Широкий зеленый пояс под грудью завязан на спине бантом. Молли собрала ее волосы в высокий шиньон, оставив локоны по бокам, и украсила прическу узкими зелеными лентами. Саймон одобрительно кивнул и вернулся к беседе с викарием.
Дженна никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и не на своем месте. Когда в дверях появились ее мать и Эвелин, дела пошли еще хуже. Вдова, ни к кому конкретно не обращаясь, болтала вздор таким пронзительным голосом, что Дженна вздрогнула. Тем временем Эвелин в облаке полупрозрачного муслина бросилась на шею Саймону, чмокнула его в щеку и лепетала о том, как ужасно по нему соскучилась. Дженна поймала себя на том, что ее одолевают тошнота и гнев при виде упорно цепляющейся за Саймона девчонки. Хотя Саймон успокаивал Эви отеческим движением, у Дженны сердце заболело от воспоминаний о ласках этих рук, она бы сейчас отдала все на свете, чтобы поменяться местами с леди Эвелин Сент-Джон.
Вдова все еще болтала, когда Саймон подал ей руку, чтобы проводить к столу. Эвелин, нарушая все правила этикета, подхватила Саймона под другую руку, прижалась головкой к его плечу, и он пригласил двух дам в столовую. Он вел их осторожно – раненая нога докучала ему, а пышные формы вдовы соперничали размерами с дверным проемом. Поза девочки была так знакома, что Дженну качнуло. Точно также это белокурое создание собственнически цеплялось за Саймона, когда она открыла глаза после обморока в Мурхейвен-Мэноре. Неужели эти воспоминания никогда не перестанут мучить ее? Приросши к месту, Дженна оттолкнула руку Роберта Нэста, коснувшегося ее локтя, чтобы проводить в столовую.
Саймон занял место во главе стола, по правую руку от него села Дженна, по левую – вдова. Нэста усадили рядом с леди Холлингсуорт, а Эвелин села рядом с Дженной, напротив викария. Дженна не задавала вопросов о странном размещении гостей. Было ясно, что Саймон хотел присмотреться ко всем поближе. Эвелин и викария посадили так, что он мог незаметно наблюдать за ними. Оба явно понятия не имели, что за ними следят и по какой причине.
Эвелин раздосадовало, что ее отсадили от Саймона. Она дулась и ерзала на стуле, то и дело отбрасывала золотые локоны и раздраженно вздыхала, но Саймон, казалось, этого не видел. Он был занят, развлекая мать Дженны и наблюдая за Робертом Нэстом. Дженна по поведению девушки догадалась, что в прошлом все внимание Саймона за столом доставалось ей. Но делала вид, что ничего не замечает.
– Что-то не так, Дженна, дорогая? – пропела вдова.
– Извини, что? – Дженна понятия не имела, о чем говорила ее мать.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – насупилась вдова. – Ты ни слова не слышала из того, что я сказала этим вечером.
– Все хорошо, мама, – коротко ответила Дженна. – О чем ты говорила?
– Я говорила, дорогая, что твоя помолвка в Мурхейвен-Мэноре прошла без помех, а потом все пошло вверх дном, если помнишь.
– Да, – закатила глаза Дженна. Во имя всего святого, почему она должна это выслушивать?
Вдова продолжала молоть вздор. Лакеи начали разливать суп. Дженна смотрела в свою тарелку. От супа пахло вкусно, но он казался несъедобным и жидким, сквозь него просвечивал синий рисунок на фарфоре.
Ложки вразнобой звякнули о тарелки, и Дженна вздрогнула, услышав восторженные стоны матери, которая буквально хлебала суп. Дженна не раз ловила на себе взгляды Саймона: наверняка он проверяет, выполняет ли она договоренность. Она видела, как он украдкой посматривает на Эвелин и викария, поскольку со своего места могла прекрасно наблюдать за парой, не выдавая своего внимания. Но следить за Эвелин не было никакой необходимости. Ее глаза не отрывались от Саймона.
Черт возьми! Что это значит?
К счастью, суп убрали и подали устрицы. Никто не ел, кроме вдовы, которая безудержно предавалась чревоугодию. Все еще дуясь, Эвелин возила вилкой устрицу по тарелке под несчастным взглядом викария. Саймон, нахмурясь, наблюдал за обоими и не смотрел на Дженну, пока пронзительный голос леди Холлингсуорт не нарушил неловкую тишину.
– У меня есть потрясающая, новость, – сказала она. Пригнувшись и опустив пышную грудь к устрицам, словно собиралась выдать государственную тайну, она почти прошептала: – Я не совсем уверена, подобает ли это здесь говорить, но боюсь, я просто взорвусь, если промолчу еще мгновение.
– Тогда хватит ходить вокруг да около, мама. Говори, в чем дело!
– Хорошо, дорогая, – начала вдова, ерзая на стуле, – это касается Руперта Марнера.
– Все, что касается Руперта Марнера, не представляет для меня ни малейшего интереса, – отрезала Дженна.
– О, я в этом не уверена, – ответила вдова. – Он получил по заслугам!
