Джулия объясняла происходившее на переменах; Джулия расшифровывала споры родителей, которые просачивались сквозь закрытые двери и расползались по дому, словно дым; Джулия подавала готовые выводы, так что Эйли, покладистая и беспечная, привыкла получать от нее информацию на блюдечке.
Джулия смотрела в открытое лицо Эйли. Эта мягкость и податливость тревожили ее. Она знала, какой опасностью они могут грозить, как легко ее обмануть. Каждый урок был направлен на то, чтобы закалить ее, умерить эту доверчивость, которая другим людям казалась в Эйли такой привлекательной чертой. Джулия взяла на себя труд научить Эйли тому, чему не смогла научить их мать. Как быть практичной, умной и хитрой. Как уцелеть. Тому, что ей знать было необходимо. Однажды Джулия заставила Эйли проползти целый квартал под припаркованными машинами, словно таким способом можно было вытравить из нее слабость. В конце концов, только взрослые с такой пылкой сентиментальностью цепляются за утверждение, что детство должно продолжаться как можно дольше.
Она отобрала у Эйли стебель крапивы, который та вертела в руках. Помолчала. Джулия в свои тринадцать лет обладала безупречной выдержкой.
– Никогда не верь ему, – сказала она тихо и яростно. – Никогда. Никогда.
Эйли кивнула.
– Никогда не верь никому.
В этот вечер Эйли, Джулия и Тед сидели вокруг маленького костра, который они развели под присмотром Теда. У их ног мерцали крохотные языки пламени, озаряя нижнюю часть лица слабым оранжевым светом, волосы их пропахли пеплом и дымом.
– Ну что ж, может, мы и не принесем оленьих рогов для украшения кабинета, но как хорошо побыть здесь, где легко дышится. – Тед пропустил через пальцы горсть земли.
– Как хорошо, – сонно согласилась Эйли.
Тед улыбнулся. Эйли, чьи сомнения все еще так легко было успокоить, чью любовь не нужно завоевывать заново каждый день, которая все еще любила его, даже сейчас любила.
– Ну-ка, дружище, по-моему, тебе пора на боковую. – Он подхватил Эйли на руки, удивленный ее тяжестью, весомостью ее одиннадцатилетнего тела, и засунул ее в спальный мешок. – Я люблю тебя, – прошептал он, целуя ее в перепачканный лоб.
– Я тебя тоже люблю, – ответила она тихонько, чтобы не услышала Джулия.
Когда он вернулся к костру, Джулия быстро стерла тайные послания, которые чертила на земле, и крепко обхватила руками костлявые коленки. Тед присел рядом, разглядывая ее угловатый профиль в мерцающем отблеске огня.
– Я тебе не враг, ты же знаешь, – мягко сказал он.
– Я этого никогда не говорила.
– Ты только об этом и твердила все последнее время. Джулия, что бы ни произошло, это произошло между мной и твоей мамой. Это не имеет отношения к тебе.
Джулия молчала, словно вражеский шпион.
– Это сложно понять, – продолжал Тед. – Я и не жду, что ты поймешь, когда я сам еще не совсем разобрался во всем. Я знаю лишь, что это не только моя вина. Конечно, шуму от меня было больше. Конечно, я вспыльчив. Но мы оба наделали множество ошибок. Никто в нашем доме не ангел.
Она подалась к нему и осторожно спросила:
– Какие ошибки?
– Во-первых, уход.
Она смотрела и ждала, и мрачно улыбнулась, когда поняла, что никакого продолжения не последует.
Тед отвернулся. На самом деле он вовсе не собирался бросать их по-настоящему, разумеется, никогда не хотел жить отдельно. Просто вылетел из дома в пылу ссоры и не сумел придумать повод вернуться, а часы шли, складываясь в дни и ночи, проведенные на раскладушке компаньона, пока уход не превратился в суровую действительность. Когда через три дня Энн позвонила ему на работу и сказала, что, если он не заберет свои вещи в течение часа, она свезет их на городскую свалку, он хотел признать свою ошибку, но не смог; доказывать, как мало они нуждаются друг в друге стало для них своего рода соревнованием, хотя он никогда не собирался выигрывать. И вот он взял свои вещи там, где она оставила их, на крыльце, в двух больших черных пластиковых мешках для мусора, а через несколько недель уже подыскивал себе квартиру и адвоката, и сколько ни старался, все никак не мог толком вспомнить, из-за чего вышла ссора.
– Послушай, всякое бывает между мужчиной и женщиной, – он запнулся. – Мне кажется, ты немножко мала для этого.
– Мне тринадцать.
– Я знаю.
– Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.
– О, я в этом не сомневаюсь. – Он взял последнюю ветку и запихнул поглубже в костер. Ему хотелось сказать ей, как это напоминает ощущение, когда не можешь поймать мяч, как однажды он начинает откатываться, и ты ничего не можешь поделать, чтобы остановить его, этот мяч, который и есть вы оба или то, чем вы были, и как ты бежишь и бежишь за ним и даже иногда тебе кажется, вот поймал, но тут он снова ускользает. – Просто ускользает от тебя, – сказал он.
