Он учился в близлежащей частной школе для мальчиков на стипендию. – А что?
– Просто интересно. – На прошлой неделе она взяла в библиотеке путеводитель по городу, внимательно изучила карты, водя по улицам и авеню указательным пальцем, размышляя, где он точно бывал, куда мог бы пойти.
Они припарковались на стоянке возле «Плэттер Пусс». Питер вышел из машины первым и пошел открывать дверцу для Джулии, но она уже стояла рядом. Ему все же удалось придержать перед ней стеклянную дверь ресторана и посмотреть, как она вошла. Она надеялась, что другие посетители заметили это.
Они уселись у окна, выходившего на стоянку, и Питер заказал для них обоих гамбургеры, кока-колу и один гарнир из жареной картошки на двоих.
– Ваша мама так и живет в Нью-Йорке? – спросила Джулия.
– Да.
– На Шестьдесят первой восточной?
– Да.
– А отец? – наседала она.
– Он переехал на север Калифорнии. В Сосалито. Живет на барже с медсестрой по имени Фиона. – Питер поправил пожелтевшую пластиковую подставку под тарелкой. Он смутно припоминал, что Фиона была зубным врачом и что после нее было, по крайней мере, еще три девушки. Хотя он и не задумывал заранее именно эту конкретную ложь, выдумки всегда легко и непроизвольно срывались у него с языка, часто изумляя даже его самого. Он не считал это качество ни талантом, ни недостатком, хотя сейчас впервые обнаружил, как оно могло бы пригодиться в его работе. – Твоя мама ведь тоже была медсестрой? – спросил он.
– Я же сказала, что не хочу разговаривать о моей маме.
Питер кивнул.
Официантка принесла заказ, и они начали есть. Джулия откусывала понемножку, жевала и глотала как можно тише, изящно притрагивалась к губам, чтобы убедиться, что на них не осталось никаких предательских крошек еды. Она тщательно следила за тем, чтобы брать картошку по очереди – один раз он, один раз она, – дожидаясь, пока он уберет пальцы.
– Мы с отцом никогда особенно не ладили, – сказал Питер. – Ох, он и вспыльчив был. Ему стоило только бровью повести, и мы все сломя голову мчались прятаться в горах.
– Мне казалось, вы говорили, что жили в городе.
Он засмеялся.
– Очень уж ты педантична, а?
Она не совсем поняла, что он имел в виду и стоит ли ей обижаться.
– Вы ездите к нему в Калифорнию?
– Не слишком часто. По правде говоря, меня на этой проклятой барже укачивает. А кроме того, я не в восторге от Фионы. Немного странно видеть своего отца с подружкой. – Он наклонился над столом.
Джулия опустила глаза и отпила глоток колы. Она была безвкусная, разбавленная растаявшим льдом.
– Вы его боялись?
– Отца?
– Да.
– Иногда, – ответил он. – Он был горлопан. Я имею в виду мощь легких. Все дело в том, что никогда нельзя было точно предугадать, от чего он заведется, понимаешь? По-моему, это хуже всего. Никогда не знаешь, то ли он в следующий момент засмеется, то ли выйдет из себя. А ты боишься своего отца?
– Нет.
Питер запихнул в рот последний кусок гамбургера.
– Вы пишете о нас для «Кроникл», да? – спросила Джулия. – Сэнди прячет газеты, но я знаю.
– Она желает вам добра. Ей просто не хочется вас расстраивать.
– Зачем вы пишете о нас?
– Я пишу о процессе. Это моя работа. Но я не буду писать ни о чем из того, что ты мне расскажешь, пока ты этого не захочешь. Договорились?
Она кивнула.
– Ну что же, давай-ка я подброшу тебя до школы. У Эйли вот-вот кончатся занятия.
Он взял оставшийся ломтик картофеля, обмакнул его в кетчуп, откусил половинку, а другую предложил ей.
