Они были жестоки, хотя и отчасти правдивы. Несмотря на это, а может, благодаря этому, ее сердце освободилось от груза. Ей нужен Симон. Нужны его сильные руки, его уверенные слова, но больше всего ей хотелось, чтобы он забрал ее отсюда. Она поспешила к двери и выскочила во двор. Симон обернулся, лицо осветила широкая улыбка, и он раскрыл объятия. Матильда бросилась к нему на шею.– Слезы? – Симон провел большим пальцем по ее щеке. – Почему?– Так. Позже расскажу. – Она с силой обняла его. – Как я рада тебя видеть. Когда мы сможем поехать домой? – Голос ее дрогнул.Он слегка отодвинул ее и, держа на расстоянии вытянутой руки, всмотрелся в ее лицо.– Сейчас слишком поздно ехать в Нортгемптон, – пояснил он, – но ничто не может нам помешать провести ночь в Окли… если ты хочешь.Матильда прижалась лбом к холодному металлу его кольчуги.– Мне хочется, – сказала она. – Если ты не слишком устал с дороги.– Ничего, от усталости можно избавиться с помощью кубка вина и хорошей еды, – возразил он. – Мы быстро ехали, но еще несколько миль – это ерунда.Матильда кивнула, сообразив, что у него не больше желания оставаться под одной крышей с ее матерью, чем у нее.Лунный свет проникал через открытые ставни и освещал две нагие переплетенные фигуры на кровати. После любви Симон рассказал Матильде о боях на юге. Епископ Одо и Монтгомери подняли восстание против Вильгельма Руфуса, заявляя, что королем должен стать старший сын Завоевателя – Робер. Руфус с помощью сторонников не замедлил разделаться с восставшими. Монтгомери сдался, но Одо забился в Рочестер, как улитка в раковину, откуда ее можно выковырять только с помощью серебряной булавки, однако вместо булавки Руфус полагался на жажду и голод. Ему помогали тучи мух, слетевшихся на город.– Солдаты вынуждены были есть по очереди – одни едят, другие мух отгоняют, – рассказывал Симон морщась. – Мы эту вонь из-за стен чувствовали. Люди, лошади, собаки… Этот запах невозможно забыть.Матильду передернуло, но она не остановила его. Пусть выговорится.– Монтгомери отправился к ним на переговоры. Сначала они требовали свободу и свои земли в обмен на сдачу, но Руфус отказался. Он сказал, что сохранит им оружие и жизнь. Те, у кого еще остались лошади, могут на них уехать. – Симон помолчал вспоминая. – Они вышли двумя колоннами, сохраняя достоинство, хотя от них воняло, губы у всех пересохли и тела были покрыты струпьями. Руфус велел трубить победу как можно громче. Простые англичане, которых набрали в армию Руфуса, оскорбляли их и кричали, что тех надо повесить.– И что сделал Руфус? – спросила Матильда.– Он не вмешивался, позволил им наораться, при этом улыбался, – ответил Симон. – Разве можно найти лучшее доказательство того, что он король Англии, чем эти выкрики во славу его и требования крови его врагов? Мне кажется, что он очень способный военачальник и хитрый политик.– Значит, опасности больше нет, и Монтгомери и епископа Одо приструнили. – Она подвинулась к нему поближе.– Одо еще может попробовать что-то придумать, но сам он стар и уже не способен принимать участие в битве. Когда он выехал из Рочестера сдаваться, он нес свои годы, как тяжелый мешок на плечах. Не думаю, что он вернется в Англию, разве что Робер победит, но я в этом очень сомневаюсь. Монтгомери едва избежали расплаты, но в Англии они теперь будут под присмотром таких людей, как Хью Лупус… и я. – Он улыбнулся, хотя ему явно было не смешно. – Вот такие дела.– Но ты задержишься дома? – спросила Матильда и закусила губу, услышав умоляющие нотки в своем голосе.После откровений в Элстоу она чувствовала себя очень уязвимой.Он запустил пальцы в ее сверкающие волосы.– Разве что ненадолго, – ответил он. – Мне надо еще достроить замок и посмотреть, как родится мой сын.Матильда благодарно прижалась к нему, но вдруг подняла голову.– А что, если у меня будет дочь? – спросила она. – Моя мать родила двух девочек, ее мать тоже. Мой дядя Стефан родился, когда бабушке было уже за сорок.Симон приподнялся, чтобы взглянуть на нее.– Значит, родишь девочку. Я все равно буду ее любить, ведь она станет нашим первенцем. И совсем необязательно повторять путь своих родителей.– Я никогда не пойду их путем, – горячо пообещала Матильда. – Никогда. – Она сжала кулаки и постаралась забыть дневные откровения.Симон ласково погладил ее по спине.– Неплохо быть гордым, – заметил он, – но гордость в избытке может иметь горький привкус. Не верю, что твоя бабка рада своему триумфу или хотя бы удовлетворена. Сама видишь, что происходит с твоей матерью. Она ограждала себя от неприятностей, забравшись в свою раковину, и теперь сама попала в ловушку.