет обстановки.За это время Менкар видел князя Аларафа два раза; князь, хоть и жил теперь в Столице, светской жизни не вел, придворными обязанностями пренебрегал под тем предлогом, что как-то глупо воздавать королевские почести собственному сыну, и отдавал предпочтение ученым занятиям, так что Академию Наук посещал чуть ли не каждый день.Наконец Менкар собрался с духом и явился в библиотеку со шкатулкой под мышкой и двумя письмами в кармане. Шкатулку при входе в Академию Наук он сдал на хранение швейцару, сам же не стал подниматься на второй этаж, где находился читальный зал, а прошел во внутренний дворик и сел на мраморную скамейку у фонтанчика, будто бы отдохнуть.Ожидание было недолгим. Не прошло и пятнадцати минут, как с улицы под арку въехала открытая легкая коляска, запряженная парой лучших серых лошадей, которых Менкар когда-либо в жизни видел. Коляска остановилась посреди дворика, сиятельный князь сошел с нее и отпустил экипаж. Кучер отсалютовал ему движением руки и увел коляску со двора: князь не желал, чтобы лошади дожидались его здесь — не стоило, по его мнению, превращать храм науки в конюшню.Неспешными шагами его сиятельство направился к подъезду; навстречу ему уже спешил ученый секретарь; князь настаивал, чтобы к нему относились как к обычному посетителю, но секретарь не хотел прослыть невежей, и в конце концов возник, как обычай, этот компромисс: секретарь встречал князя где-то на верхней трети лестницы, и далее они поднимались вместе, беседуя почти дружески.Менкар перехватил князя перед самым входом в подъезд. Склонившись, он с самым почтительным видом протянул письмо. Князь, словно так и было уговорено, взял письмо, небрежно кивнул и прошел в двери подъезда.Менкар, мысленно осенив себя знамением, вернулся к скамейке и присел на не успевшее остыть дерево. Вот и все. Оставалось только ждать. Князь, вероятно, принял его за обычного просителя, и пройдет некоторое время, прежде чем письмо будет, прочтено.Впрочем, князь, как оказалось, не был склонен откладывать свою корреспонденцию в долгий ящик.Через полчаса из подъезда вышел служитель, осмотрелся и пригласил Менкара пройти наверх. Менкар попросил служителя захватить у швейцара шкатулку — считалось неприличным посетителям Академии таскать с собой какие бы то ни было посторонние предметы, кроме записей и письменных принадлежностей, и все, что не могло разместиться в карманах посетителя, оставлялось им на входе либо это нес за ним служитель.Князь и ученый секретарь сидели не за массивным письменным столом в глубине кабинета, а за маленьким мраморным столиком у распахнутого окна; на столике стояли графин с вином, вазочка с печеньем и бокалы; на краю лежало развернутое письмо Менкара.Менкар остановился на подобающем расстоянии и отвесил поклон, чувствуя, как тело вспоминает молодцеватость, воспитанную в юнкерской школе.— Господин Аламак, — сказал князь, приветствуя его наклоном головы. — Прошу вас быть по-простому, без чинов. Господин Натх, — легкий поклон в сторону секретаря, — рекомендует вас как довольно серьезного молодого человека, вдумчиво интересующегося наукой.Менкар еще раз поклонился, уже секретарю.Князь указал ему на кресло:— Присаживайтесь. Мне, правда, показалось весьма странным, что человек вашего происхождения, да еще столь молодой, решил посвятить себя науке. Вы ведь краевик, не так ли? Крае-вики, насколько я знаю, предпочитают военную карьеру.— Совершенно так, ваше сиятельство, — подтвердил Менкар. — Однако дело в том, что военная карьера для меня закрыта. Мне дал чин поручика князь Сабик, я воевал на его стороне и только милостивое разрешение его высочества Князя-Сенешаля позволило мне без опаски вернуться на родину. По счастью, у меня есть некоторые средства, и я могу позволить себе жить так, как мне хочется. Пожалуй, я не стал бы говорить, что мои занятия наукой так уж глубоки, как утверждает высокочтимый господин ученый секретарь. Скорее меня просто интересует все, что связано с Краем Земли и Таласом. Боюсь, к занятиям чистой наукой я неспособен, и мои исследования несут печать сугубой практичности моих предков.Он чуть улыбнулся.Князь покивал.