Ориентиром служило оранжевое пятно за поворотом дороги, смахивающее на черепичную крышу. Мимо проносились редкие автомобили, обдавая велосипедистку мелкой водяной пылью. Виктория удивилась, когда один из них притормозил чуть впереди, поджидая ее, и водитель, молодой парень, открыв окно, обратился с вопросом. Из машины выглянули двое веселых, вероятно, подвыпивших ребят и вырвалась громкая, ухающая ударными, музыка. Ее приняли за местную жительницу, спрашивая, вероятно, необходимый адрес. Опершись на одну ногу, Виктория остановила велосипед и недоуменно разинула рот - этот высокий голос, быстро тараторящий на чужом языке, вернул ее к реальности, так смахивающий на бред: кто она, где, куда и зачем несется на расхлябанном прогулочном велосипеде? Сидящий за рулем сказал что-то фривольное, это она поняла по гаденькому выражению крысиного лица и слову, не встречавшемуся в словарях, но быстро выученному Максимом. Двое других загоготали и Виктория явно услышала: "Поехали! Она страшнее моей бабушки!" Машина умчалась, подмигивая габаритными огнями. Наверно, она плакала, не стирая слез и продолжая крутить педали, сумрачным праздничным днем, среди пустых рыжеватых полей, аккуратно очерченных по периметру рядами ровненького, облетевшего кустарника. Виктория гнала в неизвестность вихляющий велосипед, зная, что будет делать это до тех пор, пока хватит сил... И вот, что это? Дуновение, намек, залетевшее издалека напоминание. Ноздри Виктории затрепетали, жадно набрав полную грудь этого особого воздуха, глаза, с зоркостью гончей, пробежав окрест, отметили пару пасущихся за деревьями лошадей. Вот оно! Опилки, перестук копыт, сияние прожекторов... "Радость и страх, радость и страх." Ловкие руки отца, подхватившие упавшую малышку и вознесшие ее высоко, очень высоко - на башню своих плечей, возвышавшуюся над всем - над оставшимися внизу людьми над спиной скачущей лошади, над мелькавшей под ее быстрыми ногами каруселью манежа. -"Я буду сильной, папочка. Я буду ловкой и смелой, упорной и веселой, такой, какой знал меня ты..." Ни о чем больше не тревожась, Виктория въехала под навес автозаправочной станции под оранжевым пластиковым козырьком. Оставила велосипед у двери рядом с витриной, забитой разнообразными предметами автомобильного сервиса и, не задумываясь о том, что будет делать дальше, она толкнула стеклянную дверь. Призывно звякнул колокольчик, возившийся за прилавком пустого магазина лысый толстяк, поднял голову:
- Бонжур, мадмуазель.
- Здравствуйте, мсье. Моя мама больна. Она имеет большая температура. Болит голова. Вы имеете лекарство? Извините, - добавила она по-немецки. Мы путешествуем из Германия. Толстяк развел руками и спросил, нет ли у посетительницы рецепта от доктора, а потом стал объяснять, как найти ближайшую аптеку.
- Я плохо понимать французский. Большая температура. Hoche Fieber. Помогите, пожалуйста! Толстяк подозрительно прищурился:
- Никакой наркоты у меня нет. Уходите, мадмуазель, а то я вызову полицейских.
- Что, что? Мне надо лекарство от жара. Кашель. Температура. -Виктория вытащила из кошелька Динстлера наугад две банкноты и протянула продавцу. Он секунду колебался, потом взял одну из них, посмотрел на свет и скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения.
- Вот, возьмите. Я недавно сам болел гриппом. Лекарства остались. Вообще-то я предпочитаю лечиться по-другому. Глотать таблетки вредно. Если желаете, у нас есть коньяк или сливовый шнапс, - он старался говорить громче, как обычно говорят с иностранцами, подменяя эффект непонимания, ощущением тугоухости.
- Нет, нет мне надо только эти таблетки, - Виктория взяла коробочку, пытаясь прочесть показания.
- Мадмуазель не должна беспокоиться, это хорошее средство. Убивает всех микробов. Пиф-паф! - толстяк изобразил пистолет.
- Спасибо, вы очень помогли мне. Danke shon!
- Постойте, мадмуазель, а сдача? Но Виктория, оседлав свой велосипед, понеслась обратно под победные фанфары циркового марша Дунаевского, зазвучавшего в голове. Почему она поверила в спасительную силу неизвестного лекарства, предложенного подозрительным толстяком, почему не боялась того, что в след за ней понесутся вызванные им полицейские? Да просто потому, что ни страхов, ни сомнений не было в этот час в ее окрыленной душе, как у всякого, кто чувствует над собой защитную длань Провидения. 4 Их заброшенный дом оказался совсем близко, хотя при дневном свете выглядел еще более неуютным, чем показался вчера. Йохим лежал, не переменив позы и Виктория удивилась, взглянув на циферблат: она отсутствовала всего лишь около часа! Как изменчиво течение времени - за эти шестьдесят минут она повзрослела лет на пять, а повзрослевшая Виктория оказалась более решительной и сильной. Ей удалось заставить Йохима проглотить принесенную таблетку, выпить горячего молока и даже обменяться с ним несколькими словами. Ровно в 22 часа Виктория позвала Йохима:
- Пора, доктор Пигмалион!