Джулия не отрывала от него глаз, щурясь от дыма, напряженно вслушиваясь.
– Я замечал, как вы спорите с Эйли, – продолжал Тед. – Иногда вначале вы знаете, о чем спор, но в конце уже не имеете об этом ни малейшего представления. Так и во всем. У меня и твоей мамы так получилось. Но теперь все иначе.
– Что ты имеешь в виду?
Та ночь, сопротивление, а потом – нет. Он изучающе смотрел на Джулию, прикидывая, взвешивая каждое слово, прежде чем заговорил, стараясь предугадать, какое это произведет впечатление, и соответственно подстроиться.
– Я никогда не хотел причинить боль твоей маме, – он остановился. – Или тебе и Эйли. Я много думал. Если я открою тебе тайну, ты обещаешь не говорить никому, даже Эйли? – Он привяжет к себе Джулию, привяжет ее секретами, которые она скроет в тайниках души. Она обязательно будет носить их в себе, словно награду.
– Ладно.
– Я стараюсь убедить маму дать нам, мне еще один шанс. Может быть, для нас еще не все потеряно. Как ты думаешь?
– Не знаю.
– Кто-нибудь говорил тебе, что с тобой нелегко иметь дело, детка?
– Зато от меня гораздо меньше шума, чем от вас с вашими постоянными воплями.
– Да ведь я тебе о том и толкую. – Тед ухватился за ее слова с той способностью прирожденного бизнесмена обращать минус в плюс, которая помогла ему создать собственную строительную фирму на пустом месте. – Больше так не будет.
– Обещаешь?
– Правда, обещаю. – Он потянулся обнять ее, его рука застыла в воздухе над спиной Джулии, он гадал, ждет ли его снова отпор, которым весь год она встречала попытки приласкать ее. Рука мягко опустилась, и он почувствовал даже сквозь шерстяную куртку, как ее мускулы напряглись, сопротивляясь. – Мне нужно, чтобы ты поверила.
– Зачем тебе нужно, чтобы я верила?
– Потому что я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты замолвила за меня словечко маме. Она послушает тебя. Скажи ей, как сильно я люблю ее. Сделаешь это для меня?
– Не знаю.
Тед откинулся назад, еще раз окинув свою дочь оценивающим взглядом, прежде чем снова заговорить, прикидывая, насколько продвинулся к цели.
– Я жалел о каждой минуте, что прожил без вас и мамы, – он широко улыбнулся, морщины прорезали его щеки от глаз до подбородка. – Мне кажется, это подействует. Правда. Я хочу, чтобы завтра ты первым делом сказала ей, что нам надо пойти поужинать всем вместе, хорошо? Договорились, Джулия? Помнишь, как мы отправлялись ужинать каждое воскресенье вчетвером? Так будет снова, точно так же. – Он вытянул ноги, колени хрустнули, он глубоко вздохнул.
Джулия прищурилась, на мгновение ей страстно захотелось увлечься так же, как раньше, когда Тед заражал их своим энтузиазмом, увлекал новыми планами, в своем магазине, в их спальнях, когда помогал им с домашними заданиями, на прогулках в выходные, когда так часто хотелось то новую игрушку, то что-нибудь еще. Его энтузиазм и возбуждение по поводу любого плана, особенно на начальном этапе, действовали на всех них неотразимо. Она быстро встала.
– Я, пожалуй, пойду спать.
– Хорошо.
Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, не так широко, но все же.
Однако, удаляясь от него, она сильно закусила пухлую нижнюю губу, которая предала ее, вонзая в нее передний зуб еще, и еще, и еще, пока не почувствовала солоноватый привкус крови. В конце концов, ей бы следовало поумнеть.
– Спи спокойно, – сказал Тед ей вслед. – И не забудь. Первым делом, когда в воскресенье мы вернемся, идет?
Далеко в темноте Джулия забралась в спальник.
Тед сидел у костра, наблюдая, как он медленно угасает, дожидаясь, пока Джулия заснет, потом вытащил из рюкзака флягу, поднес к губам и долго пил большими глотками, потом опустил ее на колено, – виски, ночь, его дочери – все хорошо.
К полудню Энн уже прочла газету, сделала уборку в комнатах девочек и сменила зеленую мраморную бумагу на кухонных полках. Она беспокойно бродила по дому, перекладывала с места на место журналы, щелкала переключателем радио и видела впереди лишь бесконечную череду пустых воскресных дней, выстроившихся один за другим, словно костяшки домино, через всю ее незамужнюю жизнь. Она позвонила из кухни.
– Сэнди? Привет. Что ты делаешь? Не хочешь заглянуть и составить компанию старшей сестре?
Через двадцать минут Сэнди въехала на подъездную аллею на своей видавшей виды «хонде» цвета морской волны. Энн наблюдала из окна гостиной сквозь тюлевые занавески, как Сэнди идет к крыльцу быстрой уверенной легкой поступью – так она ходила всегда. Она была немного уменьшенной, более утонченной копией Энн, сгустком нервной энергии и бесконечной живости. Голова опущена, подбородок выставлен вперед, при этом тылы у нее всегда были защищены. Она несла большую кожаную сумку, постоянное присутствие которой казалось Энн загадочным и вызывало у нее зависть, как тайный знак жизни более разнообразной и сложной, чем ее собственная. Она с улыбкой открыла дверь.
