Они купили дом в Конкорде, у нее свой садик, и она пробует все возможные способы, чтобы забеременеть: овуляционные предсказания, вставания, приседания вверх вниз и черт знает, что еще. Все это звучит настолько по-домашнему, что хочется плеваться.– Но она счастлива.– Да, – Алекс помолчала. – Ну что же, еще раз поздравляю. Не пропадай.Она повесила трубку и снова уселась на тахту. Ей не хотелось возвращаться к Бену… Бену… как же его? Боже, она не может даже вспомнить его фамилию. Неужели так и должно быть?Алекс сортировала мужчин, стараясь заставить себя в кого-нибудь влюбиться. Но с каждым из них ее охватывало разочарование. Они были слишком пустыми, слишком эгоистичными, слишком серьезными. Они были слишком несовершенными, со всеми человеческими слабостями.И все же, несмотря на разочарование, Алекс продолжала попытки. По крайней мере, она заново открыла для себя секс. В этот единственный миг наивысшего наслаждения мужчина рядом с ней казался самим совершенством, и она любила его, Только потом она чувствовала свою обделенность, и это заставляло ее вновь вступать в борьбу, подобно стойкому оловянному солдатику, слишком гордому, чтобы признать свое поражение.Алекс встала и пошла назад в спальню. Можно разбудить Беда. По крайней мере, он хоть на что-то сгодится. * * * Той же ночью Меган лежала, уставившись в потолок. Свет из гостиной проникал через щель под дверью спальни, вызывая ее любопытство. Каждую ночь Джексон сидел в гостиной до 2–3 часов, проводя время со своими рисунками и картинами, совершенно забыв о Меган. Вчера вечером она слышала чирканье угольного карандаша.Меган читала, что два года – предел для молодоженов. Два года любви, а потом состояние медового месяца обрывается и происходит превращение в обычную сварливую, не обращающую друг на друга внимание супружескую чету.По мнению Меган, единственное расхождение с теорией заключалось в том, что у них с Джексоном вообще не было окрыленности медового месяца. Хотя, конечно, три дня в Мендочино прошли чудесно. Они с Джексоном обедали в сельских гостиницах, сидели возле потрескивающих каминов, потягивая вино. Они выбирались на пикники на скалистом побережье, бродили по лесам и рассматривали товары в городских магазинах, где Джексон нашел великолепный морской пейзаж для Клементины, а Меган попросила других туристов сфотографировать их.Вспоминая те дни, Меган старалась сохранить в памяти лишь самые романтические моменты и забыть остальную часть медового месяца, когда Джексон занялся живописью. Она глазам не поверила, когда Джексон распаковал чемодан и вытащил 3 холста, краски и кисти. Не говоря ни слова, он оборудовал себе рабочее место в углу гостиничного номера и принялся рисовать по памяти самый прекрасный и интригующий образ Алекс, какой только Меган могла вообразить. Джексон сказал, что хочет отдать портрет Алекс, как только они вернутся домой.Хорошо, она согласна, что это – прекрасный жест, но неужели надо было проводить большую половину их всего-то трехдневного медового месяца, рисуя этот чертов портрет? Неужели нельзя было подождать, пока они не вернутся домой? Когда он, наконец, сделал перерыв, и они занялись любовью, как Меган и мечтала все время, – настоящие муж и жена, навсегда связанные узами брака, – от Джексона так сильно пахло скипидаром, что у нее разболелась голова.И все-таки, в общем, это было незабываемое время. Вероятно, Меган ужилась бы с его красками и запахом, если бы они остались там навсегда, рядом с успокаивающим шумом океана и таинственного леса, вдали от всего мира. Но, конечно, они должны были вернуться домой.Верные своему слову, Алекс и Клементина вычистили их новую квартиру, не оставив ни единого пятнышка. Они отполировали темно-ореховую мебель, доставшуюся Меган от родителей, проветрили белье и даже расставили вазы со свежими цветами на столах и оставили две длинные красные розы на подушках в спальне. Меган была в восторге.Невероятно, но это ее дом. Она его выбрала, подобрала мебель, развесила картины. Она решала, куда поставить посуду, готовила блюда, которые сама выбирала, смотрела телевизионные программы, которые она хотела смотреть. Все сомнения и неуверенность исчезли разом, как только Меган переступила черту, отделявшую ее от самостоятельной, взрослой жизни. Теперь она была равной всем остальным – знающая, полноправная, принимающая решения личность, и ни отец, ни мать не устанавливали своих правил, не навязывали своих решений и не указывали, что ей делать.Если бы Джексон чувствовал то же, что и она, все было бы прекрасно. Но он, когда они впервые переступили порог своей квартиры, казалось, даже не обратил внимания, что именно здесь они начнут совместную жизнь. Оставив чемоданы в прихожей, прошел через гостиную, сбросил красные розы в корзину для мусора, улегся и почти моментально заснул.