– К тебе? – запротестовала Дейни.
– Дейни! – В его голосе звучал приказ – и Дейни повиновалась без размышлений. Блейк обнял ее и крепко прижал к себе. Опытный шофер влился в поток машин на Калифорния-стрит и помчал эту красивую пару навстречу судьбе.
В дороге они молчали. Блейк расплатился с шофером, помог Дейни выйти и взял ее за руку, но она вырвала руку и двинулась вперед. Однако едва они оказались в гостиной, он усадил ее на мягкий белый диван, а сам сел рядом и обнял так, что Дейни оказалась в надежном и ласковом плену.
– Радость моя, останься со мной. У тебя был тяжелый день, а одинокая ночь будет еще тяжелее. Забудь о Сиде…
– О, Блейк… – Дейни взяла его лицо в ладони и всмотрелась в нежные темные глаза. Такой сильный и теплый, и слова его так убедительны… – Не знаю… Может быть, но только на минутку… Кофе! Выпью кофе и пойду…
Руки Дейни скользнули ему на грудь. Каждый раз, когда он ласкал ее, Дейни терялась, не умея принять его любовь и заботу. Обычно она отпускала какую-нибудь шутку насчет его «сентиментальности» и поспешно переводила разговор на другое – или находила себе неотложное дело. Вот и сейчас ей пора домой, приниматься за работу. Это легче, чем признать, как нуждается она в том, что предлагает Блейк. Признать, что и ей нужна любовь.
– Нет. Не надо кофе…
Он не дал ей времени обдумать свои действия, принять решение и выполнить его, подавив порыв любви. Он просто обнял ее за талию и притянул к себе. Уста ее протестовали, но тело потянулось к Блейку, словно хотело раствориться в нем – как и должно было быть. Губы их встретились, и Дейни закрыла глаза и подумала, что это, должно быть, сон. Но нет: не во сне она обвила руками шею Блейка, и наяву влюбленные упали на гостеприимное ложе.
– Блейк! – прошептала она; но он приник губами к ее нежной шее, и слова потонули в стоне наслаждения.
– Дейни, будь со мной. Пожалуйста… – шептал Блейк и все крепче прижимал ее к себе. Они были уже так близки друг к другу, как только могут быть мужчина и женщина. Шорох расстегиваемой «молнии», нежная прохлада шелковой простыни и дразнящее соприкосновение обнаженных тел… – Не думай, любовь моя. Это все, что я могу для тебя сделать. Разреши мне. Только сегодня…
– Сид… – прошептала Дейни, тщетно пытаясь подчиниться рассудку. Руки ее уже ей не подчинялись: они ласкали Блейка, исторгая из его груди сладостные стоны.
– Забудь… о нем, – прерывающимся голосом прошептал Блейк.
– Только на одну ночь, – успела пообещать себе Дейни, прежде чем забыла обо всем – как случалось уже не раз. Ей и вправду нужно передохнуть. Одна ночь ничего не изменит. Может быть, Сид уже забыл о своих угрозах… И она забудет о нем… только на одну ночь.
Сид сделал большой глоток, с удовольствием ощутив, как обжигает горло крепкое бренди. Он сидел за столом в библиотеке. Огромный дом на вершине холма был тих, как могила: жена Сида, облачившись в новое платье, стоившее полугодовой зарплаты его секретаря, отправилась в театр. Самое время заняться делом.
В семь десять Сид поднял телефонную трубку. В семь пятьдесят он уже переговорил – «строго между нами» – с Сэмом Браунингом, исполнительным директором агентства «ББД и О», Бобом Крейтоном, главой «Джи Уолтер Томпсон», и Майклом Грином из «Чиат-Дей». Джима Алленби, президента «Саачи и Саачи» он оставил напоследок, как самого важного собеседника.