– Спасибо, что заехала.
– И куда же Тед Великолепный забрал детей на выходные? – спросила Сэнди, войдя в кухню вслед за Энн, устраиваясь за ослепительно белым столом и наливая себе бокал белого вина, которое поставила Энн.
– Охотиться на горе Флетчера.
– Он решительно собрался сделать из девочек настоящих маленьких мужчин.
– Разве девочки не должны иметь точно такого же права охотиться, как мальчики?
– А ты кое-чему научилась, – сказала она, улыбаясь. – Но дело не в этом. Мне казалось, что ты не одобряешь охоту.
– Да.
– Не понимаю, почему ты всегда позволяешь Теду поступать по-своему.
– Сэнди, они и его дети тоже.
– Ошибка природы. Может, нам повезет, и с ним произойдет несчастный случай. На ружье сядет или еще что-нибудь.
– Как ты можешь так говорить? Я все выходные не могла отделаться от мысли, что они там, наверху, без телефона…
– Без видеомагнитофона, без игровой приставки…
– Я не шучу. – Она посмотрела на Сэнди, такую практичную, такую уверенную, никогда не позволявшую никакой мысли, никакому страху вторгаться в ее мир без ее желания, Сэнди, которая в десятилетнем возрасте пугала Энн твердостью своих суждений. – Помнишь, когда мы с Тедом только поженились, единственная работа, которую он сумел найти, была оценка имущества за пределами штата? – Она смущенно улыбнулась. – Каждый понедельник утром, перед его отъездом, я тайком подкладывала в его сумку маленькие любовные записочки. Это началось в шутку, но потом… – она помолчала, вспоминая, как потрясена и счастлива была тогда тем, что она замужем, что принадлежит ему, она никогда не ожидала этого, и как боялась потерять все, создавала сложную паутину суеверных ритуалов, чтобы защитить себя, – потом я начала верить, что, если когда-нибудь забуду, что-то случится, самолет разобьется, в общем, что-нибудь. – Она не сказала Сэнди, как целыми днями слушала радио, куда бы Тед ни летал, ожидая сообщения о катастрофе. – Хочешь послушать глупость? В пятницу, перед тем как девочки уехали, я положила в их рюкзаки записочки – просто на всякий случай.
Сэнди нахмурилась.
– Подумай, насколько тебе было бы лучше, если бы ты забыла положить всего одну записку, и самолет Теда разбился. Он застрахован?
– Перестань, Сэнди. Я хочу, чтобы ты оставила его в покое.
– Ладно, ладно. Так чем ты занималась весь уик-энд?
– Обещаешь никому не говорить?
– Никому не говорить о чем?
– Я ходила на свидание.
– Подожди, я что-то не понимаю. Почему это секрет? Вы же разъехались, ты не забыла?
Та ночь, на тахте, словно они были подростками, неистовая и сладостная, с легким привкусом греха…
– Просто я не хочу, чтобы Тед узнал, вот и все. Он такой собственник, – прибавила она.
– Вот именно. И с кем же ты пустилась в это сексуальное буйство?
– Боже правый, Сэнди. Между нами ничего не было.
– Ну разумеется. Боженька не велит. Всем известно, что это по моей части. С кем ты сидела на крылечке?
– С Нилом Фредриксоном. Он заведует нейрохирургией в больнице. Это он принес мне эти розы.
Они обе обернулись посмотреть. Бледно-желтые лепестки распустились во всем великолепии.
– Неплохо, – заметила Сэнди, отворачиваясь и запуская руку в красную коробочку с фигурными крекерами в виде животных. – Как это было?
– Ужасно.
– Я не уверена, что у тебя к этому правильный подход, Энн.
– Я не хочу сказать, что ужасен был он. Я имею в виду само свидание. Ходить на свидание – ужасно. Не знаю, как ты так долго выдерживала это.
– Спасибо.
– Ты понимаешь, о чем я.
– К сожалению, кажется, понимаю. Дальше ты прочтешь мне лекцию о моих биологических часах. Я знаю, что тебе это в новинку, но определенные вещи днем по воскресеньям запрещены.
– Я всего лишь хотела сказать, что вышла замуж слишком молодой, мне хотелось узнать, что я потеряла.
– Звучит с подозрительным сожалением.
– Сожаление? Нет. Я была не такая, как ты. Я не думала, что есть другой выход. Может быть, для меня и не было, не знаю. Во всяком случае, твоя жизнь казалась гораздо романтичнее моей.
– Ты имеешь в виду блистательные свидания с торговцами подержанными автомашинами и прочее?
– Перестань. У тебя замечательная работа в «Кроникл». И парень у тебя замечательный. Тебе следует быть внимательней к Джону.
– С чего ты решила, что я к нему невнимательна?
– Не понимаю, почему тебе просто не выйти за него замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44