Несмотря на то, что до скончания дней, не перестанет терзать его страсть к этой женщине - той, что под новым именем и в новом воплощении сидела рядом с чувственной отрешенностью, глядя на несущуюся навстречу ночь.
- Я хочу помочь тебе. Ты должна слушаться меня. Ты всегда слушалась меня, Лана, - сказал Амир, и даже не спохватился, спутав имена. Ванда посмотрела на него с грустью сомненья:
- Ты все это делаешь ради той, другой, чью фотографию мне показывал?
- Для тебя, Ванда. И тебе лучше не знать, как многим я рискую. Помолчав, она спросила:
- Мы действительно так похожи?" - ее рука крадучись скользнула по его бедру. - И ты все же предпочитаешь меня? - Вандины пальцы нащупали "молнию" и потянули замок.
- Ты и она - для меня одно и то же. Ее давно уже нет, а ты - моя женщина. ...Опять был маленький придорожный отель. Амир свернул к нему, неожиданно это решение. Самолет, должный унести их в далекую страну на южноафриканском континенте, где госпожа Динстлер сможет переждать опасность, все равно вылетает вечером. Преследователь, по всей очевидности, сбился со следа. Да и вообще, какое все это имеет значение, если за дверью одного из этих номеров любовников ждет большая теплая постель. Амир, пребывающий в несвойственной ему легкомысленной размягченности, позволил расслабиться своим всегда натянутым как струна нервам, неумело усыпляя природную восточную подозрительность. Завтра он запустит механизм прикрытия, спрячет Ванду, предупредит ИО. А пока - несколько часов законного, дарованного в награду за прежнее самоотречение, блаженства.
Спящий отель казался вымершим, а их комната на пятом этаже самостоятельным, обособленным миром, парящим в безопасной недосягаемости. Внизу, на стоянке поблескивали в холодном, наполненном мелкой моросью свете фонарей, крыши автомобилей, красно-зеленым заревом мерцала реклама бензоколонки, а где-то, совсем в другом мире, позвякивало стекло в разгружаемых у ресторанчика ящиках с пивом.
Закрыв за собой дверь, они обнялись и простояли так целую вечность, не спугивая движениями победно вскипающее желание.
Если бы Амир не был так предан идее о лучшем, неземном существовании, то мог бы с уверенностью сказать, что познал в часы, проведенные с Вандой, совершеннейшее блаженство. Вот он - соблазн. Вот почему Аллах предостерегает преданных ему от увлечения женщиной, особенно иноверкой. "Он боится конкуренции" - лезли в голову крамольные мысли, в то время как губы спешили впитать сладкую отраву любовного дурмана.
Они, конечно же, сходили с ума. Ванда не удивлялась даже, как мало тревожат ее мысли о настоящем и будущем, заботы и ответственность жены и матери, всегда оттеснявшие на второй план личные проблемы. Она, не подозревавшая в себе до встречи с Амиром, такой всепоглощающей сексуальности, боготворила этого в сущности, малознакомого и непонятного мужчину. Серебряная седина в смоляных волосах, гибкое сильное бронзовое тело, тяжелый взгляд непроницаемых как ночь глаз, заставляли ее трепетать от самозабвения, желания подчиняться и удовлетворять, быть рабыней, податливой игрушкой в его опытных, ловких руках.
Если бы ее спросили сейчас, для чего она родилась на свет, Ванда|, не задумываясь, ответила бы: "Вот для этого самого!"
И это длилось бесконечно, вознося на горячей волне к солнцу и бросая в темную пучину, лаская и мучая...
Вынырнув в очередной раз из полудремы, Ванда обнаружила пасмурное утро за спущенными вишневыми шторами и пустое место на постели рядом с собой. Смятые простыни и одеяла еще хранили тепло. Она обняла подушку, пахнущую какими-то особыми, волнующими восточными ароматами. Ей мерещились то караваны верблюдов, груженых прянностями и благовониями, плывущие в раскаленной пустыне, то прохладные, обсаженные цветущими кустами граната дворики сладострастных гаремов с бесшумно ступающими темнокожими евнухами. Одни из них, в шелковых шальварах, с золотым блюдом янтарного рахат-лукума, направился прямо к ней, возлежащей на пышных, покрытых алой парчой тюфяках. Стальной, леденящий нечеловеческий взгляд. Холодные, жесткие, словно крючья, пальцы. Ванда закричала, но крик получился беззвучным, как часто бывает в страшном, прилипчивом сне...