– Джим, это Сид Приджерсон. Хочу тебе сообщить, что сегодня уволилась Дейни Кортленд. Да, да, очень жаль. Такой талантливый работник! Но знаешь… это строго между нами, на случай, если она постучится в твою дверь… я был вынужден пойти на этот шаг. Она доставила мне немало неприятностей. Да, Дейни. Знаю, знаю. Она и меня одурачила. Оказалось, что она вымогает подношения у типографов, наборщиков – у всех, кто попадет ей в лапы. Ужасно, ужасно. Такое разочарование!
В голосе Сида звучала искренняя печаль. Взятки – бич рекламного бизнеса; впрочем, для работника такого масштаба, как Дейни, одного этого обвинения недостаточно. И Сид украсил свой пирог глазурью.
– Но этого мало, – признался он, понизив голос. – Она требовала… э-э… личных услуг.
Человек на другом конце провода заметил, что был бы только рад оказать такой красотке «личную услугу». Сид рассмеялся.
– Согласен с тобой, Джим. К сожалению, Дейни Кортленд хочет слишком многого. Она потеряла контроль над собой и стала опасна. Она уже не может остановиться. Я понял, что, если ее не уволить, это кончится уголовщиной. Понимаешь, я просто хочу тебя предупредить.
Джим Алленби заверил, что прекрасно понимает. Сид Приджерсон не хочет, чтобы Дейни Кортленд работала в рекламе? Нет проблем. Дейни Кортленд нигде больше работать не будет.
– Даже не попрощаешься?
Блейк стоял в дверях, отделявших жилую комнату от прихожей. Дейни замерла, прижав к груди блузку. Она не собиралась убегать, не попрощавшись! Она бы оставила записку: «Спасибо огромное, извини, надо бежать, дел непочатый край, не хотела тебя будить» – и Блейк бы все понял. А теперь он поймал ее, можно сказать, на месте преступления – и уже ничего не объяснишь и не докажешь, что хотела как лучше.
Блейк молча приблизился к ней, погладил по щеке, пробежал пальцами по изящным очертаниям подбородка. Дейни молчала – да и что тут можно сказать? Он не упрекал ее, и это было страшнее самых жестоких упреков.
Три часа ночи. Весь мир уснул, и лишь немногие, ворочаясь с боку на бок, тщетно призывают к себе покой. Дейни не могла заснуть; мысли ее беспрестанно возвращались к агентству и Сиду. Она устала и вновь совершила ошибку. Вместо того чтобы потянуться к Блейку за утешением, она попыталась сбежать. Как всегда. Вот что читала она в его глазах. Как всегда, она причинила ему боль, но он, как всегда, любит ее и принимает такой, как она есть. Такую ошибку не загладишь, не исправишь: остается лишь смириться с поражением.
Дейни уже натянула блузку и брюки и расчесывала волосы, когда в комнате вновь появился Блейк.
– Кофе. – Он протянул ей дымящуюся чашку. – Осторожно. Он из микроволновки, чашка горячая.
Дейни взяла чашку и сделала несколько глотков. Блейк сел: он хотел что-то сказать. Дейни, поджав под себя ногу, устроилась на кушетке напротив: развязной позой она пыталась скрыть смущение.
– Извини. Не хотела тебя будить.
– Как мило, что ты обо мне позаботилась. – В голосе Блейка слышалась горечь, ранившая Дейни больше, чем любые жестокие слова. Как ему это удается? – думала Дейни. Хотела бы она так же воздействовать на людей!
– Блейк, прости меня. Я не могла уснуть. Решила поехать домой и заняться делами.
– Деловые звонки в три часа ночи?
– Я не собиралась никому звонить, – возразила она. – И не надо иронизировать. Я не могу заснуть. Мне надо развеяться. Привести в порядок бумаги, составить список нужных людей. Раз уж у меня бессонница, пусть от нее будет какая-то польза! Господи, Блейк, почему вечно получается так, словно я обижаю тебя тем, что я – это я?
– Потому что это так и есть, Дейни.