Позже, сидя за обеденным столом, он отложил вилку и обратился к Меган:– Возвращение домой заставило меня почувствовать, что начинается ужасный мир действительности. С этих пор мне придется каждый день холить на работу, хочется мне этого или нет, приносить домой заработок, оплачивать расходы. Я никогда не смогу расслабиться, умерить пыл, снова стать самим собой.Меган прекратила есть и взяла его за руку:– А для меня действительность – возможность быть с тобой каждый день. Именно этого я и ждала.– А на что мы будет жить?– Не волнуйся, Джексон. Мы можем воспользоваться, в случае крайней необходимости, тем, что на моем счету.Джексон вскочил, резко вырвав руку:– Я не сказал, что нс смогу справиться сам. Я ведь твой муж, не забывай. Мне не нужна твоя благотворительность. Я прекрасно могу содержать нас. – Потом схватил краски и бумагу и исчез на четыре часа, оставив Меган рыдать, пока она нс заснула.На следующее утро Меган проснулась, когда Джексон уже ушел на работу, и первое, что она сделала – положила свой капитал в четверть миллиона долларов на общий счет. Вместе с акциями ее сбережения составляли почти 300 тысяч долларов.Прошло более двух лет с того дня, как они вошли в эту квартиру. По мнению Меган, за эти годы легко можно было пересечь границу от разочарования к счастью, приложи они хоть малейшее усилие. Джексон с отличием окончил Беркли и получил место архитектора в фирме «Бароки Яконович». Год спустя они купили этот домик с двумя спальнями в Конкорде с небольшим (10х10 футов) садиком перед домом и тремя фруктовыми деревьями позади. Она готовила любимые блюда Джексона, душилась духами, которые он любил, безупречно накладывала каждый день косметику, хотя, кроме Джексона, почти никого не видела. Черт побери, она делала все как надо, а он по-прежнему каждую ночь оставался в гостиной, рисуя и раскрашивая свои дурацкие картины, вместо того, чтобы лежать рядом с ней и держать ее в своих объятиях, как поступил бы на его месте любой довольный жизнью мужчина.Иногда Меган казалось, что Джексон ненавидит ее. Это была грубая и безумная мысль, но в глубине души Меган чувствовала, что это гак. Джексон никогда не сделал ничего, что могло бы вызвать подобную мысль. И, конечно, никогда и словом не обмолвился об этом. Он целовал ее по утрам, уходя на работу, и вечером, возвращаясь домой. Он хвалил ее кулинарные способности. Когда они занимались любовью, движения его были методичными, лишенными всякой страсти, но Меган не испытывала ни боли, ни гнева. И только по его глазам она смогла кое о чем догадываться. Однажды Меган вязала что-то для малыша, который когда-нибудь появится у них, – она освоила вязание, подсознательно надеясь, что это поможет ей забеременеть, – и, подняв глаза, встретила пронизывающий, как удар кинжала, взгляд Джексона. Он поспешно отвернулся, но дрожь прошла по телу Меган.Что она совершила? Она читала статьи о том, как сделать брак счастливым, как заниматься любовью, как быть хорошей женой. Она делала все, что только могла, чтобы сделать его счастливым, и иногда, когда он предпочитал ей живопись или свои бумажки, слепая ярость охватывала ее, настолько сильная, ужасающая и несвойственная ей, что Меган была уверена, она поглотит ее целиком.Когда что-то вокруг было ужасным, безобразным или болезненным, Меган часто просто закрывала глаза, отказываясь признавать существование нежелательных вещей, и думала вместо этого о карусели, счастливых детях и мороженом. Чуть раньше в тот же вечер, когда они смотрели с Джексоном телерекламу с участием Клементины, она не могла не заметить, что Джексон, как прикованный, не отводит взгляда от Клементины. Он так напряженно уставился в телевизор, что Меган была уверена, разденься она сейчас догола, Джексон даже не заметил бы этого. Неужели ему нужно вот это? Женщина, которую не волнует, если песок попадет под ее плавки? А вот Меган это беспокоит. Она ничего не могла поделать, если ей что-то мешало.Она слышала, как Джексон стремительно вышел, как звякнули кисти, когда он опустил их в банки перед мольбертом. Меган старалась с пониманием относиться к его искусству. Хотя необходимость выражать себя творчески была совершенно чужда ей, она не лишала его права творить. Позволяла держать в гостиной мольберты, даже когда у них были гости, которым приходилось просачиваться между ними, чтобы подойти к дивану. Она не говорила ни слова, когда он тратил лишние деньги, которые можно было бы положить на сберегательный счет, на кисти, холсты и прочие принадлежности. Меган даже предложила ему взять часть ее денег и купить, что ему нужно. Но это предложение привело лишь к еще одной перепалке.