Амиру необходим был телефон, не подключенный к гостиничному коммутатору. Проехав три километра до ближайшего городка, он разыскал переговорный пункт, соседствующий с почтой и аптекой, и сделал несколько звонков, результатами которых остался недоволен. Дежурный в резиденции эмира говорил подчеркнуто любезно и предельно лаконично, отказав в разговоре с Хосейном не только по причине позднего часа. Разбиравшийся в оттенках поведения и интонации придворных не хуже опытного дирижера в звучании своего оркестра, Амир понял, что его действия осподином не одобряются. Секретный пост ИО, кодом которого Амир впервые воспользовался, принял сообщение относительно грозящей госпоже Динстлер опасности без надлежащего внимания: анонимные сообщения там чаще всего игнорировали, Амир же, естественно, назвать своего имени не смог. Лишь в Мексике удалось застать на месте верного человека, заявившего о готовности спрятать у себя за соответствующее вознаграждение, даже бенгальского тигра или самого президента Франции, а уж тем более женщину.
Амир отсутствовал не более часа, но когда он вернулся, в отеле уже вовсю шла повседневная рабочая круговерть: со стоянки выруливали, разъезжаясь в разных направлениях цветные автомобили, парень в оранжевом комбинезоне мыл из шланга автоматы, торгующие газетами и жевательной резинкой, из автобуса, подкатившего к центральному входу, выгружалась группа туристов. Но первое, что уже издали заметил зоркий глаз Амира, было серебристое крыло "седана", воровски прячущегося за поредевшим осенним кустарником. Сердце Амира тяжело ухнуло, подавая сигнал опасности. Не дожидаясь лифта, он одним махом взлетел на пятый этаж и неслышной звериной поступью подкрался к своему номеру. За дверью было тихо, в замке изнутри торчал ключ. Амир тихонько постучал, прислушался. Постучал громче и не дождавшись ответа, отмычкой мягко открыл дверь. За несколько секунд его мозг прожил напряженную двойную жизнь по параллельным сценариям надежды и знания. Надежда изображала стоящую под душем бело-розовую Ванду, предусмотрительно запершую номер изнутри. Знание же с пронзительностью пожарной сирены сигналило о беде. Она и предстала перед вошедшим Амиром с жуткой неотвратимостью. На кровати, свернувшись клубком, лежала Ванда. Рука в браслете из иранской бирюзы, тщетно заслоняла грудь, из которой тускло поблескивая, словно криво усмехаясь, победно торчала ручка кинжала. Широко раскрытые мертвые глаза недоуменно взирали в проем распахнутой балконной двери, на губах застыла глуповатая улыбка, а может быть -не родившийся крик.
Он спокойно стоял на балконе, словно вышедшего закурить. - Мне пришлось поработать вместо тебя. Ты у меня в долгу, Амир Сайлах, в неоплатном долгу, - на смуглом лице убийцы играла издевательская насмешка игрока, обошедшего, наконец, более удачливого соперника. В руке Амира, тихо щелкнув, блеснул узкий клинок:
- Я верну тебе все сполна! Убийца вскочил на парапет и на одно мгновение, перед тем, как скрыться на соседнем балконе, в его глазах вспыхнуло презрение. Оно еще оставалось на помертвевшем лице, медленно удаляющемся в преисподнюю на плаву иного, замедленного ужасом времени.
Секунда мести, превратившаяся в вечность мучительного торжества: резкий удар в колени стоящего над пустотой человека, судорожный взмах рук, пытавшихся удержаться за лозы плюща и уносящееся вниз, уходящие из жизни лицо. Амир наслаждался этой предсмертной маской, пока внизу не раздался глухой удар - тело нелепо распласталось на асфальте, как вычерченный мелом детский рисунок. Тогда он вернулся в комнату, преклонив колени, целовал холодный лоб Ванды, опустил веки на голубые, уже стеклянно-кукольные глаза и бесшумно выскользнул в коридор.
В то время, как у мертвого тела неизвестного мужчины, упавшего прямо на бетонный барьер автостоянки, шумела встревоженная толпа, а из-за поворота, вращая мигалкой к отелю подъезжала санитарная машина, синий БМВ несся к австрийской границе в моросящей серости зябкого ноябрьского утра. Жесткое ребро ладони с силой опустившись на рычажки радио, заставив навсегда замолчать ненужную теперь музыку. Окаменевший в полной, звенящей тишине, Амир не замечал, как из рассеченной ладони, сжимавшей руль, тянется за манжет рубашки струйка липкой крови. _ Глава V
Вольфи Штеллерман получил по своим каналам сообщение о гибели Ванды уже к полудню, но решил оттянуть печальный разговор с Йохимом: ему не хотелось усугублять трагическое известие обстоятельствами ее смерти. Сначала надо было выработав при участии Брауна правдоподобную версию, предотвратив утечку информации с места происшествия, а уж потом ставить в известность о случившемся Динстлера.
Штеллермана, вычислившего подлинных виновников преступления, беспокоила судьба русской девушки. Совершенно очевидно, что решив избавиться от свидетельницы, арабские хитрецы найдут способ обойти указания ИО. Вольфи понимал, что при всем своем желании не может застраховать девушку от "случайности" в глухом поместье Пигмалиона и поделился своими опасениями с Остином.