Блейк поставил свою чашку на столик и наклонился вперед, упершись локтями в колени. Ворот его белой пижамы распахнулся, обнажилась мускулистая грудь. Дейни бросила туда взгляд, но тут же отвела глаза.
– Прости, Блейк, но мои проблемы не имеют к тебе никакого отношения. Что же обидного в том, что я хочу их решить?
Голос спокоен, слова рассудительны. Но это пустые слова. Это понимала даже сама Дейни. Сосущее чувство поражения всегда говорит правду. Нет нужды объяснять, в чем ее ошибка: это сделает Блейк.
– У тебя короткая память, Дейни. Если не ошибаюсь, ты ворвалась, словно ураган, ко мне в студию и заявила, что у тебя неотложный разговор. Чтобы тебя выслушать, я отложил дело ценой в сто пятьдесят тысяч. Сегодня мне придется делать двойную работу. Но я был счастлив тебе помочь. Целый вечер ты плакалась мне в жилетку. Я выслушал историю твоего поединка с Сидом во всех подробностях. И был счастлив тебя слушать. А когда мы приехали сюда – что-то не припомню, чтобы ты просилась домой. Нет, всего несколько часов назад мы с тобой были одним телом и одной душой. Тебе не кажется, что после всего этого встать и уйти – это по меньшей мере невежливо?
Дейни, словно обиженный ребенок, молчала и угрюмо смотрела в чашку. Блейк говорил правду, но она не могла с ним согласиться. Еще одно поражение, после вчерашнего, после Сида – нет, это невозможно!
– Блейк, мужчины всегда так делают!
– Только не я.
Дейни досадливо пожала плечами. Это была правда, и она не спорила, но Блейк продолжал:
– Я никогда так не поступал и не собираюсь. У меня просто духу не хватит вот так взять и уйти от женщины. От любой. А ты – не любая женщина, Дейни. Тебя я люблю и признаю твой талант. Но твой эгоизм меня просто бесит. Знаешь, это ведь чертовски больно – когда тебя используют.
– Но, Блейк, ты же видишь, каково мне сейчас… – Дейни продолжала бороться. Он же всегда ее понимал – поймет и в этот раз! Но Блейк устал и был глубоко оскорблен; к тому же ночь – не лучшее время для выяснения отношений.
– Дейни, меня тошнит от твоей драгоценной карьеры. Тошнило еще тогда, когда мы разводились. И ты с тех пор ничуть не изменилась. Что я тебе, носовой платок – поплакала и выкинула? Знаешь, если мужчины всегда так делают, мне от души жаль женщин. Неудивительно, что феминистки нас так ненавидят! Клянусь Богом, Дейни, сегодня – последний раз. Я буду тебя любить, буду тебе помогать, но вытирать об меня ноги я больше не позволю!
– Блейк! – Вскочив с кушетки, Дейни опустилась на пол у его ног. Она взяла его за руки – но он не шевелился. – Блейк! Ты же знаешь, я не хотела тебя обидеть! Но я такая и другой быть не могу. Ты и это знаешь, правда?
– Знаю, – со вздохом отвечал Блейк и откинулся на спину.
Стоя перед ним на коленях и положив руки ему на грудь, Дейни вглядывалась в его лицо. Блейк устало смотрел в потолок, но Дейни знала, что перед его взором проходят все дни, часы, минуты, что они провели вместе. Может быть, он кладет на мысленные весы хорошее и плохое в их жизни – и плохое, конечно, перевешивает. Но она знала, что необъяснимое притяжение между ними уравновесит баланс. Их души скреплены невидимыми узами, тонкими, но прочными, как канат.
– Ты меня прощаешь? – спросила она.
– Я тебя принимаю, – ответил он.
– Что ж, это лучше, чем ничего.
