Недоверчивость и подозрительность Харела распространялась не только на "своих" и даже не только на израильтян, но и на партнерские организации. Англичан он вообще не очень любил (впрочем, кто из ветеранов Хаганы не разделял его чувства?) и считал и Форин Офис, и английскую разведку способными на любые происки. Что касается американцев, то Харел был уверен, что они по-настоящему не были заинтересованы в равноправном двустороннем сотрудничестве. "Знаю я этих янки, они хотели бы в одностороннем порядке получать информацию, которую раздобывает с таким трудом израильская разведка и давать "взамен" лишь то, что считали нужным и выгодным для себя", но не для Израиля. Харел даже подозревал, что ЦРУ может организовать в стране заговор по типу того, что был осуществлен в 1953 году в Гватемале.
Харел был, что называется, жестким начальником. Он избегал панибратства, легкости в отношениях, практически не шутил сам и плохо воспринимал шуточки и хохмы, столь присущие израильтянам. Единственное не совсем серьезное его высказывание - это фраза: "Из всех людей моих голубых глаз не боятся только дети и собаки". Однажды после жестокого Хареловского разноса высокопоставленный сотрудник "Моссад" сказал, выйдя из кабинета шефа: "Если бы Иссер остался в России, он стал бы теперь главой КГБ, а этого монстра Берию проглотил бы на завтрак и не поперхнулся". Он получал истинное наслаждение от своей работы - и от руководства, и от непосредственного участия в операциях. В быту же вел жизнь скромного и тихого человека; любимыми развлечениями у него была опера и традиционные детективы (особенно Агаты Кристи); шпионские романы, за исключением разве что произведений Ле Карре, презирал - "таких шпионов ловили бы на третий день по дюжине". Соседи по большому дому, где у Харелов была скромная квартирка и рядом - небольшой аккуратный садик, - долго не знали о роде занятий Иссера и считали, что этот тихий и скромный чиновник находится под каблуком у своей шумной и энергичной Ривки.
Таким был человек, который превратил "Моссад" в одну из сильнейших разведок мира, а "Шин-Бет" - в едва ли не самую эффективную контрразведку. Кроме того, он сумел достаточно серьезно изменить в пользу "своих" структур соотношение влияния различных ветвей разведывательного сообщества, прежде всего за счет военной разведки.
Но главный стержень его подозрительности был направлен против СССР. Он, сам выходец из России, (кстати, в КГБ его называли по старой фамилии, Гальпериным), в молодости крайний левый, искренне сожалел, что не может "взять под колпак" Шин Бет всех эмигрантов с Востока (треть населения Израиля). Но старался следить со всей тщательностью, по крайней мере за теми, кто проявлял какую-нибудь социальную или политическую активность, хотя предполагал, что многие и многие тысячи промышленных рабочих, мелких торговцев и киббуцников усердно строчат донесения своим хозяевам в КГБ. Харел умел оценить достоинства своих противников и был уверен, что они имеют своих шпионов в Израиле. Иногда бдительность приносила плоды; так, например, Харелу удалось установить, что два заметных деятеля, члена левой партии "Мапам", являются советскими агентами.
Контрразведка установила, что эксперт партии "Мапам" по Ближнему Востоку Аарон Коэн регулярно встречается в Тель-Авиве с резидентом КГД, который работал под прикрытием советского посольства и обладал дипломатическим статусом. В 1958 году Коэн был арестован. В суде обвиняемый признал встречи с советским дипломатом, но отрицал передачу ему секретной информации. Товарищи по партии "Мапам" встали на его защиту и обвинили Харела в фабрикации дела (такие обвинения звучали неоднократно и были в известной мере небезосновательны - Харел проявил себя выдающимся мастером интриги; надо отметить, что если он и успраивал инсинуации, то делал это безукоризненно). Коэн был признан виновным и осужден на пять лет лишения свободы; партайгеноссе подали апелляцию, по-видимому небезосновательную во всяком случае Верховный суд Израиля нашел возможным сократить этот срок наполовину.
Второй случай вошел в историю под названием "дела Беера". Контрразведка установила, что видный член партии "Мапам", подполковник Эзра Беер, который пользовался неограниченным доверием Бен-Гуриона и, по мнению Харела, находился в опасной близости к премьер-министру, работал на разведслужбу другой страны (до сих пор окончательно не выяснено, на какую именно, но предполагается работа на КГБ); во всяком случае, с точки зрения Израиля он оказался предателем.
