.." - пело радио
- Вот и все. Я пришел к тебе, Жанна.
- Поздно, - бросив взгляд на Кирилла через плечо, не отрываясь от работы, ответила она.
- Что значит поздно?.. Но ты же сама ещё месяц назад предлагала... и вот я свободен.
- Нет. Ты пришел ко мне не по собственной воле, не оттого что любишь, ты пришел ко мне оттого, что тебе деваться некуда.
- Но пожалей меня, Жанна!..
- А ты меня не жалел?..
И проверив свою маленькую сумочку - ничего не забыла ли, - встала и вышла из кабинета. Вышла навсегда.
"... теперь ты мне не нужен, не нужен твой футбол, я влюблена навечно в рок-н-ролл..." пел голос Жанны Агузаровой по радио.
"...На скатерти большую млечность...
Так мужественно начала
Я было делать харакири,
Но позабыла, что была,
Слабее всех я в этом мире..."
"Что это было? Что все это было? - с удивлением вспоминала Алина свое путешествие с Фомой, словно фантасмагорический сон, - что?.. Забвение от отчаяния?..
Что она искала? Что нашла? Любовь?.. Тихую месть незатейливому мужу?.. Да что мужу - всему мужскому полу?.. Иную жизнь?.. Сочувствие друга?.. Последнюю яркую, пусть предсмертную вспышку жизни?.."
Вспомнив про то, как оптимистично умирал Чехов, Алина купила бутылку шампанского, пришла домой, поставила её на стол и глубоко задумалась, глядя на нее. Очнулась, попыталась откупорить. Бутылка не открывалась. Со слезами отчаяния, оттого что весь этот мир приспособлен под мужские руки, она срезала пластиковую пробку ножом. Пена залила стол, ополовинив бутылку. Алина лишь усмехнулась на эту неудачу. Налила бокал. Выпила. Закурила. Забыла про уже налитый бокал, взяла новый...
Кирилл открыл дверь своим ключом, прошел в комнату - Алина словно и не жила здесь и лишь на столе стояли пепельница с двумя окурками и два пустых бокала, в центре стола возвышалась странно открытая бутылка шампанского. Это было уж слишком! Что взбесило его - два бокала, явно намекающие на то, что она пила не одна, или так манерно срезанная пробка шампанского - он не задумался. Раздираемый гневом он резко распахнул дверь спальни. Алина спала поверх постели в одежде, свернувшись калачиком, словно ребенок.
- Кого ты здесь принимала?! - растолкал он её. - Едва я за порог, а ты!.. Отдавай ключи от этой квартиры. Живи как хочешь.
Она поднялась и начала сомнамбулически собирать вещи.
- Ты умрешь в одиночестве и в нищете! - продолжал распаляться он, - А я... куплю виллу на Средиземном море, собственный самолет!.. - слов не хватало, он не знал - что ещё перечислить из благ мира сего, так чтобы задеть её.
- Прощай! - тихо сказала она, стоя на пороге с перекинутой через плечо дорожной сумкой.
- Нет. - Ухватил он её за сумку и потянул вниз, так что сумка шлепнулась на пол, - Без тебя все теряет смысл. Не уходи!
- Но я же все равно скоро умру.
- А мне не все равно!
- Все равно, - печально усмехнулась она. - Учись жить без меня.
- Ты никогда не умрешь! - выпалил он ей вслед так, словно проклял.
Да. Алина продолжала жить, перебравшись к женатому двоюродному брату, теснясь в маленькой, оставшейся ей в наследство, комнате, двухкомнатной квартирки. Впрочем, она жила в основном вне квартиры, перемещаясь по городу, как щелкающий моменты жизни инопланетянин-репортер. Научилась жить и ничего не помнить, но при этом все проживать, принимать и помнить.
ГЛАВА 2.
Если работать, работать и работать, неуклонно продвигаясь к своей цели... то тогда ты получишь большого и розового слона! Да уж, это американское представление о возможном прекрасном будущем, которого человек добивается сам, вызывает у нас живущих в России, кривую усмешку. Путь по жизни не бывает прямым. Как бы нам того не хотелось.
Бывший милиционер Минькин отчаянно бомжевал в обнимку с ценной скрипкой. Покупателя он особо не искал, понимая, что не обладает нужными связями, зато сентиментальных дамочек с легендой о деде, гениальном скрипаче, кадрил по началу легко, пока окончательно не спился на их пансионах до полной невозможности.
Теперь он в наглую тусовался у музыкального магазина у Савеловского вокзала, предлагая старинный инструмент за гроши, требовал хотя бы тысячу долларов, но одни шарахались его, другие проявляли интерес, и тогда Минькин начинал сомневаться, требовали показать, но тут происходила заминочка. Все дело заключалось в том, что скрипку он хранил у одной барыбинской продавщицы, а доехать на электричке в один день - туда и обратно не получалось. Взять скрипку с собою боялся - отберут или рассыплется. Да и словно сатана водил его по кругам бомжей, собутыльников и прочей братии, а когда прибывал к своей Маняше, та уж не пускала его на порог. Скрипку вновь предстояло украсть, "или вымолить?"