– Поровну так поровну, – произнес он с улыбкой. Она взяла ломтик в рот, коснувшись губами его пальцев.
В тот вечер Питер Горрик уселся на кухне за стол и достал блокнот, куда заносил все сведения после встреч с Джулией. Он завел его, чтобы проанализировать не только ее поведение, но и свое собственное, критически просматривая собственные записи: вот это мне следовало бы сказать, вот об этом следовало бы спросить, а вот это я должен сделать в следующий раз. А вот так я выйду из игры.
Он взял ручку и начал писать.
Лежа в темноте, Джулия все еще ощущала этот вкус – соль и кожу его загорелой руки, ощущала его, вертясь с боку на бок, то заворачиваясь в простыни, то сбрасывая их. Эйли в эту ночь спала спокойно, не просыпаясь.
Она выскользнула из постели, подошла к потайному ящику, достала секретный сверток. Вынула клочок бумаги с именем и телефонами Питера, медленно прочла и положила обратно. Потом она вытащила кружевные трусики Сэнди, легкие, как паутинка. Задрав ночную рубашку, она скинула свои хлопчатобумажные трусы.
Трусики свободно висели на ее узких бедрах. Она провела рукой по своему гладкому, плоскому животу до кружева. В самых укромных уголках у нее только намечался пушок волос. «Ты поздний цветок, – говорила Энн, – точь-в-точь как я».
Лицо ее матери, улыбающейся, утешающей, не подозревающей ни о чем.
Я не такая, как ты. Я вовсе не такая, как ты.
Она легла в постель, оставив хлопчатобумажные трусы валяться на полу.
Снег пошел на рассвете редкими белыми хлопьями, набирая силу с наступлением утра. Говорили, что это будет первый настоящий зимний снегопад, и те немногие жители города, кто не поставил зимние покрышки, выстроились у трех заправок, проклиная свою нерасторопность и изобретая предлоги для объяснения причин своего опоздания начальству. Первый снегопад всегда бывал событием, и его параметры – скорость, интенсивность и содержание влаги – тщательно анализировались, из них делались выводы о том, чего можно дальше ожидать от зимы. К половине десятого мостовые и тротуары уже скрылись под чистым белым покрывалом, а в бледном небе гуляла не собиравшаяся прекращаться вьюга. Тед перевел взгляд со старинных окон с толстыми стеклами на стол судьи, она опять наливала себе воды из желто-черного кувшина, ожидая прибытия последнего опоздавшего. Он заметил щербинку на носике кувшина и задумался, была ли она раньше или кто-то уронил кувшин, когда здесь делали уборку после вчерашнего заседания. Рядом с ним Фиск все время рылся в своем портфеле. Он бы убивал время, болтая и сплетничая с адвокатом противоположной стороны, если бы это был не Риэрдон. Шорох бумаг действовал Теду на нервы, и он бросил на Фиска сердитый взгляд. Наконец все было готово к началу заседания.
Риэрдон встал.
– Народ вызывает Сэнди Ледер.
Сэнди в этот день надела свой самый строгий наряд – черный шерстяной костюм, почти прикрывавший колени, и шелковую блузку кремового цвета. За последние недели она похудела, и юбка болталась на ней, пока она шла по проходу, застежка со спины совершенно съехала набок. Она озабоченно одергивала юбку, водворяя ее на место, пока помощник шерифа, отражая своей блестящей лысиной свет от люстры, поднимал Библию.
После того как ее привели к присяге, Риэрдон задал первый вопрос.
– Мисс Ледер, сообщите, пожалуйста, суду, каковы были ваши родственные отношения с покойной?
– Энн Уоринг была моей сестрой.
– Значит, Тед Уоринг приходился вам зятем?
– Да.
Она и не глядя ощущала присутствие Теда в нескольких шагах, ощущала, как он смотрит на нее, магнит, притягивавший ее, отталкивавший ее. Она смотрела только на Риэрдона, на неподвижные белки его глаз.
