Симон бросил на Вильгельма такой взгляд, что король не смог сдержать улыбку.– Надеюсь, ты не только слушал, но и работал руками, не забыв о своих обязанностях. Неси сюда шлем.Симон послушно принес шлем из уголка, где он его чистил и смазывал. Металл сверкал.Вильгельм оглядел шлем и удовлетворенно кивнул.– Большие уши, быстрые руки и рот на замке. Думаю, юноша, ты далеко пойдешь.Симон покраснел от удовольствия.– Главное, тем не менее, – продолжил Вильгельм, все еще разглядывая шлем, – знать, когда нужно остановиться.– Кто он – этот Уолтеф Хантингдонский? – спросил Юдо Шампанский у жены.Падчерица удалилась, сославшись на головную боль, и Аделаида отпустила ее скорее из желания убрать с глаз долой, чем из сочувствия. Они стояли рядом в углу зала в стороне от остальных.– Ты наверняка его видел, – нетерпеливо откликнулась она. – Такой большой, с рыжими волосами. У него плащ на белом медвежьем меху.– А, да. – Юдо кивнул. – Друг Ральфа де Гада Норфолкского, я помню, как они вместе хохотали.– Они соседи, – недовольно пояснила жена.Юдо поморщился. Благодаря жене он породнился с герцогским домом Нормандии, но она была порядочной стервой. Поставить ее на место было трудно, поскольку ее брат был герцогом Нормандским и королем Англии.– Джудит действительно вела себя с ним неблагоразумно? – поинтересовался он.– Достаточно, чтобы вызвать симпатию, но недостаточно для скандала. Однако мне следовало быть более бдительной. Всегда найдутся лисы, рыскающие по курятнику в поисках жертвы.– Я не сомневаюсь в твоей бдительности, – пробормотал Юдо и взглянул через зал на трех сыновей Вильгельма. И королева Матильда снова беременна… У него же всего две падчерицы, похожие на мать, и престижно» родство с домом Нормандии. Не мешало бы заделать жене сына. Она не была бесплодной, просто не хотела рожать.– А какие у этого Уолтефа земли? Если он феодал, так, может, он годится в мужья?– Ты хочешь, чтобы твоя падчерица вышла замуж за невежественного викинга? – Грудь Аделаиды вздымалась от возмущения.Юдо пожал плечами. Он не собирался напоминать жене, что ее собственная мать была дочерью простого кожевника.– Мне хотелось бы, чтобы она была довольна.Аделаида презрительно взглянула на него.– Сомневаюсь, что Джудит будет довольна браком с таким человеком, – ледяным тоном заявила она.– Но она станет графиней. Возможно, нам следует разузнать, насколько велики и богаты его владения.Аделаида возмущенно подняла брови.– Мы можем надеяться на лучшую партию, чем Уолтеф Хантингдонский, – огрызнулась она.Юдо склонил голову, соглашаясь, но он понял, что решение не окончательное, если судить по искре интереса в ее глазах.В другом конце зала послышался шум. Старшие сыновья Вильгельма Робер и Ричард повалили на пол своего младшего брата Руфуса и уселись на него верхом, а Робер де Беллем пытался засунуть ему в рот грязь с пола.Юдо следил за дракой, но не пытался вмешаться. Ему нравились старшие мальчики – жизнерадостные и бойкие, но к третьему сыну короля он относился скептически. Вильгельм предназначил Руфуса для церкви, он воспитывался в монастыре, откуда его отпустили на коронацию матери. Руфус был упитанным, скромным, с волосами и ресницами песочного цвета, он напоминал Юдо хрюшку. Да и визжал сейчас, как свинья.– Господи, надо этого парня отправить назад, в монастырь, – пробормотал Робер Мортейнский. – Он визжит, как девчонка.Юдо понимающе улыбнулся. Робер был кузеном Вильгельма и Аделаиды по материнской линии. Юдо он не слишком нравился, но разделял его антипатию к своему младшему племяннику. Поэтому они стояли и смотрели, как де Беллем пытается разжать зубы мальчика и засунуть в рот грязь.Но не все были так равнодушны. Один из старших пажей Вильгельма, проходя через зал с двумя заостренными пиками, наклонился и что-то сказал хулиганам. Они надулись, но слезли с брата, хотя де Беллем успел лягнуть его в ребра. Паж, это был Симон, наклонился и помог Руфусу подняться.Мортейн потерял всякий интерес к драке, отвернулся и сказал:– Если он сейчас не может постоять за себя, он никогда не будет годен к чему-либо.Юдо согласно кивнул и отвернулся.Весь в пятнах, с трудом дыша, Руфус посмотрел на своего спасителя.– Отец действительно пожелал их видеть?Симон покачал головой.– Нет, милорд, но мне показалось, что это лучший способ остановить их, не ввязываясь в драку.– Ты должен был… дать им по ребрам, – заявил Руфус. Глаза его блестели от слез, он жаждал мести. – Они тебе этого не простят… когда узнают, что ты их обманул. – Он вытер нос рукавом – на обшлаге остался блестящий след.Симон пожал плечами.