Дженна увидела, как викарий застыл над тарелкой, его янтарные глаза наконец оторвались от лица Эвелин. Теперь викарий повернулся к Саймону, который, казалось, почти улыбался. Подняв наконец вилку, Дженна уставилась в свою тарелку.
– Руперт отправился в горную Шотландию, но его карету вскоре остановили, – продолжала вдова.
– В этом нет ничего интересного, мама.
– Дженна! Это был Ястреб, дорогая, тот самый разбойник, который убил твоего несчастного отца.
Дженна медленно подняла голову и уставилась на мать, которая снова заерзала на стуле.
– Руперта заставили раздеться, забрали все его ценности, привязали к дереву и выпороли кнутом до бесчувствия. Потом разбойник отпустил на свободу лошадей бедного Руперта, забрал всю его одежду, даже сапоги, и оставил его там фактически голым! Руперту пришлось тащиться на почтовую станцию в Тависток в сюртуке и бриджах своего кучера, там он лишился чувств, и его отвезли в Мурхейвен-Мэнор. Я узнала это от леди Джерси. Весь Лондон об этом говорит.
Все молчали.
Дженна, опустив вилку, взглянула на викария, но он не смотрел на нее. Саймон со сводящим с ума безразличием пристально смотрел в ее распахнутые глаза.
– Когда это было, мама? – сказала Дженна, не сводя глаз с Саймона.
– В вашу брачную ночь, дорогая, ранним утром.
Так вот куда ездил Саймон! Она сжалась. Быстрый взгляд на викария подтвердил ее догадку. Шея над белым воротом его церковного одеяния побагровела. Преподобный Нэст не знал, куда глаза девать. Дрогнувший взгляд выдал и Саймона, только мать Дженны и Эвелин, казалось, ничего не замечали.
Вдова в ожидании шпигованного фазана отказалась от устриц и занялась разнообразными закусками.
Дженна была уверена, что ее лицо стало пунцовым. Щеки так горели, что она прищурила глаза. Сердце подкатило к горлу. Она представила привязанного к дереву Руперта, вообразила ярость взмахивающего кнутом Саймона. Она знала причину этого гнева и силу, которая налила тяжестью его руку. Дженна на протяжении свадебной церемонии видела, как Саймон обуздывает ярость, пока другая страсть не заменила ее, по крайней мере, на время. Руперт заплатил за нарушение границ Радерфорда. Значит, вот откуда Саймон вернулся, когда она сделала открытие в башне. Вот о чем он рассказывал викарию, когда она отчаянно колотила в его дверь и сделала признание, которое стоило ей единственного мужчины, которого она любила и будет любить всегда.
Фазан на тарелке расплывался перед ее затуманенным взглядом. Она не позволит слезам пролиться. Саймон наблюдает за ней, и она не доставит ему такого удовольствия. Дженна ненавидела его за то, что он превратил ее в фонтан слез. Она ненавидела свое сердце за любовь к нему, свое тело, которое даже сейчас предавало ее, себя – за то, что ей хотелось броситься ему на шею и покрыть лицо поцелуями, как недавно это сделала Эвелин.
А она, одинокая и потерянная, сидела за столом с предавшим ее викарием, оставившим ее мужем и девушкой, владевшей сердцем Саймона так, как ей никогда не удастся. Что уж говорить о матери, которую, несмотря на долгий траур, кажется, больше волновала встреча Руперта Марнера с Ястребом, чем смерть мужа.
Гнев высушил слезы Дженны, но она его не покажет. Она выплеснула свои эмоции на сочного фазана на своей тарелке. Он показался ей безвкусным, как и последовавшие за ним оленина и тушеный картофель с петрушкой. Даже десертные вина, волованы с грушами и малиновый пирог не могли подсластить горечь момента.
Когда пришло время дамам покинуть столовую и оставить мужчин покурить и выпить бренди, вдова удалилась, сославшись на желудочное недомогание. Дженну, наблюдавшую, как мать поглощает все находившееся в поле ее зрения, это нисколько не удивило. Но из-за этого она оказалась в неловком положении наедине с Эвелин. С первого взгляда было понятно, что девушку это обстоятельство радует не больше, чем Дженну.
Обе не хотели кофе, и он остывал на подносе. Наконец вздох Дженны нарушил повисшую в старинной комнате напряженную тишину.
– Я не очень вам нравлюсь, Эвелин, правда? – сказала она.
– Дело в другом, – искренне ответила девушка. – Просто я считаю, что вы не подходите Саймону, вот и все.
– Ну-ну! И какая женщина ему подходит?
– Такая, которая его ценила бы! – вспыхнула Эвелин метнув на нее сердитый взгляд.
– Эвелин, вам не понравится любая женщина, которую выберет ваш дядя, – укорила Дженна. – Нет, подождите! – крикнула она в спину девушке, подскочившей к двери. – Нравится вам это или нет, нам придется поговорить. Это давно надо было сделать.
– В этом нет никакого смысла, Дженна. Вы моего мнения не измените.
– Возможно, но это еще неизвестно. Выслушайте меня. Пожалуйста, сядьте. Независимо от того, что вы думаете, я вам не враг. Меня очень огорчило, что вы, очевидно, так считаете.