Озадаченно стоял Минькин на коленях перед её порогом, причитая о том, что она его не любила, поигралась, да выгнала за порог сироту, даже ценности лишила последней.
- И на что ж тебе скрипочка сдалася, оглоед ты поганый, - глумилась над ним, стоя руки в боки Маняша, - Возьми деньги на бутылку и уматывай.
- Да она подороже стоит-то, морда ты не культурная.
- Подороже?! А во сколько ты мне со своею любовью псиной обошелся?! Посчитай! Обойдешься без скрипочки. Скрипочка у меня при деле будет, вот Вовку в музыкальную школу отправлю, чтобы в люди сынок выбился, на него и работаю, а ты давай, проваливай, ты мне имиджу не порти, я теперь палатку выкупила, статус свой повышаю.
Друид! Друид! - уже какую ночь Алина, уставившись сквозь тьму на потолок, звала покойного приятеля, - Друид!..
Но не было ответа.
И вдруг услышала голос, произносящий медленно, нараспев её имя: А-Аля... Алечка...
И сразу, не впадая в страх, заговорила, так, словно это было естественно для нее, - Зачем ты туда ушел?
- Где жил, туда и ушел, - ответил ей голос тихо.
- А скажи... - Анна попыталась сосредоточиться, но чувствовала, как страх, с которым она боролась все же сковывает её дыхание, и вдруг выдавила из себя вопрос, который совершенно не ожидала что задаст, - А Дюрер где?
- Рисует, - вздохнул голос Друида, - Как так, быть Дюрером и не рисовать?
- Где рисует?
- Где, где... в зоне, на Урале, голых ангелов на ножичках.
- А... - Алина хотела ещё что-то спросить, но почувствовала, что все, что не спросит - будет не о том.
- "... чтоб выплавить из мира
необходимость разума
Вселенную Свободы и Любви, - услышала она голос Друида в последний раз.
Я, кажется, схожу с ума, или быть может у меня температура, подумала она и впала в забытье.
ГЛАВА 3.
Алина покорно подняла руки вверх, и позволила инструктору пристегнуть к своему телу парашютные стропы.
- Вы смелая женщина, - сказал он, принимая из её рук расписку, о том, что в случае её неудачного прыжка... одним словом, - винить в своей смерти она будет только себя или погоду.
- Что только не сделаешь по заданию редакции, - мягко усмехнулась она.
- Вы молодец, что согласились прыгать с четырех километров. Это приятнее.
- Да... я сначала хотела прыгнуть со ста метров, как солдаты, но походив по летному полю, поспрашивав, поняла, что это только острое ощущение и все. Все, кто прыгает, говорят мне о чувстве счастья. Я не понимаю, что они имеют в виду. Все твердят одно и тоже, словно нет у них других слов. А что надо нажимать, чтобы парашют раскрылся?
- Ничего. Мы летим с вами в спарринге. За полет отвечаю я. Ваше дело улыбаться. Во время полета - рот до ушей! Это приказ.
- Понятное дело. Насколько я понимаю, меня будет снимать ваш фотограф в полете. А наши парашюты не запутаются?
- Нет - усмехнулся инструктор, - Но улыбаться вы должны, не потому что вас будут снимать, просто, если вы будете лететь с чувством напряженности, со всей важностью совершаемого прыжка, то это напряжение может сказаться на вашем сердце. Так что - первое правило совершающего прыжок - как бы ни было страшно - улыбайся! И страх исчезнет. Наш страх боится нашей улыбки. Иначе, сердце...
- Да... здоровье у меня никакое. Физические силы мои слабы, но энергия!..
Вертолет летел, словно не летел, медленно набирая высоту, он, казалось, завис на одном месте, а земля медленно падала, ухала в пропасть под ним. И уже отдалился аэродром, близлежащие деревеньки, потом как-то с краю картинно-карточно наполз своей схемой город Чехов... Вскоре, показалось, только выгляни, оглядись и увидишь Москву. Маленькую Москву, картой-точкой лежащую на земле, а затем и всю землю. С её маленькими городами, полями, лесными пространствами... Но оглядеться было невозможно едва она высунула руку в открытое окно самолета, как её чуть не вырвало жестким потоком воздуха. Вертолет набрал высоту в четыре километра и как будто завис.
Сидя на лавке, она видела, как один за другим, словно в никуда, в серое пространство прыгают-исчезают парашютисты.
Скоро наша очередь, сказал её инструктор, приподнял её и пристегнулся за спиной, - Давай потренируемся.
Они синхронными шагами на широко расставленных ногах подошли к краю чрева вертолета, она увидела туманную, клубящуюся облаками пропасть и отпрянула. Но отступать было некуда. Спиной она почувствовала словно окаменевшее тело инструктора.
- Мы только потренируемся, - услышала она голос сзади, - Как я сказал надо делать? Повиснуть спиной на мне, поджать ноги сунув их между моих ног...