– Вы были близки с сестрой, мисс Ледер?
– Да, мы всегда были очень близки.
– Можете ли вы утверждать, что она доверялась вам?
– Да.
– Мисс Ледер, как бы вы охарактеризовали брак вашей сестры с Тедом Уорингом? Можете ли вы сказать, что это был гармоничный союз?
Сэнди нахмурилась.
– Разумеется, нет.
– В таком случае, как бы вы охарактеризовали его?
– Бурный. Это в лучшем случае.
– Можете немного пояснить нам, что вы под этим подразумеваете?
– Тед Уоринг человек очень неуравновешенный. По-моему, он ожидал, что будет полностью главенствовать в семье. Возможно, сначала так оно и было. Она была очень молода. Но все меняется; ОНА изменилась. Ей больше это было не нужно. А он не смог этого вынести.
– Возражаю, – с явным неудовольствием воскликнул Фиск. – Все это сплошные догадки и предположения. Что это за показания? Здесь суд, а не «Шоу Опры Уинфри».
Карразерс нахмурилась.
– Достаточно и простого возражения, мистер Фиск. Принято.
Риэрдон спокойно, терпеливо продолжал.
– Припоминаете ли вы какой-нибудь случай за время их брака, когда у Энн возникали основания бояться его?
– Да. Хоть сейчас могу вспомнить. – Сэнди намотала на палец выбившуюся прядь волос, потом отпустила. В ее голосе мешались слабость, гнев и вызов. – Это было примерно за год до того, как они разъехались. Как раз в это время их отношения начали портиться. Тед вернулся из поездки в Олбани, где потерпел неудачу на подряде на какое-то строительство, не помню точно. Во всяком случае, когда он добрался до дома, то был пьян. Не знаю, из-за чего возникла ссора. Знаю лишь, что Энн в тот вечер позвонила мне часов в одиннадцать. Она так испугалась его, что заперлась в спальне. Звонила она оттуда, и мне было слышно, как он колотит в дверь и орет на нее. Она сказала, что, когда на него такое найдет, никакие уговоры не действуют. Она была очень расстроена, плакала. Мне кажется, она до самого утра не осмеливалась отпереть дверь.
– Она боялась, что он может применить к ней силу?
– Да.
Тед, насупясь, со скрипом двинул свой стул назад.
– Мисс Ледер, можете ли вы сообщить суду, насколько вам известно, почему ваша сестра начала дело о разводе с Тедом Уорингом?
– Потому что она наконец образумилась.
В зале раздалось хихиканье, и судье Карразерс, которая сама недавно развелась, пришлось стукнуть молотком громче, чем обычно, словно для того, чтобы успокоить и публику, и себя.
– Она решила, что их брак больше не имеет смысла, – произнесла Сэнди профессиональным тоном, как во время интерьвью, ровным и холодным.
– Почему же?
– Их ссоры перешли допустимую грань, влияли на их жизнь и на жизнь их детей.
– Что чувствовала ваша сестра после разъезда?
– Возражаю, – не вставая с места, заявил Фиск. – Прокурор требует, чтобы свидетельница передавала мысли другого человека.
– Напротив, – возразил Риэрдон. – Мы уже установили, что сестры делились друг с другом и что Сэнди Ледер прекрасно знала о чувствах своей сестры.
– Возражение отклоняется, – сухо произнесла судья Карразерс.
Сэнди продолжала:
– Энн вернулась на работу. Она устраивала свою жизнь. Казалось, она первый раз в жизни почувствовала себя свободной.
– Мисс Ледер, известно ли вам, пытался ли Тед Уоринг помириться с Энн?
– Да, пытался.
– А знаете ли вы, допускала ли такую возможность ваша сестра?
– Нет. Ни в коем случае. Она не могла дождаться документов о разводе.