– Я могу о себе позаботиться, – произнес он с большей уверенностью, чем чувствовал. Он не слишком опасался сыновей Вильгельма, совсем другое дело – Робер де Беллем. – Лучше здесь не задерживаться. Я иду к оружейнику. Желаете пойти со мной?Руфус кивнул.– Спасибо, – сказал он. – Я этого не забуду.Еще раз шмыгнув носом, он протянул Симону руку. Его пальцы были толстыми и мягкими, слегка влажными от пота, но Симон не показал своего отвращения. Он знал, что чувствуешь, когда на тебя смотрят как на ущербного. Да, Руфус заикается, он некрасив и неуклюж, но у него быстрый ум и щедрое сердце. Если он сказал, что не забудет, так оно будет – и с друзьями, и с врагами. Его старшие братья, несмотря на их силу и бойкость, были непоседливы, как стрекозы.И они пошли рядом – хромой и увалень, и Руфус настоял на том, что одну пику понесет он. Глава 9 Равнина простиралась до самого горизонта, травы выгорели на солнце до золотистого цвета, озера и пруды сверкали, подобно глазам, когда на них упадет свет. Сквозь жаркое марево Уолтеф видел стадо коров аббатства Кроуленд, пасущихся на пастбище.– Ты доволен жизнью, сын мой?Уолтеф отбросил волосы со лба и вгляделся в маленького монаха, шагающего рядом. Аббат Улфцитель выглядел так же, как и пятнадцать лет назад, когда Уолтеф впервые появился в монастыре, а ведь лет ему уже было немало. Кожа все еще была гладкой, и, хотя старые морщины стали глубже, новых почти не появилось.– Рад бы сказать «да», – пробормотал Уолтеф. – На самом деле мне иногда хочется быть одной из этих корон, у которых всех забот – траву пережевывать.– Тебя замучают мухи, – напомнил Улфцитель. – А осенью тебя может ждать топор мясника.Уолтеф вздохнул.– Вы правы, – признал он. – Не думаю, что быку живется легче, чем мне теперь… хотя неведение – его преимущество. Я знаю, что должен смиренно принять все, что случится, но мне это трудно сделать.Монах молча повернул назад, к серым стенам аббатства. Уолтеф последовал за ним. Обычно визит в аббатство приносил ему успокоение. Как рука пахаря на ярме – любимому быку, печально подумал он. Но сегодня он не мог успокоиться из-за дошедших до него новостей. С какой охотой он поменял бы свою богатую тунику на скромную рясу монаха-бенедиктинца!– Я вижу вокруг людей, страдающих под игом Вильгельма, – сказал он. – И я ничего не предпринимаю, прячу голову, делаю вид, что ничего не замечаю.Монах с сомнением покачал головой.– Разве твоя собственная судьба трудна? – спросил он. – Разве твои люди не довольны, и на твоих землях не царит мир?Уолтеф поморщился.– Все верно, у меня спокойно, но мне выпала более легкая судьба, чем другим. Рука короля тяжела. Мне кажется, он берет все, а отдает совсем немного.– Но если ты восстанешь против него и потерпишь поражение, может статься, король заберет все и ничего не отдаст, – пробормотал Улфцитель. – Другие пытались и проиграли эту последнюю войну, разве не так?Уолтеф задумался над словами аббата.Недовольные Эдвин и Моркар сбежали и подняли восстание, но Вильгельм расправился с ними с той же легкостью, с какой бы он прибил пару мух. Братья снова были заложниками при дворе, а в самом центре Англии были построены нормандские крепости. Эдвину все еще обещали в жены королевскую невесту, но Уолтеф сомневался, что Эдвин дождется выполнения этого обещания. Похоже, нормандцы считали, что англичане не годятся в мужья их дочерям, да и племянницам, кстати.– Эдгар Ателинг сбежал в Шотландию вместе с матерью и сестрой.Аббат тяжело вздохнул.– Ты бы тоже мог, будь у тебя такое желание, но я не думаю, что оно есть. Если же ты останешься здесь, то должен смириться с бременем нормандского ига. И плакаться бессмысленно.Уолтеф скривился.– Вы хотите сказать – или облегчайся, или выметайся из сортира?Практичного человека, каким был аббат, не покоробил грубый язык.– Вот именно. Нечего жаловаться на судьбу. Или принимай ее с улыбкой, или постарайся ее изменить.Уолтеф почувствовал прилив нежности к маленькому монаху. Улфцитель сильно отличался от его родителя, великого Сиварда Нортумберлендского, но отношения Уолтефа с аббатом напоминали отношения между отцом и сыном.– Я и пришел к вам за советом. Я сегодня получил известие и не знаю, как мне поступить. Два дня назад в Хантингдон прибыл посыльный с севера.– Вот как… – промолвил аббат, потирая подбородок.– Датский король Свейн послал флот в Хамбер – две с половины сотни судов с воинами, готовыми сражаться против нормандцев.– И ты хочешь, чтобы я посоветовал, присоединиться ли тебе к ним или воздержаться? – Улфцитель видел волнение и сомнение в глазах молодого человека, и это его тревожило.Уолтеф сунул руки под мышки, как будто борясь с соблазном, но сразу же опустил их и непроизвольно схватился за эфес своего меча.