Матильда взяла тяжелый кубок, отпила глоток и, как подобает, восхитилась вкусом вина. Они поговорили о состоянии дорог и тех опасностях, которые поджидали путешественников. Потом замолчали, и Матильда решила, что наступил подходящий момент. Она поставила кубок на стол.– Вы, верно, недоумеваете, что меня сюда привело, – начала она.– Я знаю, почему вы приехали, но не знаю зачем. – Настоятельница склонила голову. – Знаете, когда ваш муж был здесь, он не упомянул, что вы в Нормандии.– Потому что не знал этого.Глаза настоятельницы расширились, прежде чем она опустила их, чтобы скрыть свое удивление. Ее лицо осталось спокойным. Выучка монахинь, подумала Матильда. Интересно, а пассия Симона тоже так умеет?– Я собираюсь все с ним обсудить, как только он вернется из похода, – сказала она.– Понятно, – пробормотала настоятельница.У Матильды создалось неприятное впечатление, что эта женщина действительно все понимает, даже слишком хорошо.– Я должна поговорить с матерью ребенка, – пояснила она.Настоятельница отрицательно покачала головой.– Я не уйду отсюда, пока ее не увижу, – решительно заявила Матильда. – Естественно, я готова стать щедрым благодетелем, если вы мне поможете. – Она поставила на стол сумку, которую привезла с собой, и достала оттуда тяжелый кошелек с серебряными монетами.Ноздри настоятельницы раздулись.– Вам не следует прибегать к взятке, графиня, – холодно заметила она. – Даже если бы я взяла ваши деньги, я должна была бы сказать вам, что сестра Сабина заплатила нам золотом. – Она встала. – Я спрошу, хочет ли она вас видеть, но, если она откажется, я не стану ее заставлять.Матильде хотелось забрать деньги и залезть под камень от стыда, но было уже слишком поздно, ничего нельзя было исправить.– Тогда раздайте эти деньги бедным, – сказала она. – Без всяких условий.Настоятельница взяла кошелек и спрятала его в небольшой ящик, закрывающийся на ключ.– Я сейчас узнаю, захочет ли Сабина встретиться с вами. Если пожелаете, в кувшине есть еще вино.Она ушла, шурша шерстяными юбками. Матильда встала и прошлась по комнате. Ей казалось, что белые стены давят на нее. Глубоко дыша, она подошла к окну и выглянула во двор, где деревья уже одевались весенней листвой. Сабина. До этого Матильда не знала этого имени. Кто-то из знати или торгового сословия. И она заплатила Христу золотом – чьим? Своим или Симона? По дороге в монастырь она все время раздумывала: что сказать, о чем спросить? Сколько она сможет вынести? Чего ей лучше не знать? Ответов не было – одни вопросы и неуверенность.Тихо открылась дверь. Она спиной почувствовала холодный сквозняк, но обернулась не сразу. Еще один глубокий вдох. Еще мгновение, чтобы утихомирить разбушевавшееся сердце.Она медленно повернулась.На пороге стояла молодая женщина. Аккуратное темное платье, к поясу прикреплены янтарные четки, на шее резной крест. Платок обрамлял бледное овальное лицо с тонкими чертами и прекрасными серыми глазами с жгуче-черными ресницами. У глаз мелкие морщинки, такие же у носа и в уголках рта. Матильда готова была увидеть глупую девицу с пышными формами, а обнаружила, что Сабина скорее одних лет с Симоном, старше ее.Напряженный момент, казалось, длился вечно.– Я не хотела приходить, – ровным голосом заговорила Сабина. – Но потом я подумала, что вы приехали издалека и будет невежливо и трусливо отказаться побеседовать с вами… и, честно говоря, мне было любопытно.Она держалась с достоинством. Она не сделала реверанса, но и неучтивости в ее манерах не было. Хотя она явно знала себе цену.– Любопытно? – Матильда холодно улыбнулась. Она чувствовала, как бурлит в ней вся ее нормандская кровь, озлобляя ее. Кровь матери, бабушки, Робера, герцога Нормандского, которого многие называли Робер Дьявол, влияние которых до сих пор сдерживалось добротой и силой, унаследованными ею от отца. – Наверное, не более любопытно, чем мне.– Значит, он вам обо мне рассказал?Ее выдержка была не такой твердой, как показалось вначале. Матильда видела, как крест на ее груди колышется от частого биения сердца.– Он не рассказывал мне ничего, и он не знает, что я здесь. Но ваш и его сын лежит в корзинке в Жизоре, и от меня ждут, что я возьму его в свой дом. – Голос Матильды дрожал от гнева. – Я пришла посмотреть, что вы за женщина – благочестивая монахиня, чьей невинностью воспользовались, или подзаборная шлюха.Глаза Сабины сверкнули, и Матильда поняла, что больно задела ее.– Я не шлюха! – гордо заявила она. – Я не отдавалась никому, кроме моего мужа. Да упокоит Господь его душу…– И моего! – перебила Матильда.Сабина посмотрела на нее так, будто упрекала ее в несправедливости.– И вашего, миледи, – подтвердила она. – Но не за деньги.