— Все же ваши занятия весьма похвальны, — сказал он. — Должен сказать, что наши ученые не уделяют Краю Земли достойного внимания. Что же касается Таласа, то эта страна представляется жителям Империи совершенно белым пятном. Как раньше писали на картах неизведанных земель, «Страна, где водятся драконы», — добавил князь с улыбкой.—Драконов я там не заметил, ваше сиятельство, — очень тихо, так, чтобы не расслышал глуховатый ученый секретарь, проговорил Менкар.Сначала он подумал, что и их сиятельство князь тоже не расслышал его слов. Или не понял смысла сказанного. Во всяком случае, он не подал виду, что произошло что-то пусть даже чуть необычное, — бокал не дрогнул в его руке, взгляд и улыбка остались нейтрально благосклонными.«Вот проклятие!» — мысленно выругался Менкар, но отступать было некуда.— Смею предложить вашему сиятельству, — начал он, — несколько диковин, о которых я и сообщал вам в письме, — продолжал Менкар как ни в чем не бывало и подозвал служителя, стоящего у дверей.Менкар поставил шкатулку на стол, открыл замочек и откинул крышку. На синем бархате лежали несколько причудливых раковин, раскрашенных самой природой во все краски радуги.— Боги! Что за прелестные создания! — искренне восхищаясь, воскликнул князь. Он взял из шкатулки одну из раковин и повернулся к свету, рассматривая ее с детской непосредственностью.Ученый секретарь вообще-то был совершенно чужд естественнонаучного любопытства и интересовался только королевой наук — математикой, но счел вежливым восхититься вместе с князем формами и цветами, которые порождает порой природа. Возбужденный же увиденными диковинами князь пожелал поподробнее расспросить молодого человека и, не желая отнимать у ученого мужа драгоценное время, пока будет любоваться сими творениями натуры, выразил мнение, что поговорит с молодым человеком наедине, с его, разумеется, секретаря, разрешения. Тот не посмел возразить и, сославшись на неотложные дела, удалился.Когда секретарь вышел, интерес его высочества к диковинам как-то сразу пропал. Опустив на стол раковину, он серьезно посмотрел на Менкара и произнес негромко:— Я тоже не очень верю в драконов, молодой человек. Однако, полагаю, что вы мне можете поведать нечто более любопытное о той стране, в которой вы их не заметили.Менкар снова внутренне осенил себя знамением и, медленно достав из кармана, положил на стол второе из принесенных с собой им писем.Князь мельком глянул на стол и вновь поднял глаза на Менкара.Менкар смотрел на князя столь же прямо. Только в его глазах была еще и затаенная, едва ощутимая грусть,Прежде он ожидал, что в эту минуту почувствует, как дрожат его поджилки, однако сейчас он не ощущал ничего подобного — просто спокойствие, почти неестественное спокойствие и почти постороннее ожидание. Как будто он был зрителем, а не одним из действующих лиц этой сцены.Князь наконец протянул руку и взял конверт. Конверт носил на себе видимые следы долгого путешествия: уголки были помяты и, как ни берег его Менкар, в некоторых местах засалился и покоробился от влаги. Печать, однако, была цела. Князь внимательно рассмотрел ее, конечно же, узнал герб на оттиске, аккуратно сорвал и вскрыл конверт.Читал он с непроницаемым лицом, как будто каждый день приходилось ему читать письма из далекого Таласа от изгнанника принца Сабика, а дочитав, поднял глаза и, прежде чем что-то сказать, долго смотрел на Менкара.Обратись Менкар с подобным письмом к кому-то иному, тот мог либо счесть подобное послание за провокацию, либо склонением себя к предательству, либо… Конец для Менкара был бы один и тот же — неизбежная смерть после долгих и мучительных пыток. Князь Алараф Садалмелик, отец Князя-Сенешаля, провокации мог не опасаться, что же до предательства, то на это у него был св,ой взгляд.— Довольно неожиданно, — сказал князь, когда пауза уже затянулась настолько, что Менкар готов был сам что-то предпринять, чтобы прервать становящееся невыносимым ожидание; помолчал и добавил: — Вы храбрый человек, господин Аламак.Менкар чуть поклонился затекшей от напряжения спиной. «Ох как хорошо-то», — подумал он, незаметно разминая поясницу.