– Возможно, это последний шанс англичан освободиться от нормандцев. Мой отец был датчанином, у меня кровная связь с этими людьми на судах. Не думаю, чтобы я покинул свои земли ради сыновей Гарольда Годвинссона, но тут все иначе, я нюхом чувствую победу.– Для человека церкви победа и поражение пахнут на удивление одинаково – кровью и гарью, – сказал аббат, повернувшись, чтобы взглянуть на долину, откуда они только что ушли.Уолтеф тоже повернулся, взгляд его был обращен внутрь себя.– Если я двинусь на север и приму участие в восстании, то, возможно, мне удастся вернуть все земли, когда-то принадлежавшие моему отцу и в которых Годвинссон мне отказал.– Моркар может иметь на этот счет свое мнение, – заметил аббат.– Но Моркар лишен моего преимущества – союзников датчан. – На обычно добродушном лице Уолтефа появилось упрямое выражение.Улфцитель покачал головой.– Мне кажется, сын мой, неправда, что это не будет иметь для тебя значения. Ты все уже решил. И ты пришел не за советом, ты хотел сообщить мне, что решил присоединиться к восстанию.– Вы не одобряете?– Я не одобряю любую войну, – пояснил монах. – Нормандский король уже неоднократно доказывал свои способности полководца. Ты приходил ко мне и рассказывал о тех ужасах, что творились в Эксетере. Неужели эти воспоминания так быстро выветрились из твоей головы?– Нет, – мрачно сказал Уолтеф. – Я не забываю об этом ни на минуту.– Тогда почему ты рискуешь подвергнуть свои земли такой же судьбе?Уолтеф вздохнул.– Потому что я не участвовал в битве при Гастингсе. Потому что мой народ – датчане и англичане – не нормандцы. Потому что… – Он махнул рукой, давая понять, что не может выразить свои чувства словами.– Потому что тобой управляет сердце, а не разум, – с грустью заключил аббат. – И так было всегда.Уолтеф подергал себя за усы, как будто размышляя, но Улфцитель видел, что он уже принял решение. Он присоединится к датчанам, потому что они были «его народом», потому что родство для него превыше всего.– Святой отец, вы дадите мне свое благословение? – Уолтеф опустился на колени в пыль перед аббатом и склонил голову, обнажив белую шею. Это напомнило монаху, какой он еще, в сущности, мальчишка.Он мягко, со слезами на глазах, возложил руки на согретую солнцем голову Уолтефа.– Да пребудет с тобой Господь, – тихо прошептал он, – и да проведет он тебя через все испытания. * * * Сотни костров мерцали в ночи, освещая расположение датских войск и присоединившихся к ним англичан. У берегов реки Хамбер стояли корабли, на резных носах которых горели фонари.Пьяный от вина, дружеских объятий и надежды, Уолтеф пировал с сыновьями датского короля Свейна, призывая вместе с остальными смерть на головы нормандцев. Эти люди были его родней. Здесь ему не надо было сдерживаться и следить за каждым своим словом. Здесь он мог смеяться от души. Здесь он был настоящим сыном Сиварда Могущественного, здесь его принимали как героя, а не считали зеленым юнцом.Придет утро – и датская армия, усиленная нортумбрианцами и шотландцами, людьми из Холдернесса и Линдси и саксонскими повстанцами со всех концов Англии, пойдет к Йорку, древней столице Англии. Нормандцев изгонят с захваченной земли, их проклятые замки сожгут.Уолтеф лежал, обхватив свой топор, и думал, что пойди все по-другому – лежал бы он на пуховой перине рядом с темноволосой женой-нормандкой, а рядом, кто знает, в колыбели посапывал бы ребенок.Ему снился бой, но, вместо того чтобы размахивать топором, он придумывал аргументы в свою защиту. Чем дольше он старался, тем ближе был к поражению. Он слышал свой громкий голос, яростный крик женщины в ответ. Вся сила была у нее, он же был бессилен. Из толпы на него смотрела маленькая девочка с синими глазами. Когда он вглянул на нее, она отвернулась, и Уолтеф как-то понял, что подвел ее.Проснулся он в холодном поту с тяжелой головой. Крики продолжались, хотя он уже не спал, но в них не было злобы, только восторг мужчин, готовых идти на Йорк, чтобы прогнать нормандцев.Когда армия датчан и англичан приблизилась к Йорку, на них повеяло гарью, напомнившей Уолтефу Эксетер. Посланные вперед разведчики доложили, что нормандцы сожгли дома в округе за крепостными стенами, так что их армии теперь придется двигаться по открытой местности, чтобы осадить город. Огонь перекинулся на город, не пощадив даже собора.Уолтеф сжал топор и вместе со всеми двинулся к Йорку. Те жители, которые не успели скрыться, присоединились к наступающей армии с восторженными возгласами, размахивая вилами, косами и копьями, которые им удалось припрятать. Гордость распирала Уолтефа. Он входил в город, который в течение двухсот лет был столицей Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49