– Тогда почему? По любви?Сабина поморщилась.– Не будете ли вы так добры налить мне вина?– Пожалуй, мне не хочется проявлять доброту, – холодно заявила Матильда, но все же отступила в сторону и жестом показала на стол.Сабина подняла кувшин и налила вино в кубок, из которого пила настоятельница. Она сделала несколько глотков, и Матильда заметила, что руки ее дрожат. Она невольно ощутила сочувствие, хотя и намеревалась быть безжалостной.– Я знала Симона с давних пор, еще со времен отца Руфуса, – произнесла Сабина и поставила кубок. – Я была дочерью одного из королевских сокольничих, а Симон тогда был королевским слугой. Мы не стали любовниками тогда, но заигрывали друг с другом. – Она прямо посмотрела Матильде в глаза. – Я пришла к моему мужу девственницей и никогда после не посмотрела ни на одного мужчину.– Продолжайте, – резко оборвала ее Матильда. Сабина закусила губу.– Заер умер во время похода, утонул, когда в гавани Бриндизи перевернулась галера. Я почти с ума сошла от горя. Симон приютил меня.– В качестве прачки, – саркастически вставила Матильда.На щеках Сабины появились красные пятна.– И ничего более, миледи, – возразила она голосом, каким бы можно было точить ножи. – До того времени, когда он слег с распухшей ногой и едва не умер. К нему дважды приводили священника. – Она проглотила комок в горле, волнуясь все сильнее. – Я потеряла мужа и детей. Могла я позволить любви моей юности тоже умереть? Я боролась за него изо всех сил. То была тяжелая битва, но я победила. – На мгновение при этом воспоминании радость вспыхнула в ее глазах, но тут же погасла. Она сделала еще глоток вина. – Когда он набрался достаточно сил, чтобы радоваться жизни, мы отпраздновали его возвращение, и тогда это не казалось дурным поступком. Дом был так далеко, что уже почти ничего не значил. Казалось, нас несло без руля и ветрил. Я признаю: то была похоть. Но все же – больше чем похоть.– А ребенок?Неожиданно глаза Сабины налились слезами.– Я не ожидала, что понесу, – пояснила она. – Но ведь я просила у Бога ребенка, именно поэтому мы с Заером и присоединились к крестоносцам.– И все же вы его отдали.– Я решила принять обет еще до того, как узнала, что беременна. Я не могу держать его здесь, тогда из него сделают монаха. Я хотела, чтобы у него был выбор… Потом я подумала, что будет справедливо, если он узнает своего отца, а его отец узнает его.Матильда вгляделась в Сабину прищуренными глазами.– Но зачем уходить в монастырь? – спросила она. – Разве вы не хотели остаться любовницей Симона? Тогда ребенок жил бы с вами.Сабина больше не могла сдерживать слезы. Они ручьями текли по ее щекам.– Ох, я и об этом думала, миледи, – призналась она. – Но разве я тогда обрела бы покой? Я бы хотела все, не половину, наверное, вы тоже так думаете. Все могло бы быть по-другому, если бы Симон не любил вас, но он любит, и очень сильно. С этим я не могу состязаться.Матильда подняла брови.– Он доказывает это несколько странным образом, – пожала плечами она. В душе ее все кипело. Откуда этой женщине знать, любит ее Симон или нет, если она сама этого не знает.В заплаканных глазах Сабины мелькнуло нетерпение.– Я не прошу прощения ни за себя, ни за него, – пожала плечами она, – разве что скажу, что в других обстоятельствах такого никогда бы не произошло. Я знаю, что во время нашего путешествия он не взглянул ни на одну женщину. Там было полно борделей, и единственный раз, когда он туда заходил, это только для того, чтобы вытащить оттуда за уши Тюрстана. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом. – Он купил вам цветочные луковицы в Константинополе и постоянно о вас думал. Не станете же вы его распинать за однажды проявленную слабость?Матильда почувствовала, что и у нее глаза жжет от набежавших слез. Она приказала себе не плакать.– Мне нужно было знать, что это была однажды проявленная слабость, – постаралась она произнести ровным голосом. – Мне нужно было узнать, почему вы предпочли монастырь и отдали ребенка.Сабина принужденно кивнула.– Я бы тоже хотела знать, – пробормотала она.Они снова замолчали. Матильда разглядывала женщину, которая предпочла монастырь замку, а Сабина, присмотревшись к красавице с чертами викингов, поняла, что сделала правильный выбор.– У меня только одна просьба. Давайте мне время от времени знать, как идут дела у моего сына.Матильда кивнула.– Даже если бы я вас ненавидела, я бы выполнила свой долг, – сказала она, – Вашего сына достойно воспитают, и он сам сможет выбрать, кем ему стать – рыцарем или монахом. И когда настанет подходящее время, ему расскажут о его матери.– Спасибо. – В глазах Сабины светилась благодарность. – Так вы меня не презираете, правда? – осторожно спросила она.