Брауны как раз вернулись к себе на Остров, проведя с Антонией десять дней во Флоренции. Остина очень тревожила судьба дочери, намного больше, чем он считал себе вправе показать близким. Он догадывался, что девушка, отстраненная от привычной жизни своим недомоганием, тоскует по ней, томясь в уединении, в стороне от блистательной светской суеты, в которой чувствовала себя героиней. К тому же, тайна Пигмалиона тяготела над ее судьбой, и Брауна мучили сомнения, как следует поступить - рассказать дочери правду, полу-правду или просто - смолчать, предоставив событиям естественный ход. Правда могла стоить ей жизни - ведь все строго засекреченные пациенты Динстлера подвергались опасности преследования. Сокрытие правды таило непредсказуемые последствия: никто не мог предугадать, как справится ее организм с перенесенным воздействием и чем может обернуться чудесный дар красоты для Антонии Браун в ближайшем или отдаленном будущем.
Известия о смерти Ванды ошеломило Брауна - он боялся и думать, что означает утрата жены для Йохима. К тому же, в его опеке нуждалась русская девушка.
Запросив от ИО сведения на Викторию Козловскую, Остин никак не мог вникнуть в смысл ситуации, снова и снова вчитываясь в текст полученной информации. Виктория родилась в России в 1970 году, отец - Алексей Козловский, мать - Евгения Дорогова. Даты рождения родителей, их адреса, профессии ни о чем не говорили, но чутье заставило Брауна копнуть глубже. То, что он увидел на экране, индивидуального, строго засекреченного компьютера, произвело на него впечатление позывных полковой трубы, играющей тревогу. Дедом Виктории оказался некто Михаил Александрович Дорогов, усыновленный в пятилетнем возрасте Мишенька Кутузов! Неужели совпадение? Даты, названия городов, имя - голубой экран хладнокровно представил взгляду Остина то, от чего забилось на секунду, а потом бурно заколотилось сердце. Значит тогда, в 20-м году Варя Кутузова все же выжила, пересилив сыпняк, а потом, потеряв след белогвардейца Зуева, вышла замуж за другого, усыновившего Мишу! А эмигрант Зуев, уверенный в гибели своей невенчанной жены, стал герцогом Баттенбергским и многие годы тщетно разыскивал своего российского потомка. Да это несомненно, он - Миша Кутузов, сын Александра Зуева и ему принадлежит хранящаяся под стеклянным колпаком вот уже четыре десятилетия потемневшая икона. А если не ему, покоящемуся на подмосковном кладбище строптивому полковнику, то пребывающей в беспамятстве у Динстлера восемнадцатилетней девушке.
Знак свыше, совершенно очевидный и слишком многозначительный, чтобы сойти за случайность. Вот он, проявляющийся постепенно замысловатый узор судьбы, о котором пытался поведать умирающий герцог Баттенбергский юному лейтенанту Остапу Гульбе. Остин не раз чувствовал на своем жизненном пути вмешательство иных, более могущественных сил. Теперь, мысленно поблагодарив их за отличную работу, Браун собрался в путь - он должен был немедленно увидеть внучку Александра Зуева, человека, изменившего всю его жизнь.
...Конец сентября выдался особенно жарким - такой суши и жары не было даже в августе. Жан-Поль, поступивший в Принстонский университет, по пути в Америку решил заехать к дяде Йохиму. Всего два часа езды, но ему так хотелось доложить Динстлеру о своих успехах, к тому же, Жан-Поль тайно надеялся встретить в "Каштанах" Антонию.
Йохим встретил его радушно, сообщив, что Ванда, завезя Криса в школу, гостит у своей немецкой подруги, и что весь вечер в их личном распоряжении.
Оставив в машине свой объемный багаж с вещами и книгами, Жан-Поль побрел в сад, вкушая сладкую отраву воспоминаний: вот здесь они валялись в желтом клевере и он ловил на спине Антонии паучка, вот здесь гоняли мяч по свежескошенной лужайке, а на скамейке в тени, со сдвинутой на нос джинсовой кепкой, сидел разомлевший Шнайдер.
Клевер давно был скошен и, вероятно, съеден соседними коровами, лужайка выглядела пожелтевшей и колкой, а в тусклом свете мутного, выцветшего от духоты полдня, все казалось заспанным, неумытым, скучным.
Жан-Поль подошел к бассейну, поблескивающему тускло и вяло. На поверхности воды качались мелкие золотые кораблики
- облетевшие листья березы. Да где же здесь береза? Он огляделся, ища взглядом темно-белую кору и остолбенел, наткнувшись на материализовавшееся видение: под кустом шиповника на распластанном шезлонге белело долгое девичье тело. Он неслышно приблизился, боясь спугнуть призрак. Голова, покрытая белой панамой, повернута в сторону, руки сонно раскинуты, у кончика пальцев в траве лежит заложенная травинкой книга. Куст шиповника, усыпанный вместо цветов зелеными глянцевыми пупырышками семян, поредел и постарел, утратя свое живописное великолепие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63