Дейни знала, что он начнет спорить, – и, как обычно, интуиция ее не подвела. Блейк улыбнулся. Лицо его было освещено бледным предрассветным светом; глаза, осененные темными ресницами – Дейни завидовала их длине и густоте, – мерцали каким-то внутренним огнем. Сейчас он казался еще красивей, чем обычно. Если бы только он мог жить ее жизнью, любить ее дело! Впрочем, тогда они стали бы соперниками – и врагами. К счастью, ей не суждено проверить, верна ли эта мысль.
– Нет, Дейни, ничего хорошего в этом нет. Приемлемые отношения хороши в бизнесе. Там можно удовлетвориться тем, что «лучше, чем ничего»; в любви же нужен полный успех. А у тебя все наоборот. – Он поднял голову и улыбнулся ей нежно и грустно, затем покачал головой. – Господи, когда же ты это поймешь? Дейни, мои силы не беспредельны. Когда-нибудь у меня опустятся руки. И ты убьешь себя. Сверхновая звезда Дейни Кортленд. Блестящий и печальный конец. Как тебе это нравится?
– Совсем не нравится, – улыбнулась она и запустила руки ему под пижаму. Ссора ушла в прошлое, поражение забыто, и можно начать сначала. – Блейк, милый, что же я буду без тебя делать? Кто будет мне вправлять мозги?
– Если бы ты меня слушала, мы бы не развелись.
– Милый, мы спорили об этом уже раз сто. Хватит! Продолжим в следующий раз.
Она поднялась, но Блейк не двигался и молча смотрел на нее. Неужели эта женщина не понимает, какую боль причиняет ему все эти годы? У него в сердце живого места не осталось – раны, царапины, щипки, уколы, шрамы от старых обид. Но он знал, что не имеет права винить Дейни – ей пришлось еще хуже. Питер Кортленд выжег в ее детском сердечке незаживающую рану, которую Блейк не в силах залечить всей своей любовью. Ему остается только ждать и не терять надежды. Снова и снова открывать ей сердце и тем обрекать себя на новые муки. Когда-нибудь, устав тащиться за ней в ее восхождении к мифической Вершине, он оставит ее. Но сейчас, глядя на Дейни, освещенную бледным предутренним светом, Блейк не верил, что такое возможно. Он забудет о своей боли и простит ее, как было уже не раз; и, может быть, однажды ее выжженная душа оживет и откроется для любви.
– Хорошо, любовь моя, – поднялся Блейк. – Ты уходишь, и я не могу тебя остановить. Поцелуй меня и иди, а я постараюсь заснуть.
Дейни, успокоенная и счастливая, прильнула к его губам. Через несколько секунд она уже выходила из дома. Ее ждал новый день, новая работа, туманное, но заманчивое будущее. За спиной остался любящий ее человек – униженный, оскорбленный, из любви к ней в который уже раз стерпевший обиду. Но Дейни об этом не думала. Как всегда.
Глава 5
Вашингтон, округ Колумбия
Зал заседаний был почти пуст. В третьем ряду полукруглых скамей, слева, чопорный сенатор из Нью-Хэмпшира о чем-то спорил с молодой, удивительно привлекательной женщиной. Еще один сенатор внимательно слушал коллегу, призывавшего с трибуны спасти от вымирания какого-то редкого и никому не нужного жука. Оратор, несомненно, понимал, что его страстная речь перед горсткой равнодушных людей звучит нелепо – но телекамеры работали, и он старался вовсю: возвышал голос и воздевал руки к небу, описывая неисчислимые достоинства этого насекомого. В правом дальнем углу сидела рыжеволосая женщина – сенатор из Миссури; она скинула туфли и углубилась в чтение журнала. Еще несколько человек сновали туда-сюда в просторном холле: приближались рождественские каникулы, и сенаторы спешили закончить дела, прежде чем разъехаться по домам.
В тени на галерее, почти невидимый для остальных, сидел еще один человек. Он наклонился вперед и положил подбородок на сложенные, словно в молитве, руки. Лицо его казалось вялым и апатичным, но живые серые глаза наблюдали за всем, что творилось вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40