Матильда пожала плечами.– Я была к этому готова, – призналась она, – но не смогла. Я не могу сказать, что полюбила вас, но вы поймете почему.– И вы не стали презирать Симона?На губах Матильды появилась скупая улыбка.– Это мы еще посмотрим, – сказала она. Глава 42 Симон положил руку на шею коня, успокаивая его, но жеребец все равно продолжал взбрыкивать и косить глазом. Они въезжали в земли, которые в начале кампании Руфуса удерживались французами и где, как он знал, побывал де Сериньи. В двух деревнях, которые они миновали, его молодчики забрали лошадей и не заплатили, зарезали трех поросят, таверну освободили от бочки вина.– Тише, тише, – уговаривал Симон коня, гладя ему уши и недоумевая, что может так беспокоить животное. Чтобы удостовериться в безопасности, он послал двух солдат вперед, на разведку. Снял со спины щит и продел левую руку, в ремни. Его примеру последовали остальные. Едущий следом за ним Токи отвязал от седла топор и сжал его в руке.Симон уже стал думать, что подозрения обманули его, когда почувствовал запах дыма и дорога впереди скрылась как в тумане. Жеребец прижал уши, ноздри его раздулись в тревоге. Галопом вернулись его разведчики и остановились около него.– Милорд, люди де Сериньи подожгли деревню! – выпалил один из запыхавшихся солдат, поднимая шлем за носовую перегородку. Вспотевшая лошадь была вся в пене.Симон выругался и пришпорил коня, велев остальным следовать за ним. Лошадь сразу перешла в галоп. Дым все сгущался, и они уже могли слышать, как ревет пламя, пожирая дерево и солому. Услышали они и ликующие мужские крики и пронзительный визг свиньи, который внезапно прервался. Симон проехал последний поворот и увидел то, что показалось ему входом в ад.На улице деревни лежали трупы. Судя по их позам, люди пытались убежать. У мужчины с серпом была почти отсечена голова, рядом лежали залитая кровью старуха, пронзенный копьем ребенок. Один из его солдат, помоложе, не привыкший еще к ужасам воины, перегнулся через седло – его рвало.Из одного из горящих домов выбежал солдат, засовывая под кольчугу кожаный мешочек с деньгами. Он повернулся, увидел Симона, и глаза его расширились, но тут он разглядел его знамя.– Приехали, чтобы тоже развлечься, милорд? – спросил он с насмешливым поклоном.– Где де Сериньи? – рявкнул Симона.– Там, дальше. – Он искоса взглянул на Симона. – Их хозяин перешел на сторону французов. – Он оскалил зубы. – Они заслужили это наказание.На скулах Симона играли желваки. Он приказал своим людям разоружить солдата и отобрать у него награбленное.– Бери свою лошадь и катись отсюда. Скажи спасибо, что у меня нет времени повесить тебя.Все еще злобно ворча, но понимая, что лучше бежать, чем болтаться в петле, солдат вскочил на лошадь и умчался галопом. Мрачный Симон поехал дальше.Горела вся деревня. Дым и языки пламени вырывались из каждого дома – ни одного не пожалели. Церковь еще стояла, но мертвый священник лежал около дверей – кровь из его разбитого черепа заливала ступени. С полдюжины оставшихся в живых жителей деревни, связанные веревками, стояли на площади. Среди них были четыре молодые, довольно симпатичные женщины. Двое – крепкие мужчины, явно мастеровые, которые могли пригодиться. Если бы здесь был сам Робер де Беллем, то среди пленников были бы еще несколько человек, с которыми он смог бы заняться своим любимым делом – пытками, для чего у де Беллема имелся богатый арсенал.Де Сериньи выехал из церкви на лошади с окровавленным мечом – он довольно улыбался. Ухмылка исчезла, стоило ему увидеть Симона и его отряд, превосходивший по численности войско де Сериньи. Взмахнув мечом, он выехал на середину улицы.– В чем дело, де Санли? Разве ты не знаешь, что я всегда добросовестно выполняю свою работу? – ухмыльнулся он. Из его седельной сумки торчал крест с бриллиантами.– Ты осквернил церковь! – вскричал Симон, обнажая свой меч. Его ярость не знала границ. – Ты сгоришь в аду!Де Сериньи презрительно фыркнул.– Ха! Наверное, женитьба на англичанке размягчила твои мозги и затупила твой меч! – огрызнулся он. – Церковь не убежище для изменников! Лорд де Беллем будет мною доволен!– Я прекрасно знаю, что скажет лорд де Беллем, – прорычал Симон, – но его здесь нет, так что ты будешь слушаться моих приказов.– Думаю, что нет. – Де Сериньи сплюнул в пыль. – Деревни горят, крестьяне мрут. Волки едят овец, особенно хромых и слабых.От дикого гнева глаза Симона побелели – он был тем более страшен, что обычно не терял над собой контроль. Он пришпорил лошадь и в тот же момент взмахнул мечом. Де Сериньи был готов и парировал удар, но его взгляд выражал изумление, наряду с испугом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49