- Который час? Уже десять часов вечера? Воды! Жадно выпив стакан горячего чая, он сел в постели и с трудом покрутив головой, открыл ввалившиеся, блестящие глаза.
- Ничего не бойся. Ты немного поможешь мне, детка. Нам пора действовать. Приготовь удобную постель, лучше без подушки, принеси кувшины воды, полотенце, а я пока вымою руки, - он с трудом встал, покачнулся и придерживаясь за стены, направился в ванную комнату. "Железная воля. Вот это - самодисциплина, настоящий граф Делафер!" - подумала Виктория с восхищением проследив полуобморчный путь Йохима. Когда доктор вернулся в комнату, девушка, выполнив его распоряжения, сидела в кровати.
- Может быть нам отложить все это на пару дней... или вообще... нерешительно начала она, заметив, как тяжело опустился он в кресло.
- Поздно. Не беспокойся, все очень просто, работа предстоит совсем небольшая. К тому же, я чувствую себя гораздо лучше. Он успел умыться, пригладить волосы и выглядел почти здоровым, только рука, делающая укол, заметно дрожала.
- Сейчас ты поспишь, а я подежурю. Договорились? Счастливых Рождественских сновидений, девочка... Ты любишь сирень? Огромные старые кусты вдруг покрываются светящейся в сумерках пеной цветов... Ароматный воздух, тяжелые прохладные кисти... А пятилистый цветок, как говорят, приносит счастье... Ты знаешь об этом Виктория? Она не ответила, погрузившись в сон и Пигмалион начал свою работу. Он заранее присматривался к этому лицу и уже точно знал, что должен сделать. Совсем ерунду, если бы не слабость в руках и головокружение. Но ничего: серия легких, настойчивых касаний, чутких поглаживаний и нос приобретает костистую породистую тонкость, губы становятся чуть выразительнее и толще, острый подбородок уменьшается, слегка закруглившись... симпатичная девушка, возможно с еврейской или испанской кровью и эти светлые, лучистые глаза... Он встрепенулся, сообразив, что видит сон, задремав в кресле, а руки, уже создавшие в воображении этап за этапом новый образ, бездействуют, сжимая все еще ненужное полотенце. Что же делать, кого просить о помощи? "Господи, если тебе неугоден я - наказывай или карай меня. Но помоги мне защитить эту молодую жизнь." - шептал он в полузабытьи, как тогда, на Площади Рыцаря, моля Всевышнего спасти Алису. Нет, не так. Так он никогда не сможет больше просить Его. И никого другого тоже. Алиса, где ты? "...Понимаешь, девочка, Алиса - это больше, чем любовь, важнее, чем жизнь. Это смысл, ради которого существуешь... Легендарный Пигмалион создал Галатею, столь прекрасную, что полюбил холодный камень, оживив его силой своим чувством. Статуя стала живой, теплой женщиной, великолепной, как сотворившая ее мечта... Алиса была воплощением идеала, совершенной работой Верховного мастера, а я лишь вступил в союз с ним, спасая идеал от кощунственных увечий. Возвращая миру ее разрушенные, исчезающие черты, я восстанавливал шедевр... И не заметил, как живая, теплая женщина стала для меня статуей. Идолом, предназначенным для поклонения... Я не целовал эти чудесные, невероятные губы, которые вылепливал, как фанатичный скульптор, задумавший овладеть секретами древних мастеров. Я не спал ночами, вычисляя секрет линии, ведущей от высокого лба к кончику носа, чуть-чуть вздернутому... Я как алхимик, выводил формулу разлета ее бровей и легкой ямки подбородка... И я победил! Я овладел магией чуда... И не смог остановиться. Одной Рождественской ночью, восемнадцать лет назад Пигмалион создал подобие Алисы, точную копию, почти не глядя... Лишь слушая музыку, беззвучную музыку, льющуюся с высоты, гармонию ниспосланную свыше... Кто-то щедрый и мудрый вложил в мои пальцы знание... Я отдал себя до капли, а потом спал, спал... Алиса, я овладел чудом твоей прелести, Алиса..." ...Было 11 часов утра, когда в двери дома неслышно вошел человек. Он крадучись миновал гостиную, кабинет, прислушиваясь к тишине, затем тихонько отворил дверь спальни: в распахнутое наполовину окно заглядывало мутное, дымчатое солнце, не согревая спящих. Мужчина в костюме и наброшенном поверх него белом халате, дремал в кресле, поджав колени и обхватив руками, будто пряча от ударов, лохматую голову. В кровати, под двумя одеялами, уткнувшись в подушку спала девушка. Остин бесшумно закрыл окно и потрогал лоб доктора, горячий, покрытый испариной. Потом встряхнул за плечи, с тревогой всматриваясь в идиотически-блаженное лицо.