– Действительно ли она в те выходные ходила на свидание с доктором Нилом Фредриксоном?
– Да. И собиралась снова встретиться с ним.
– Мисс Ледер, как вам кажется, как бы отнесся к этому известию мистер Уоринг?
– Возражение, – воскликнул Фиск. – Вопрос ведет к домыслам.
– Ладно, мисс Ледер, – терпеливо продолжал Риэрдон, формулируя вопрос по-другому, – могли бы вы сказать, присуще мистеру Уорингу чувство собственности или нет?
– У мистера Уоринга огромный инстинкт собственника. Я не сомневаюсь, что это сильно разозлило бы его.
– Насколько я понимаю, Джулия и Эйли Уоринг в настоящее время живут у вас?
– Да.
– Насколько вам известно, говорила ли Джулия Уоринг когда-нибудь неправду своей матери?
– Нет. Она всегда была правдивым ребенком.
– Есть ли у вас какие-либо причины считать, что теперь она стала менее правдивой?
– Нет.
– Еще один, последний, вопрос, мисс Ледер. Давно ли вы знакомы с обвиняемым, Тедом Уорингом?
– Шестнадцать лет.
– Учитывая то, что вам известно о Теде Уоринге, способен ли он был застрелить Энн Уоринг?
Сэнди сделала глубокий вдох.
– Да. – Это слово глухо отдалось у нее в ушах, и она подумала: неужели у нее такое же потрясенное, озадаченное выражение лица, как у тех людей, с которыми она разговаривала после трагических происшествий?
Риэрдон кивнул.
– У меня больше нет вопросов, – тихо произнес он.
Фиск долго разглядывал Сэнди, прежде чем приступить к допросу.
– Мисс Ледер, вы ведь никогда не были замужем?
– Вопрос не имеет отношения к делу, – запротестовал Риэрдон.
– Возражение принято.
– Хорошо, – продолжал Фиск. – Вы показали, что Энн и Тед Уоринг часто ссорились.
– Да.
– Разве не возможно, чтобы таков был характер их супружества, их способ общения друг с другом?
– Я бы не называла это способом общения.
– Но ОНИ , возможно, так считали, мисс Ледер?
– Не знаю.
– Позвольте задать вам такой вопрос. Приводили когда-нибудь эти ссоры к насилию в какой бы то ни было форме? Хоть один раз за все годы их брака жаловалась ли вам сестра, что Тед Уоринг ударил ее или нанес ей физическое оскорбление каким-либо иным образом?
– Нет. Но…
– То есть на самом деле у вас нет никаких причин считать, что у Теда Уоринга имелась привычка к физическому насилию любого рода, верно?
Сэнди опустила глаза и уставилась на свои обветренные руки, на дочиста обкусанные ногти. Она долго ничего не говорила, а когда наконец ответила, то ее голос прозвучал еле слышно:
– Нет.
– Вы сказали, что вы с сестрой были очень близки, я не ошибаюсь?
– Да.
– Тогда вам должно быть известно, что Джулия Уоринг переживает эмоциональные трудности и что в школе она ходит на прием к психологу?
– Энн упоминала об этом.
– Вам так же было известно, не правда ли, что у нее были проявления физической жестокости и другие признаки неблагополучного поведения и что Энн и Тед Уоринг оба были озабочены этим?
– Я не помню, чтобы Энн была чересчур этим озабочена, нет.
– Можете ли вы подтвердить, что у Джулии были сложные взаимоотношения с отцом?
– Я бы сказала, что у множества людей были сложные взаимоотношения с Тедом.
– Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос. Были ли у Джулии сложные взаимоотношения с отцом?
– Возможно.
– Мисс Ледер, вы находились в доме на Сикамор-стрит в тот вечер, когда Тед Уоринг и его дочери вернулись из поездки в горы, верно?
– Да.
– Была ли Энн рада видеть их?
– Девочек, во всяком случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44