Ей не пришлось подробно рассказывать ему о том, какую роль сыграла бабушка в падении ее отца. Он был слугой при дворе в то время и давно все знал. Когда она спросила, почему он ей не рассказал, он пожал плечами.– Я научился ценить умение молчать, – пояснил он, и больше ей ничего не удалось из него вытянуть.Как обычно, у нее осталось ощущение, что она его совсем не знает, в то время как он видит ее насквозь. Может, так хорошо понимает насчет материнской раковины, потому что живет внутри собственной, подумала она, и искусство молчания было частью этого убежища. Если бы только она могла пробиться через все эти защитные преграды и узнать его так, как он знал ее. И доказать, что мать не права.Луна исчезла, на небе остались только звезды. Матильда смотрела в ночь и в первый раз почувствовала, как под сердцем зашевелился ребенок. Глава 28 Нортгемптон, весна 1090 года В честь свадьбы Джудит и Ранульфа де Тосни Симон выставил напоказ все богатства Нортгемптона. Стол, стоящий на возвышении, покрывала выбеленная льняная скатерть с золотым шитьем, а кувшины и кубки были на нем из серебра и горного хрусталя.– Как бы мне хотелось, чтобы наша свадьба была бы такой же роскошной, – произнес Симон, кладя ладонь на руку Матильды.Она с удивлением взглянула на него. У нее что, такой вид, будто она о чем-то сожалеет? Она так не думала.– Наверное, – заметила она, – но я не слишком люблю всю эту мишуру. Когда Джуд была маленькой, она постоянно лазала по материнским сундукам, надевала ее вуали, примеряла разные наряды. Мне всегда приходилось караулить и следить, чтобы ее не поймали.Симон рассмеялся.– Но ты тоже не совсем равнодушна к красивым вещам? Этот голубой цвет, кстати, очень тебе к лицу. – Он с удовольствием оглядел ее фигуру, оставшуюся стройной и после рождения ребенка.Матильда покраснела.– Немного, – призналась она. – Но это меня не заботит.Он улыбнулся.– Большинство из знакомых мне женщин пожертвовали бы многим, чтобы сегодня оказаться в центре внимания.– Верю. И со сколькими женщинами ты был знаком?– Достаточно многими, чтобы понять, как мне повезло, – признался он и поцеловал ей руку.– Галантен как настоящий придворный, – улыбнулась она, но с некоторым раздражением в голосе.Их шутливое подтрунивание друг над другом было нарушено появлением Элисанд, которой с трудом удалось пробраться через толпу слуг с кувшинами и дымящимися блюдами.– Миледи, ваш сын проснулся и надрывается от плача.– Никогда еще не видел такого прожорливого младенца, – заметил Симон.Матильда улыбнулась и встала. При Руфусе порядки стали не такими строгими, и короткая стрижка, обязательная при Вильгельме, уступила место более длинным волосам. Темные волосы Симона закрывали ему шею. Матильде так больше нравилось, потому что в глубине ее памяти сохранились воспоминания о роскошной шевелюре отца, о том, как играл ветер его волосами, когда он копался с ней в саду.– Он весь в тебя, – поддразнила она его. Симон показал на еду перед собой.– Не знаю, почему ты так говоришь, миледи, – заявил он с усмешкой. – Я же почти не ем.– Я не о еде говорю, – возразила Матильда. Она отправилась кормить сына. В полтора года его пора было уже отнимать от груди, но иногда, когда он просыпался, ничто не могло его утихомирить – только грудь матери.Родила она легко, благодаря своим широким бедрам Сильный и здоровый ребенок унаследовал комплекцию Симона. Он был спокойным и не капризным, рыжеволосым и с глазами цвета морской волны. Естественно, его назвали в честь дедушки.– Жаль, что твоя бабушка не может видеть, какой чудесный у тебя сын, – заметила стоящая в дверях Джудит.Матильда вздрогнула и подняла голову. Она так увлеклась кормлением, что не заметила появления матери.– Мне еще больше жаль, что мой отец никогда не увидит своего первого внука, – ответила она, невольно сжав губы.Рождение сына раз и навсегда изменило отношения между ними, потому что, родив мальчика, Матильда сделала то, чего не смогла сделать Джудит. Вообще после того ужасного дня в Элстоу Джудит изменила свое отношение к дочери. Стала более сговорчивой, соглашалась выслушать, меньше придиралась. Но одно упоминание об Аделаиде мгновенно накаляло обстановку. Она умерла от гриппа вскоре после рождения маленького Уолтефа. Матильда на похоронах не присутствовала, она оправлялась после родов и была рада этому, хотя и испытывала муки совести. Она должна была простить, и ее беспокоило, что она не смогла этого сделать.– Это так, – вздохнула Джудит. – Он обожал младенцев куда больше, чем я. Наверное, это меня в нем и привлекало – умение радоваться жизни и наивность.Матильда сидела неподвижно, глядя на сосущего грудь сына. Впервые мать заговорила о своем браке без пренебрежения.