— Занятно, — повторил князь. — Это на службе… э-э-э… — он замялся, не желая называть имя Сабика, но тут же нашелся, — моему кузену вы разбогатели так, что можете позволить себе заниматься науками?— На этой службе не разбогатеешь, ваше сиятельство, — ответил Менкар. — Князь и его офицеры получают от… от правительницы небольшой пенсион. Это позволяет… ну, по крайней мере, не голодать и не ходить в обносках. А я вдобавок нанялся матросом и плавал вдоль всей Стены.— Матросом? — удивился князь. — Вы же отставной офицер.Менкар улыбнулся.— Службы, достойной офицерского звания, мне в Таласе не найти, — объяснил он. — А я не гордый. Мое дворянство недавнее — в роду дворяне только дед и отец. И у нас, краевиков, работа не позор. Сам землю не вспашешь — без хлеба останешься. На Краю Земли батраков мало, каждая пара рук на счету.— Значит, это матросское ремесло принесло вам состояние? — не унимался князь.— Мы, краевики, искони понемногу промышляем контрабандой, — без тени смущения признался Менкар, — а„в самом Таласе контрабанда — вполне законный промысел. Когда я оказался в Таласе, у меня открылись исключительные возможности по этой части. Большие, чем у краевиков, и большие, чем у тала-cap. Грех было не воспользоваться.Князь взглянул еще раз на письмо, которое продолжал держать в руках.— Я дам вам ответ завтра, — сказал он.Менкар встал из кресла и поклонился. Он понял так, что аудиенция закончена.Но князь вдруг остановил его привычно властным жестом руки.— Впрочем, нет. — Князь тоже встал. — Зачем откладывать! Подождите несколько минут.Он перешел за письменный стол, выбрал лист тонкой прочной бумаги и стал исписывать его мельчайшим бисерным почерком, весьма странным у человека столь высокого ранга, кому не пристало экономить бумагу.
Менкар ожидал, что ответ не будет пространным: Сабик в своем письме просил всего лишь о моральной поддержке определенных кругов в том случае, если он надумает вернуться в Империю. Просить князя о чем-либо большем, например, о политической поддержке, он не мог — попросту не имел права.Князь тем не менее писал подробно и обстоятельно, как будто признавал за Сабиком право требовать у него отчета и даже помощи. Князь писал, что признает право Сына Императора настаивать на том, что действия Садалмеликов являются открытым мятежом, и право князя Сабика, как Сына Императора, бороться с мятежниками. Даже теперь, когда мятежники победили, действия князя Сабика вовсе не могут считаться неза конными и таковыми не являются; ведь следует помнить, что Сабик охранял права Наследника — что с того, что Наследник исчез? Князь, как и Сабик, выражал надежду, что Наследник и прятавшая его княжна Сухейль Делено найдутся, и ободрял Сабика тем, что в Столице, а также в центральных и восточных областях все больше и больше видных людей склоняются к тому, что Садалмелики не имели права затевать переворот и узурпировать власть Императора, воспользовавшись смутой. Более того, добавлял князь, его сын, Князь-Сенешаль, разделяет это мнение и вынужден был лишь в силу сложившихся обстоятельств уступить требованиям родни и занять место у трона не из корыстных соображений, а только чтобы предотвратить дальнейшую смуту, грозящую не только гражданской войной или иными потрясениями, а, возможно, и развалом или захватом Империи, что Князь-Сенешаль тяготится возложенными на него обязанностями и ни о чем другом не помышляет, как найти Наследника и передать Престол ему.«Возможно, вы сочтете это лицемерием, — писал князь, — но я лучше иных знаю своего сына и уверен, что в этом стремлении он вполне искренен. Другое дело, что окружающие его Садалмелики будут использовать все возможности, чтобы официально утвердить его на имперском троне, для них это — „вопрос чести“…» Вообще же, сообщал князь, ситуация в Столице тупиковая. В среде сенаторов наблюдается брожение, если не сказать разброд; аристократическая молодежь в открытую бравирует про-джанахскими настроениями; в.стране объявилось десятка два разных самозванцев, якобы чудом спасшихся из замка Ришад, и каждый второй из них утверждает, что он самолично содействовал бегству Наследника. (Читая это позже, Менкар едва не рассмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69