- Ехи, дружище! Что тут стряслось? Больной приоткрыл глаза, не сразу узнав Остина. Сознание постепенно возвращалось к нему, наполнив взгляд ужасом:
- Который час? Какой сегодня день?
- Одиннадцать. Утро двадцать шестого декабря, - мягко и внятно произнес Остин. Динстлер рванулся, пытаясь встать, но тут же повис на руках Брауна.
- Куда ты, куда, Ехи... Все хорошо, успокойся, - он усадил Йохима в кресло и протянул ему стакан, бросив в воду маленькую шипучую таблетку.
- Ну-ка, доктор, проглотите мое снадобье, - Браун внимательно наблюдал, как меняется лицо Йохима и когда тот осмысленно посмотрел на него, объяснил:
- Это специальное средство на крайний случай. Для комикадзе и особо рискованных людей. Ненадолго способно поднять из гроба мертвого. Пол часа у нас есть и за это время мы должны удрать подальше отсюда. Ну-ка быстро, докладывай, как я должен поступить с Викторией. Ее можно будить? Йохим посмотрел с таким недоумением, будто его спросили о способах размножения марсиан. -А что с ней, Остин?... Я... я ничего не помню, - быстро склонившись над кроватью, он тронул плечо Виктории:
- Эй, девочка, пора вставать! Она сонно повернулась на бок, пытаясь спрятать голову под одеяло.
- Постой-ка, голубушка! - Остин развернул Викторию к себе, нетерпеливо заглядывая в лицо, а потом опустил на подушки и недоуменно посмотрел на остолбеневшего Йохима.
- Я, н-н-не хотел... Не собирался... - с трудом выдавил тот и бессильно рухнул в кресло.
- Уф-ф! - Браун резко выдохнул задержанный изумлением воздух и резко тряхнул головой, приводя себя в чувство:
- Вот так сюрприз, маэстро Пигмалион! Рождественская сказка... Но...что же нам теперь делать? В блеклом свете сырого зимнего дня, подложив под щеку ладошку, сладко улыбалась во сне юная, возрожденная к новой жизни Алиса... 5 Йохим Динстлер долго выздоравливал от крупозного воспаления легких в маленьком пансионе с при католическом монастыре. Его двоюродная сестра Изабелла, ставшая настоятельницей маленького монастыря в горах у австрийской границы, открыла крохотную лечебницу на несколько пациентов, куда приезжали люди, нуждающиеся скорее в душевном, нежели в физическом врачевании. В это время года пансион матушки Стефании пустовал и созвонившийся с ней Йохим получил добро на долгосрочный визит. Он не виделся с Изой после похорон бабушки, а значит, почти двадцать лет. За это время скучная благонравная дурнушка - медсестра из опекаемого монашками дома престарелых успела превратиться в величественную, довольно живописную старуху, полную достоинства и тихой потусторонней радости. "Она нашла себя - подумал Йохим, глядя в темное, изборожденное морщинами лицо. Это ее истинный возраст - возраст крепчающей духовности и плотского увядания. И ее дело - миссия помощи и сострадания."
- Иза, я могу называть тебя так? - начал Йохим. - Хорошо, а то я пока еще пугаюсь твоего сана. Тем более, что собираюсь обратиться к тебе с вполне житейской просьбой... Видишь ли, я едва оправился от воспаления легких и потери Ванды. Мне надо отдохнуть в тишине... Нет, постой, это еще не все. Со мной девушка, подопечная моего близкого друга. Я хотел просить тебя позаботиться и о ней.
- Йохим, ты правильно сделал, что пришел сюда, Я знала, что ты в конце концов придешь. И ждала. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы покой и мир сошли в твою душу... Девушка, приехавшая с тобой получит помощь независимо от того, кем она тебе приходится, - матушка Стефания окинула посетителя взглядом гордым и смиренным одновременно. -Я должен объяснить тебе ситуацию несколько подробней... Йохим заколебался. - Я не вправе просить тебя о сохранении тайны, но она касается не только меня и я должен заручиться словом.
- Тайны, принесенные сюда, остаются навеки в моем сердце. - Матушка испытывающе посмотрела на посетителя. - Надеюсь, речь не идет о нарушении законов человеческих и Божеских?
- Разумеется. Я не стал бы обращаться к тебе в противном случае... Эта девушка вынуждена скрываться. Она не сделала ничего дурного, являясь невольным свидетелем серьезной политической игры. В миру не любят свидетелей... Сейчас она носит имя Анны Ковачек, выдавая себя за мою племянницу. Пусть все так останется и для тебя. Это не надолго, Иза... Матушка осенила себя крестным знамением. Подумала и перекрестила Йохима:
- Да поможет тебе Бог! - Впервые в глазах сестры Йохим увидел сострадание и жалость. Виктория, прибывшая с Йохимом в монастырь, переживала что-то вроде мистического шока, наподобие того, который испытывают избранные, побеседовавшие у себя в огороде с явившейся им Девой Марией или созерцавшие благосклонную улыбку кивнувшего с иконы Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63