Эвелин колебалась минуту, потом, откинув золотые локоны, поплыла к креслу и пышным цветком уселась в него.
– Спасибо, – сказал Дженна. – Я хочу знать, почему вы считаете, что я не подхожу вашему дяде.
– Он Саймон. Я не думаю о нем как о дяде.
– Полагаю, в этом и заключается проблема. Он ваш дядя, как бы вы о нем ни думали. Между вами ничего не может быть, Эвелин. И вы это знаете.
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – ощетинилась девушка.
– Вы умная девушка, а не безмозглая кукла. Думаю, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы явно увлечены вашим дядей, и я угрожаю этим чувствам. Вы ведь не меня лично не любите. Вы меня совсем не знаете, и это я надеюсь изменить. Вы сердитесь на меня, как сердились бы на любого, кто вмешивается в то, что касается вашего дяди. Это понятно, учитывая, что он ваш покровитель, и у вас сформировалась естественная привязанность. Но… разве это прилично теперь?
– Прилично? Какое отношение к этому имеют приличия? Разве вам прилично постоянно называть Саймона моим дядей, когда вы знаете, что мне это не нравится?
– Но он именно дядя, Эвелин, – не уступала Дженна. – Я пытаюсь, убедить вас, что вам нужно признать это. – Поколебавшись, она шумно вздохнула. – Знаете, я ревновала к вам… вначале, потому что вы занимаете в сердце вашего дяди место, которое для меня недосягаемо. Я сказала ему, что хочу извиниться перед вами за это.
– В-вы обсуждали все это с Саймоном? – пронзительно вскрикнула Эвелин, снова вскочив на ноги.
– Конечно, – сказал Дженна. – Я все обсуждаю с вашим дядей. Он мой муж, Эвелин.
– В-вы сказали ему, что у меня на сердце… что… что я…
– О нет, в этом не было нужды, – перебила Дженна. – У вашего дяди прекрасная интуиция. Он вас очень любит. Вы ребенок его брата и дороги ему. Ничто не в силах это изменить. Я уже говорила, что вы и Криспин занимаете особое место в его сердце. Нужно, чтобы вы это поняли и признали, так будет лучше и для вас, и для вашего дяди. Потому что, тоскуя о несбыточном, вы упустите возможности на другом фронте. А это ужасно расстроит вашего дядю.
– Это совершенная бессмыслица. Какие возможности? Что за другой фронт?
– Я надеялась, что вы уже сами это заметили, – замялась Дженна. – Но поскольку этого не произошло…
– Что? – торопила Эвелин, топнув ножкой по ковру.
– Придется мне нарушить клятву и рассказать вам, – продолжала Дженна. – Не могу сказать, что мне легко это сделать. Но если бы я увидела нечто хорошее раньше, чем… Ладно, это не важно. Рядом с вами, глупышка, есть человек, у которого сердце разрывается от любви к вам, а вы даже не замечаете его существования!
– И кто же это? Фелпс, я полагаю? – огрызнулась Эвелин. – Или, может быть, преподобный отец Нэст?
Дженна не ответила. Твердо взглянув в горящие гневом голубые глаза Эвелин, она скрестила руки и, наклонив голову, ждала.
Эвелин в замешательстве осела в кресле, ее влажные глаза вспыхнули так, словно она всматривалась в развертывающееся перед ней прошлое.
– К-кто вам это сказал? – выдохнула она.
– Он сам, – ответила Дженна. – Вы никогда не замечали, как он смотрит на вас? Сейчас, за обедом, он с вас глаз не сводил, Эвелин.
– Я ничего подобного не видела.
– Конечно, поскольку вы дулись из-за того, что вам не удалось сесть рядом с дядей. Это все заметили.
– Я в это не верю… не верю вам! Да он же старый! Он…
– Он не старше вашего дяди и боготворит вас. Если не верите мне на слово, убедитесь сами. Это нетрудно будет сделать. Бедняга не скрывает своих чувств, а его глаза полны боли.
– Ох! – всхлипнула Эвелин и, прежде чем Дженна успела ответить, выбежала из комнаты.
Саймону понадобилось осушить два стаканчика бренди и выкурить трубку своего любимого табака, чтобы подступиться к волнующему вопросу. Но все равно он не был уверен, что поступает мудро, поскольку викарий еще и первый стаканчик не допил. Однако ничего другого не оставалось. Дженна права. Как он раньше этого не видел? И почему Роб никогда не говорил на эту тему? Осталось только раскрыть глаза несчастному болвану.
Но сначала надо еще выпить. Налив бренди, он откинулся на спинку кресла, открыто изучая ничего не подозревающего приятеля.
– Что? – сказал викарий в ответ на его пристальный взгляд.
– Почему ты мне никогда не говорил? – спросил Саймон, откладывая трубку.
– О чем? – нервно рассмеялся викарий.
– Ради Бога, не увиливай, Роб. Не делай из меня дурака. Ты ее любишь! Ты любишь Эви. Как я этого до сих пор не видел? Значит, я только собой был занят?
Викарий сник и отвел взгляд.
– Тебе Дженна сказала, – пробормотал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36