Персональное досье:
Беер, по его утверждению, родился в 1912 году в Вене и с юных лет был социалистом. Он рассказывал, что в 1938 году дрался на баррикадах с фашистами, пока Гитлер не оккупировал Австрию. Беер также говорил, что он учился в австрийской военной академии, а с началом испанских событий вступил добровольцем в интернациональную бригаду и дрался с фашистами в Испании. Ему якобы удалось избежать интернирования и в 1938 году он выехал в Палестину, где с военным образованием и боевым опытом был охотно принят в ряды "Хаганы". Социалистические взгляды, хорошее образование и опыт в военной области позволили ему стать своим человеком в руководящих кругах еврейской общины; в годы Второй Мировой занимал видные армейские посты, а после завоевания независимости рассматривался как один из первых кандидатов на очень высокую должность заместителя начальника штаба вооруженных сил (военным министром в те годы был сам Бен-Гурион). Когда эта должность досталась другому, он вышел в отставку. В это же время он отошел от партии "Мапам", где возглавлял партийную службу безопасности, и примкнул к более центристской партии Бен-Гуриона - "Мапай"; в первые же месяцы после отставки стал военным обозревателем крупной газеты и скоро проявил себя как вдумчивый аналитик и хороший журналист. Авторитету и качеству материалов способствовали его личные дружеские отношения с видными военными руководителями Израиля, включая Шауля Авигура, Шимона Переса и даже самого премьера. Вскоре Бен-Гурион передал Бееру свой дневник и поручил ему написать официальную историю войны за независимость. Эта работа давала Бееру прекрасную возможность познакомиться с самыми секретными документами, касавшимися обороны Израиля.
Согласно поддержанной Харелом в своих мемуарах версии, первые подозрения возникли в 1956 году, когда Моше Даян, который отправлялся с Бен-Гурионом на секретные переговоры в Париж (речь шла об участии Израиля в Суэцкой кампании и, как об этом будет рассказано подробнее, цене, которую заплатила Франция за это участие) удивлен, увидев Беера на секретном сборном пункте, хотя сам Беер в Париж не летел. Даян, указывая на военного историка, спросил: "А что этот шпион здесь делает?".
Конечно же, эти подозрения требовали проверок и слежки, но на первом этапе сколь-нибудь серьезных доказательств ни предательства, ни указывающей на это связи Беера с "враждебными" разведками не было найдено. Только было отмечено по результатам наблюдения, что солидный ученый стал чаще посещать бары и ночные клубы, крепко выпивать и крутить с дамами не слишком строгого поведения. Затем Харел обратил внимание на то, что Беер установил несанкционированный контакт с шефом западногерманской разведки (БНД) генералом Рейнгардом Геленом. Речь шла, как докладывал Эзра премьеру, о расширении контактов БНД с израильской разведкой, включая помощь немцев в профессиональныхвопросов. Очень многие в Израиле испытывали моральные трудности от мысли о сотрудничестве с бывшим гитлеровским генералом и его ведомством. Беер неоднократно бывал в ФРГ; западные немцы, стремившиеся в те годы использовать любой повод для налаживания отношений с Израилем, предоставили Бееру на удивление широкий доступ к объектам НАТО, а также германским и американским военным базам в Европе.
Это, с разведывательной точки зрения, представлялось достаточно интересным.
В стратегических планах НАТО Рейнгарду Гелену и его организации отводилось особое место. Во время второй мировой войны Гелен руководил подразделением германской военной разведки (Абвера) на Восточном фронте и засылал шпионов в Советский Союз. Теперь, работая в тесном контакте с ЦРУ и "МИ-6", Гелен активизировал свою старую агентуру, оставшуюся в России. В Москве, несомненно, понимали эту угрозу и хотели проникнуть в секреты ведомства Гелена. Харел заподозрил, что Беер, как высокопоставленный представитель Израиля, пользовавшийся доверием в Бонне, мог получить что-то интересующее его хозяев из КГБ. Кроме того, в ФРГ он мог собрать много другой важной информации. В частности, из его легальных военных обзоров следовало, что Бееру удалось выяснить подробности контрактов на строительство ракетных баз для американского ядерного оружия. Что касается собственно израильских секретов, то контрразведчики прекрасно знали, что уж кто-кто, а Беер имел широкий доступ к информации о закупке Израилем вооружений, поездках израильских военных по странам Европы и состоянии морального духа в израильской армии. Беера взяли "под колпак", разработкой его занимался непосредственно начальник оперативного отдела "Шин Бет" Цви Малкин.