Сколько раз, чувствуя себя непонятой и оскорбленной, Меган была на грани срыва – высказать ему все, что думала – то, что он за всю свою жизнь не продаст ни единой чертовой вещи, что на свете миллионы художников, но менее одного процента из них могут прокормиться своим трудом, что его ночной образ жизни не нормален. Они совершенно не похожи на Кросвелов с двумя детьми, живущих по соседству, или на Руфь и Вейна, что через дорогу, которые смотрят новости в 11 часов и вместе отправляются спать. Неужели Джексон не понимает, как ей тяжело лгать Алекс и Клементине о том, как «прекрасна» их жизнь! Не могла же она признаться Алекс, что та была права, что Меган и Джексон совершенно несовместимы. Господи, почему он не может стать нормальным? Почему не может быть обычным мужчиной?Наконец свет в гостиной потух, и Меган быстро улеглась до того, как открылась дверь. Она наблюдала, как Джексон пробирался по темной спальне. Его силуэт как всегда был совершенен. Широкие плечи, твердая, как камень грудь, мускулистые ноги. Он снял рубашку и брюки, и обнаженный залез в постель, Меган отвернула голову.– Мег, ты спишь? – шепнул Джексон.Она не ответила. Он глубоко вздохнул и повернулся к ней спиной; Меган подождала пока его спокойное дыхание не убедило ее, что он заснул, и свернулась клубочком за его спиной. Когда он спал, он ее собственность. По крайней мере, на эти несколько часов Джексон полностью принадлежал ей. * * * Клементина легла на песок и закрыла глаза. Она потуже завернулась в одеяло, защищающее ее от ноябрьской прохлады, наступившей так неожиданно. Всего лишь час назад небо было почти ясным и чистым. А сейчас солнце спряталось за густым туманом дымчатых и перистых завитков, и в воздухе повис запах плесени, как от затяжного старого дождя.Крик чаек навевал грусть, как будто они тоже испытывали мучительный страх и разочарование и криками выражали богам крушение своих надежд. От их, визгливого крика у Клементины появилось страстное желание услышать беззаботный голос Артура, его легкий смех, и она села. Клементина заметила его в четверти мили от себя. Закатав вельветовые штаны, он бродил вдоль берега, и вода окатывала его ноги. Даже на расстоянии она знала, что улыбка не подергивает уголки его губ, и ни шутка, ни острота не вырвутся из плотно сжатого рта. Он смотрел на воду, но, почувствовав ее взгляд, повернулся к ней. Клементина натянула одеяло до самого подбородка, пока он приближался.– Ты не хочешь вернуться в хижину? – спросил он. – Становится довольно холодно.– Мне тепло.Артур кивнул и сел рядом с ней, скрестив ноги. Зачерпнув полную горсть песка, он смотрел, как песчинки просачиваются сквозь пальцы.– Почему ты не скажешь прямо, Артур, – спросила Клементина. – Почему ты злишься?– Я не злюсь.– Конечно злишься. Я сказала, что уезжаю, и ты разозлился.Он повернулся к ней, улыбаясь, готовясь отделаться шуткой или выдать что-нибудь совершенно необычное из своего запаса, но на этот раз запас дежурных острот иссяк. Улыбка исчезла, и он тоже закутался в одеяло.– Ты права. Я не хочу, чтобы ты уезжала. У меня такое чувство, как будто мы только сейчас начинаем – и твою карьеру, и наши личные отношения.Клементина отвела взгляд.– Я в Нью-Йорке уже четыре года. Слишком многое произошло за этот год. И слишком мало. Давай посмотрим фактам в глаза. Я никогда не стану супермоделью. Телерекламы восхитительны, но этого недостаточно, я должна попытать счастья в Голливуде. Сейчас. Пока еще не слишком поздно.Артур рисовал узоры на песке.– А мы? – спросил он. – У нас тоже нет никакой надежды?Клементина положила ладонь на его руку.– Дело не в тебе. Если я могла бы быть с кем-нибудь, то выбрала бы тебя.– Не болтай ерунду, – вставая, сказал Артур.Светлые волосы хлестали его по глазам, ветер крепчал, предвещая быстро приближающийся шторм.– Неужели ты думаешь, что меня удовлетворят подобные объяснения? Каждый день я пытаюсь придумать новый способ, который заставил бы тебя полюбить меня, избавил бы от этого загнанного выражения в твоих глазах, но ничего не помогает. Я был почти уверен, когда ты согласилась поехать со мной сюда, что хоть это сработает. Но по-прежнему ничего не изменилось.Клементина встала, уронив одеяло. Сердце разрывалось от жалости к нему, к себе, но изменить свое решение она не могла. Она приехала сюда в надежде, что свежий воздух и песчаный пляж облегчат прощальные слова, но они не помогли.– Артур, я…Он бросился к воде, не останавливаясь, пока не достиг ее. Он пробирался сквозь набегавшие волны, и ледяная вода окатывала его до колен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62