Она машинально проделала, все, что он сказал, ещё не думая о том, что сейчас надо будет прыгать. Но едва лишь она поджала ноги, как они ухнули вниз головой.
Все человеческие понятия чувства собственного тела мгновенно слетели с нее. Она летела вниз, ничего не видя - лишь какое-то мелькание сквозь защитные очки, летела и чувствовала, как черствый, словно наждачная шкурка, поток воздуха драит её обнажившиеся запястья, голени, лицо. Ледяная шкурка... И тело её словно врезалось куда-то вниз, в жизнь, которая где-то там, врезалось с невероятным упорством и целеустремленностью. И казалось ей, что это не тело - вся она единое "я", - дух материализованный энергией стремления.
- Приготовься, - услышала она чей-то голос, и не поняла еще, как приготовиться, что надо сделать, как что-то рвануло её с невероятной силой, встряхнуло, перетряхнув все члены, суставы, каждый позвонок и... тишина...
Фантастическая тишина, и она, в этой немыслимой тишине, медленно зависла уже вниз ногами.
Мысленно она проверила - имеет ли она ещё свое тело, - да руки ноги слушались её, но все походило на сон, они слушались, словно члены тряпичной куклы под управлением кукловода - тело её болталось в невесомости, в нем не было веса.
Она огляделась - увиденное внизу проникло в неё озаряющей мыслью, "вот так душа, дух спускается с небес, чтобы материализоваться в чем-то конкретном, там на земле. Наверняка я это уже испытала, когда родилась, перед самым своим рождением, и это испытывает отлетающая от тела душа, без сожаления оглядываясь на собственную землю. И не понятно мне сейчас, куда я? Зачем? Что мне через несколько минут придется там делать? В какую облачиться форму?.."
- Здорово? - услышала она голос за спиной.
- Здорово! - ответила она и почувствовала, как голос её звучит над планетой. Огромной, безмолвной планетой. Она ещё раз посмотрела вниз и сказала: - Только мне не понятно, куда мы приземлимся?
Внизу, на огромном зеленом пространстве, точечно виделись, как признаки человеческого корпения, темные пятна, по-видимому, села и деревни.
- Вон, аэродром, - буднично сказал ей голос за спиной. А приземлиться можем, куда захотим.
Она снова посмотрела вниз. "Куда захотим... так и дух выбирает спонтанно, любую из форм своей жизни предложенных плоскостью... так, в принципе, можно приземлиться совсем не в своей жизни, а в какой-нибудь... Мэри Энниной. И стоит ли доигрывать свою собственную, прошлую жизнь до конца, когда жизнь так абстрактна, почему бы ни перескочить из одной в другую..."
Медленно, плоско приближалась земля, увеличиваясь своими обжитыми местами. Вскоре стали различимы чертежи улиц, просек, дорог, конкретно вырисовался аэродром.
Начиналась жизнь.
ГЛАВА 4.
"Я поднимаю тост за победу русской демократии", - прорычал главный за длинным столом в закрытом банкетном зале.
Алина чуть опоздала, и вошла именно в этот момент. Ее пустили в зал по списку, она ещё плохо понимала - в какое общество попала.
На банкет её пригласили по телефону, явно как журналистку. Пригласили, сказав, что банкет будет посвящен "свободе". Какой свободе?.. - может, как по Фоме: "свободе русского оружия" или свободе обезьянки Читы, убежавшей из клетки выездной секции Московского зоопарка?.. Мало ли что могло отмечаться в такие сумбурные времена... Но едва она вошла в зал, как поняла, что здесь дела посерьезней. За столом сидели явно бывшие зеки.
После своих поездок по зонам она мгновенно отличала в любой толпе человека бывшего там. За столом все были оттуда. И явно недавно.
Ей тут же определили место где-то с краю стола между мелким с пролысинами типом и длинным, нескладным, громогласным. Напротив сидел Фома. Они давно не виделись, и она даже обрадовалась ему, забыв то нетерпение, с которым бежала из Екатеринбурга, с надеждой навсегда избавиться от него, как от кошмарного сна, как от жестокого психологического монитора, после которого только в космос...
Фома кивнул ей. Она вопросительно посмотрела на него. Тот вздохнул и пожал плечами. Пришлось самой ориентироваться в неожиданной для неё обстановке.
Впрочем, банкет был похож на обыкновенное русское застолье, которое вот-вот должно было разразиться песней. Никаких словечек оттуда, никакой фени, обыкновенные тосты.
Что они здесь делают, зачем собрались? Думала она, вглядываясь в лица. Зачем позвали нас? Быть может это деловая сходка? Не похоже. Рядом с некоторыми из мужчин сидели женщины. Одеты они были дорого.
Мне теперь никогда не достичь такой модности, опечалилась немного Алина, и тут же прикинула, что дамы одеты хоть и дорого, но как-то не к месту, не к городу, не к этому времени, оттого и безвкусно. Она сидела среди них в своем стареньком тяжелого шелка черном брючном костюме, скорее деловом, чем праздничном, она всегда и везде ходила теперь в нем. Они же в декольтированных длинных платьях - ярких - голубых, красных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54