– Он не боялся смеяться или плакать, – продолжила Джудит, – а я выросла в доме, где то и другое считалось неприличным. – Она печально улыбнулась. – Я думала, что твой отец научит меня радоваться и плакать, но у нас ничего не вышло. – Она запнулась, и, подняв глаза, Матильда увидела на лице матери слезы.Джудит быстро моргнула, явно сердясь на себя.– Я пришла сказать, что пора начать церемонию укладывания новобрачных в постель – пока мужчины еще стоят на ногах. – Она резко взмахнула рукой. – Я не хотела говорить о твоем отце. Наверное, выпила лишнего.Ребенок отрыгнул, в углу рта появились молочные пузырьки.– Полон до краев, – сказала Матильда, с сожалением наблюдая, как мать снова прячется за знакомую стену ледяного достоинства. – Я рада, что ты рассказала, – тихо сказала она. – У меня так мало осталось в памяти об отце.– Самое лучшее, – пробормотала Джудит. – Не знаю, жалеть тебя или завидовать тебе.Матильда отдала ребенка няне и заколола платье.– Мне не нужно от тебя ни жалости, ни зависти. Они ничего не изменят, верно? – Она встала и отряхнула платье, как бы заканчивая разговор. – Пойдем, иначе они начнут церемонию без нас.Они вместе вышли в зал, где гости уже разделились, – женщины окружили невесту, мужчины – смеющегося жениха.Матильда на мгновение задержалась рядом с Симоном и с беспокойством взглянула на де Тосни.– Надеюсь, он не слишком напился и не сделает Джуди больно, – пробормотала она.Симон обнял ее за талию.– Не беспокойся, – сказал он ей на ухо. – Это просто хорошее настроение. После первых двух чаш я распорядился разводить вино водой. И мне дешевле выйдет, – пошутил он. – Да и я сегодня не хотел бы перебрать. – Он провел рукой по ее ягодицам, доказывая, что не так уж он трезв, как хочет казаться.Матильда засмеялась и оттолкнула его.– Посмотрим, – сказала она и присоединилась к женщинам.Джуд привели в главную спальню, которая обычно отводилась Симону и Матильде. Женщины торжественно раздели Джуд и расчесали ей волосы. Видя, как она дрожит, Матильда, пока они ждали мужчин, завернула ее в накидку на бобровом меху.– Все будет хорошо, – прошептала она и поцеловала сестру в висок.– Я знаю, – кивнула Джуд, нервно улыбаясь. – Сибилла мне все рассказала… как когда-то тебе. Если бы на ее месте была мама, я была бы невиннее новорожденного ягненка. А если бы я поверила всему, что говорил Ранульф до свадьбы, то уже не была бы девственницей.После этих слов напряжение спало, и они обе принялись хихикать. Поднятые в возмущении брови матери только раззадорили их.За дверью послышались тяжелые шаги, затем удары кулаков по дереву. Громкие голоса потребовали, чтобы их впустили, перемежая эти требования сальными шутками. Джудит нахмурилась еще больше, отодвинула в сторону служанку и сама отомкнула щеколду, широко распахнув дверь.– А я думал, что драконы горячие, а не холодные, – невнятно произнес брат Ранульфа Роже, слегка покачиваясь.Ранульф поклонился Джудит и сумел удержаться на ногах, что говорило о том, что он не так уж пьян.– Мадам, – обратился он к ней, – я пришел потребовать свою невесту.Матильда заметила, что, кроме плаща Симона на медвежьем меху и сапог, на нем ничего не было.– Обращайся с ней хорошо, – предупредила Джудит. Ее голос прозвучал на фоне этого шумного веселья, как удар кнута. – Иначе будешь иметь дело со мной. – Она жестом предложила другим мужчинам зайти и прикрыла нос рукавом от запаха перегара.– Я буду ласков с ней всю жизнь, – пообещал де Тосни, не сводя глаз со своей молодой жены. – Почему бы и нет, ведь она красива, у нее есть земли и она зажигает мое сердце?– Ты удивишься, если узнаешь, сколько мужчин охладевает, как только забудут вкус сорванного фрукта, – ответила Джудит.– Но не я, – заверил ее Ранульф.Джудит сурово взглянула на него и уступила место священнику, который должен был благословить пару и брачную постель.Выполнив ритуал, Ранульф поднял невесту на руки и положил на постель под громкие поощрительные возгласы.– Сегодня я обойдусь без посторонней помощи, – заверил он и бросил плащ Симону.– Ну, крикни, если что, – усмехнулся Симон.Еще немного посвистев и отпустив пару двусмысленных замечаний, гости потянулись прочь из спальни, давая последние советы.Вино продолжало литься рекой, с кухни едва успевали подавать на стол всяческие яства. Симон и Матильда смешались с толпой гостей, которые и не собирались уходить. Матильда потанцевала с графом Хью Честерским, отбиваясь от его назойливых ухаживаний, и наконец укрылась от него в объятиях своего дяди Стефана. Он был всего на два года старше ее. Пышной гривой светлых волос, ледяными голубыми глазами и ямочкой на подбородке он напоминал своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49