Но все это были только возможности и по большому счету не такие уж уникальные - наверняка не меньше сотни человек из политического и военного руководства располагала подобной информацией и ещё большее число могло, при желании, её заполучить. Преступление - не владение информацией, а её специфическое использование. Решающие, с точки зрения Харела, доказательства шпионажа Беера удалось получить позже, в марте 1961 г. В Тель-Авиве бригада наружки "Шин Бет", которая "вела" спецагента КГБ Виктора Соколова, работавшего в Израиле под дипломатическим прикрытием, зафиксировала, как некий неизвестный человек передал ему папку с документами. Бригада "Шин Бет" взяла контактера под наблюдение, и скоро наружка пришла прямо к дому Эзры Беера.
Через несколько часов, которые потребовались на доклады на все более высокие уровни и получение санкции, друг премьера был арестован. В обвинительном заключении указывалось, что в папке, которую он передал Соколову, находились выдержки из дневника Бен-Гуриона (при тщательным обыске, проведенном в доме Беера, несколько страниц из дневника премьера и ещё один материал, полученный Беером накануне - секретный доклад о работе государственной военной корпорации, - оказались лежащими в небольшой папочке в чемоданчике, похожем на тот, который видели филеры во время встречи с Соколовым). Была выдвинута версия, что Соколов успел их перефотографировать, вернул оригиналы Бееру, а снимки этих страниц, если не всего дневника "Старика", хранятся в секретных архивах на Лубянке.
По мнению Харела, Беер с самого начала был направлен в Израиль советскими спецслужбами, некоторое время не осуществлял никаких разведывательных действий, внедряясь в общество, участвуя в войнах и "на гражданке" работая как весьма одаренный журналист, и начал активно действовать как агент только в 1956 году, после получения условного сигнала от корреспондента ТАСС в Тель-Авиве. Русские, как было отмечено обвинением, платили Эзре Бееру наличными, которые он тут же тратил в барах, ресторанах и на женщин.
Реальных доказательств и сведений, которые удалось получить от Беера в ходе нескольких недель изматывающих допросов (методы физического воздействия не применялись - против евреев в Израиле они используются, так сказать, вообще редко, а тут речь шла о человеке из верхушки общества), было немного, но контрразведчики Харела сочли, что их достаточно для суда. В качестве одного из косвенных доказательств фигурировало то, что Соколов, не зная об аресте источника, в явочный день пришел в "вычисленное" по отчетам наружки место встречи, а ещё через три дня, видимо получив информацию об аресте Беера, улетел в Москву.
Надо ли говорить, что арест и осуждение такой действительно заметной фигуры, как Беер, причем человека, у которого было достаточно много друзей и не слишком много - завистников, вызвали немалое, как это говорится, смущение в умах. С самого начала и по сегодняшний день существуют публикации и люди, отрицающие виновность Беера или излагающие версии, далекие от признаных судом. Очень много пищи для кривотолков дал и сам процесс. Говорили, что во время него Эзра Беер находился под воздействием каких-то спецсредств и только постепенно преодолел их действие - или последствия того, что пришлось перенести на следствии; выдвигались предположения о тайной сделке, которая была заключена им с Харелом; не раз приводили аналогии с самообвинениями видных политиков и военачальников, которые они совершали в злопамятных московских процессах 30-х годов, поддаваясь на обман следователей.
В самом деле, что-то было не так. Эзра Беер сначала признал на суде, что некоторые страницы его прошлого не соответствуют действительности, например что никогда не дрался в шуцбунде, не получал ученой степени в области истории и никогда не бывал в Испании, - но так и не изложил связную историю о своем происхождении и деятельности. Буквально же через пару дней, ещё в ходе процесса, переведенный в другую тюрьму Беер не только объявил, что все его первоначальные показания о фактах биографии соответствуют действительности, но и что сам процесс фальсифицирован. Отметим, что участие в интербригадах, равно как получение ученой степени, однозначно и в общем-то не так сложно проверяются документально; но израильский суд, обычно весьма тщательный, на этот раз не потребовал проверки утверждений впрочем, как не установил ни подлинного имени, ни прошлого, ни ещё ряда важных моментов жизни Беера, подозреваемого в тягчайшем преступлении, государственной измене. Доказательства шпионской деятельности были признаны неопровержимыми, ряд нестыковок, неувязок и неясностей проигнорировали и Эзру Беера приговорили к 15 годам лишения свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64